В точности такой же мысли ухмыльнулся Эпей, выдергивая один из приспособленных над лестницей светильников.
Забираться в зловещий тоннель, не имея огня, было бы делом во-первых, безрассудным, а во-вторых — бесполезным.
Эпей не без усилия отодрал объемистую плошку, заткнул отверстие в донышке, дал сочащемуся земляному маслу наполнить сосуд. Остро, и не слишком приятно пахнущая струйка поползла по стене, достигла ступеней, неторопливо потекла вниз.
Неожиданная, дикая мысль промелькнула у мастера.
«Нет... Не здесь. Нельзя... Потом, повыше, в коридорах... Ах, гарпии побери! Ну, разумеется, внутренняя труба должна иметь очень приличное сечение! Иначе масло, поступая из одного-единственного источника... Да!.. Только не здесь, не здесь...»
Эпей нахмурился, несколько минут постоял недвижно, затем хлопнул себя по лбу и подобрал оба меча, оброненные Рефием и Ревдом. Возникло небольшое затруднение, так как пояса у знаменитой кожаной туники не наличествовало, и заткнуть боевую добычу оказалось не за что.
С убитых противников, совершенно голых, взятки были гладки.
Огорченно вздохнув, Эпей ловко отрезал от нижнего края своей одежды полосу шириною в два пальца. Этого оказалось мало. Пришлось укоротить тунику еще на пядь и наскоро соорудить подобие прочных завязок, а заодно и боковых петель, назначенных для оружия.
Мастер сделался обладателем довольно-таки надежного и удобного ремня.
— Теперь можно и в катакомбы наведаться, — пробормотал он, поднимая поставленный на пол светильник. — Эпей, дружище, ты становишься бродячим оружейным складом! И не могу сказать, будто мечи вовсе ничего не весят... Но как раз это и хорошо... Только бы выскользнуть благополучно, да от бугаева отродья улизнуть! Ну и, само собою, стражу миновать, прежде чем бурное веселье начнется...
Эпей помедлил, вздохнул и осторожно двинулся вперед.
* * *
Забредать чересчур далеко, пускаться в опасные, а, главное, отнимающие время поиски не было нужды.
Расчет мастера строился на довольно простом и справедливом предположении.
Катакомбы, откуда брали камень для постройки дворца, превосходящего размерами любые творения человеческих рук, должны были иметь громадную протяженность. В том, что единственный выход обретается внутри дворца и, вероятнее всего, именно под южным крылом гинекея, Эпей не сомневался. В противном случае, скрывать человекозверя от посторонних взоров, удерживать взаперти на протяжении столетий не представилось бы возможным.
И в том, что за бронзовой решеткой непременно возникнет глухая дверь, умелец был уверен. Хорошенькое зрелище явил бы прильнувший к позеленелым прутьям, в голос ревущий андротавр! Первая преграда останавливала случайно забредавших сюда обитателей дворца, вторая — наглухо запирала само страшилище.
Кстати, именно вторая дверь внушала Эпею опасения, ибо прочностью и толщиной наверняка равнялась крепостным воротам. Сумеет ли он отворить ее в одиночку?
«Ладно, чего уж там!.. Рефий-то отворял? А мы с тобой не хуже...»
И в том, что человекобык обретается поблизости, — неподалеку от единственной своей кормушки, — а не шляется боги ведают в каких подземных переплетах, мастер не мог усомниться.
А надежду улизнуть от чудовища живым и невредимым вселяло одно дополнительное соображение...
Тоннель оказался длинен и делал два поворота под прямым углом: влево и вправо. Прошагав, в общей сложности, полный плетр, Эпей увидел перед собою то, что и ждал увидеть: главную дверь.
Выкованную из сплошного металла, неимоверно тяжкую даже на вид.
Как и внешняя решетка, лишенную навесного замка.
Сырой холод подземелья пробрал мастера до костей, сотряс легкой дрожью. Впрочем, дело, по-видимому, было не в одном лишь холоде...
Эпей остановился, перевел дух, пригляделся внимательно.
* * *
По всем правилам уложенная в деревянной телице, широко раскрытая, привязанная за тонкие запястья к маленьким бронзовым кольцам, Арсиноя до последней минуты втайне рассчитывала, что пара взбунтовавшихся негодяев просто вознамерилась учинить над нею какое-то замысловатое надругательство, а потом сбежать.
Эта перспектива скорее волновала, нежели пугала пресыщенную, истомившуюся по сладострастному разнообразию государыню. В конце концов, наутро начальник стражи велит перевернуть весь дворец, а в Розовый зал наведается лично, и все обойдется. Пускай сами потешатся, а заодно и добычу венценосную ублажат...
