много лет спал в ней на улице и никогда в жизни не стирал, ноги в сандалиях казались черными от грязи, а сделанная, должно быть, из ковровой дорожки сума, которую странный юноша носил через плечо, судя по ее виду, была отобрана в драке у какого-то особенно неудачливого попрошайки.
Нарракот в ужасе отпрянул от незнакомца, но тут же взял себя в руки.
— Александр Маилз, если не ошибаюсь? — Он теперь уже сам пожал протянутую ему руку. — Мое имя Джим Нарракот, а это мой старший друг и учитель — Эдмонд Морби. Мы можем где-нибудь сесть и поговорить?
— В гостиницу меня в таком виде не пустят, — широко улыбнулся Александр, обнажив белоснежные зубы. Его глаза были такими же голубыми, как и глаза его матери.
— Ничего страшного, мы же можем посидеть в какой-нибудь беседке или просто пройтись? — Нарракот был сама любезность.
Прощаясь, Сандра Маилз осенила сына крестом, после чего вернулась в гостиницу через вход для прислуги.
Они покинули гостиничный парк, где на их странную компанию уже начали коситься отдыхающие, и, немного проплутав по тесным улочкам, оказались в густо заселенном райончике, где, по всей видимости, жили торговцы, обычно таскающиеся со своим товаром за туристическими группами.
Молодой человек показал в сторону небольшого навеса, под которым размещалось несколько застланных грязными циновками длинных скамей. После того как гости заняли понравившиеся им места, слуга принес кувшин с прохладным, пахнущим корицей и какими-то восточными специями чаем.
— Прежде чем мы наймем вас, позвольте узнать, чем вызван… — Морби не сразу смог подобрать подходящих слов, — этот маскарад? Почему вы — англичанин, зная, что ваша уважаемая матушка пытается устроить вас на службу, не явились в приличествующем случаю костюме?
— Если господам угодно, чтобы я нанял рабочих, проводников, охрану или приобрел для них дешевый товар, будет правильнее, если я стану разговаривать с местными на их языке и буду одет так же, как одеты они. — Александр уселся в уголке, с удовольствием смакуя поднесенный ему напиток. — Местные знают меня как Али, по-арабски я говорю без акцента, и так как меня принимают за своего, никто не возражает, что я привожу с собой нескольких европейцев — я ведь имею право пригласить к себе гостей. К примеру, вы заметили, что никто, после того как мы покинули «Фараон», не пытался навязать вам свой товар или попросить милостыню? Разве это не странно в наших местах, где белый человек не может шага шагнуть без навязчивого внимания? Но здесь вы — гости проводника Али, и этим все сказано.
— Да, вы совершенно правы. — Нарракот озадаченно крутил ус, наблюдая за занятыми своими делами людьми. Казалось, что какая-то магия сделала гостей Али не то чтобы невидимыми, их видели, с ними здоровались, хозяин заведения и прислуживающие гостям мальчики ждали малейшего кивка посетителей, обращенного к ним взора, окрика или щелчка пальцами, чтобы принести им просимое. Но Александр словно прочертил невидимый круг, прозрачную стену, за которую никто из местных не имел права зайти без специального на то дозволения.
— Полагаю, вы давно здесь живете, — прервал молчание Морби. — Пожалуйста, расскажите о себе, мы не готовы нанять человека, о котором ровно ничего не знаем.
Александр молчал, должно быть, оценивая ситуацию.
— Скажите, по крайней мере, вы египтолог? Археолог? Историк? Что вы закончили?
— Так получилось, что все эти определения относятся к моему покойному родителю, — вздохнул юноша, — мой отец, Томас Уильям Маилз, был известным египтологом, лет тридцать назад наша семья переехала в Египет и теперь живет здесь. Я был доставлен в Каир в утробе моей матери и родился здесь. — Он сделал паузу и отпил еще глоток. — Если хотите кальян, Махмуд принесет его вам.
Морби и Нарракот отказались, и Александр продолжил: — Мой отец был человеком науки, да, собственно, он не знал ничего, кроме своих исследований, я не получил никакого образования, но он учил меня лично. Поэтому я прекрасно разбираюсь и в иероглифах, и в династиях, и в мифах. Отец учил арабский, чтобы говорить с местными жителями без помощи переводчика, этого же он требовал и от меня. Надо уважать страну, в которой находишься, ее верования и ее людей. Вместе с родителями я объездил весь Египет и знаю, как устроены практически все пирамиды, так как излазил их еще в детстве.
Когда мой отец умер от малярии, в ту пору мне было девять лет, соотечественники уговаривали маму вернуться домой, но она влюбилась в проводника, работавшего на моего отца, араба Али, и стала жить с ним. Это сейчас в Египте полно смешанных семей, работают христианские миссии, и многие арабы получают возможность учиться в Европе. Это теперь на смешанные браки не обращают ровным счетом никакого внимания, а двадцать лет назад… Добавьте к вышесказанному, что Али был моложе ее на десять лет, — такая разница между мужчиной и женщиной и сейчас считается почти недопустимым явлением. Короче, все знакомые отвернулись от нашей семьи. Но я был счастлив. Дело в том, что Али был моим лучшим другом. Верный, открытый, он учил меня всему, что знал сам, показывая мир таким, каким его видят арабы. Когда место вечно хмурого, строгого и требовательного отца занял мягкий Али, для которого разбираться с моими детскими проблемами становилось главным делом жизни, с которым каждый день был похож на захватывающее приключение… Мы были счастливы целый год, а потом Али погиб, заразившись черной оспой. Это произошло далеко отсюда, и о его смерти нам сообщили его друзья.
— Я до сих пор не знаю, где его могила. — Александр тяжело вздохнул.
С тех пор моей маме пришлось искать себе поденные работы, а я работал то носильщиком, то проводником, то мальчиком в кофейне. Однажды, выходя из дома, я обнаружил, что мои штаны треснули по шву и от ботинка отвалилась подошва, тогда я взял давно лежащую в сундуке одежду Али и надел ее на себя. Так я стал Али — проводником и чичероне, а мама, работая в отеле «Фараон», помогает мне находить новых работодателей. Так и живем.
Друзья переглянулись.
— Что же, Александр, вы подходите нам. — Морби протянул руку.
— Скажите, по крайней мере, куца мы идем, какой работы вы от меня ждете? Потому что, если речь идет о торговле дурманящими веществами или контрабанде, я пас.
Морби и Нарракот отрицательно помотали головами.
— Сезон раскопок уже подходит к концу, — медленно продолжал Александр, — наблюдая за реакцией своих нанимателей, — желаете осмотреться и застолбить местечко на следующий год?
— Можете что-нибудь рассказать о профессоре Себастьяне Нортоне? — Нарракот не мог