Но когда, захлопывая створки, Эпей начал весело разъяснять этруску суть озорной и коварной затеи, царица почувствовала прилив подлинного страха.
Эллин завладел перстнем, дававшим неограниченное право распоряжаться во дворце. Рефий же, единственный, кто наверняка почуял бы подвох и положил непотребству конец, издевается над Сильвией и, безусловно, отпустит красотку очень и очень нескоро.
Скверные, невыносимо тревожные предчувствия роились в мозгу Арсинои. Она попыталась высвободиться, начала напрягать мышцы своего точеного, изумительно стройного тела, — но Эпей не умел работать спустя рукава, изделие было точнехонькой копией того, что стояло в Священной Роще, — а уж угодившим в жреческую телицу женщинам особо извиваться и дергаться не доводилось.
Круторогий любовник обладал ими невозбранно...
Поняв, что все поползновения вырваться попросту бессмысленны, Арсиноя расслабилась, прижалась к шершавому войлоку разгоряченной щекой и, впервые за долгие годы, зарыдала.
Кого этот варвар вознамерился направить сюда? Каким образом? И что значит «нужных людей»?
Великий Совет?
Но Рефий просто-напросто даст им от ворот поворот...
Правильно. Только ведь Сильвию сейчас по ее же, Арсиноиной, просьбе, делают солдатской подстилкой, и Рефия, можно считать, временно и в природе не существует!
Знай царица, что Рефия не существует вовсе, и защитить ее от Алькандры попросту некому, она чувствовала бы себя неизмеримо хуже. Однако неведение чаще идет человеку во благо, нежели во вред.
Наплакавшись досыта, Арсиноя обессилела и задремала.
* * *
— Н-да, — еле слышно шептал Эпей, колдуя над замком — встроенным, столь же массивным, но гораздо более тугим, нежели удерживавший решетку, — здесь, похоже, стенобитная машина требуется. А ее-то как раз и не прихватили...
Тонкие, исключительно удобные отмычки, безо всяких затруднений справлявшиеся со сколь угодно сложными запорами, оказались бессильны против древней, по-видимому, очень тяжелой и боги ведали когда смазанной щеколды. Мастер ворочал закаленными щупами и так и сяк, надавливал, крутил; пробовал орудовать проволочным крючком, пытался нашарить зубцы вращаемых частей...
Безуспешно.
Время бежало.
Который час? — тревожно подумал Эпей. Задерживаться в этом окаянном подземелье сверх рассчитанного было бы, говоря мягко, непростительной глупостью.
Ведь, в самом крайнем случае, переполох уже обеспечен: царица исчезла, Рефий — тоже; скоро в гипокаустах вспыхнут амфоры с греческим огнем, Алькандра поднимет вооруженных моряков, Расенна устроит побоище у выхода из гавани... Зачем хватать через край, коль скоро Арсиною застигнут в любопытной позе, в прелюбопытнейшем месте; коль Идоменеевой династии грядет неизбежный каюк, и Афинам не придется платить кошмарной дани?
Каюк-то каюк, — рассудил Эпей, — но вот неизбежным он сделается лишь если андротавр особу свою критянам явит в полном блеске... Тут уж самых толстокожих проймет! А ну, за дело, приятель...
Щеколда продолжала упорствовать.
Градом катившийся по лбу Эпея пот заливал и щипал глаза, мешал сосредоточиться. Да и что проку сосредоточиваться, ежели инструментишко против эдакой махины бессилен? Все равно, что иголкой боевые доспехи проковыривать...
Пыхтя и отдуваясь, мастер пошел в новую атаку на проклятую дверь — и внезапно замер.
Низкий, тоскливый, очень глухой рев послышался по другую сторону кованой преграды. Эпей не понял: то ли чудище рычит вдалеке, то ли дверь неимоверно толста и замечательно плотно пригнана...
* * *
Странным, необъяснимым образом, вся жутъ, которую навевали на Эпея сумрак, полная тишина и одиночество, развеялась бесследно.
— Орешь, бедолага? — осведомился умелец вполголоса. — Я думаю! Просидеть четыреста лет в эдакой дырище — и погромче заорешь!
Эпей с трудом распрямился, потянулся, отер тыльной стороной кисти взмокший лоб. Рев повторился — гораздо ближе и громче.
— А-а-а... Понимаю, понимаю... Ты скрежет услыхал, решил: покушать принесли... Проснулся, навстречу двинулся...
— Ууу-у-у-ммм-у-у-! — грянуло по другую сторону двери.
— Вот тебе и «му-у-у». Не открывается, хоть плачь.
Раскатистый гул прокатился по тоннелю долгим эхо.
Существо, обитавшее в уже полтысячи лет никем, кроме него, не хоженых катакомбах, достигло двери и с силой ударило по неодолимой бронзовой преграде.
