— не мог унять обиды Журавский.
— Не сердитесь, Андрей Владимирович, — мягко улыбнулся Эммануил Павлович, — с Русановым вы помиритесь.
— Вот, вот, — воспрял духом Василий Захарович, — поморы говорят: кто глуп не бывал, тому мудрому не стать. Володя, поди, переживает боле — ишь, и суды не пожаловал. Сорокин-то, приват-то, каков! «Миф», «сказочник»!
— Не этим он опасен! — взорвался Журавский. — Он опасен своим оголтелым национализмом. Что они утверждают: все свободные земли Европейского Севера должны быть отведены зырянам — самой энергичной, грамотной и жизнестойкой из северных наций. Они с Жаковым подтасовали статистику так, что зырян по грамотности поставили во вторую строку из всех народов России. Если их уверения принять. за истину, то выходит, что наше правительство только и печется об инородцах. Молитесь, зыряне, на царя-батюшку! Лозунг: «Север — зырянам!» — страшен, ибо автоматически ставит ненцев вне закона. Если спор с Русановым действительно не принципиален, то полемика с Сорокиным затрагивала вопросы жизни целых народностей, — никак не мог остыть Журавский.
— Чего мистеры-то округ тебя запетляли? — вспомнил вдруг Василий Захарович, понимавший состояние гостя. — От пройдохи — чуют, что ты им на пятки наступаешь. Однако ты, Андрей, сходи, сходи... Да, чуть не забыл: Георгий Седов тут тебе письмо оставил, — побежал старик в другую комнату.
* * *
В ту пору Архангельск был единственным оборудованным портом на всем русском побережье Ледовитого океана, и в нем обосновались консульства Великобритании, Дании, Бельгии, Швеции, Норвегии, Нидерландов и даже Испании. Английский консул Томас Водгауз пересидел в Архангельске многих губернаторов и по праву занимал место старейшины. Прекрасно владеющий русским языком, побывавший во многих городах России, объехавший Сибирь, английский консул слыл знатоком русских и их экономики.
Андрей Журавский, принявший вчера приглашение, в общих чертах представлял тему беседы в консульстве и сегодня шел туда внутренне готовый принять финансовую помощь от Королевской Академии наук, если английских ученых будут интересовать только флора и фауна Русского Севера. Иного выхода к продолжению своих исследований Андрей не видел.
То, что за столом переговоров, кроме самого консула и его друга Мартина, оказался только Андрей, его не удивило: даже при таком разговоре, который ожидался Андреем, свидетели были лишними.
— Андрей Владимирович, — начал Томас Водгауз, — бога ради не истолкуйте превратно сегодняшнюю беседу вдобавок к той, что вели вы с Мартином Ульсеном. Кроме честной коммерции, иного мы не помышляем, мы стремимся помочь России.
— Я, господин консул, далек от торговли и, по правде говоря, мало что в ней смыслю.
— Мыслите вы куда глубже и шире камергера Сосновского, да простит меня Иван Васильевич, — то ли не поняв русского значения «смыслю», то ли нарочито ухватившись за корень слова, очень серьезно произнес консул. — Но беседа, Андрей Владимирович, не потребует специальных коммерческих познаний — будет она дружеской, «разговором у камина». Вам знакомо это чисто английское понятие?
— Как излияние души, которое не признается судом ни в качестве обвинения, ни в качестве свидетельства.
— Вот именно: ни вы в правительство, ни я губернатору жаловаться не будем, — рассмеялся консул, довольный началом разговора.
— Камина тут нет, — оглядел кабинет Журавский, — а потому я не буду давать гарантий, что не пойду в правительство.
— Гарантий и не требуется, Андрей Владимирович, — посерьезнел Водгауз. — Требуется ваше согласие на нашу помощь вам. Не находите ли вы, что после вчерашней откровенной обоюдной неприязни с этим губернатором вам будет работать крайне трудно?
— Мне не предоставлено право выбирать губернаторов.
— Почему? Вами очень заинтересовалась наша Канада, и я имею поручение пригласить вас туда на работу заведующим полярной станцией с окладом в пять тысяч фунтов стерлингов в год.
— Это не похоже на разговор у камина, господин посол.
— Он последует, если вы откажетесь от этого предложения.
— Не скрою, я очень польщен, но предложение принять, очевидно, не смогу.
— Очень жаль, очень жаль, — покачал головой Мартин Ульсен. — Это был мой старания. Что вы есть, господин Журавский? Вы семь лета ничего не получаль за свой каторжный работа. Что вы есть? Святой Аввакум?
— Нет, Мартин Абрамович, мне до него не дотянуть — его хватило на тридцать лет неимоверного сопротивления, а у меня на седьмом году выскочило слово «очевидно».
— Вот этот руски язык — век учи, дурака поймешь. Что у умный значит «очевидно»?
— В прямом смысле — своими глазами, в данном случае — как тень сомнения, — пояснил Журавский Ульсену.
— Андрей Владимирович, скажите прямо: что держит вас на Севере? — вернул консул беседу в прежнее русло.
— Трудно понять даже мне самому. Сейчас меня удерживают мои друзья, вернее, их бескорыстная помощь моим делам. Уехать — значит предать их. Так что лучше продолжим нашу беседу как «разговор у камина».
— Жаль, но самая лучшая из дорог оказалась вами закрытой, придется идти по худшим, — с сожалением проговорил Водгауз. — Однако начну я с истории. Вы, Андрей Владимирович, знаете, что за триста лет колонизации Сибири русскими население там к тысяча девятисотому году достигло только четырех миллионов.
— Знаю, — чуть удивился Журавский такому вступлению.
— Знаете вы и то, что за десять последних лет население там удвоилось, разжилось и сейчас лежат там пятьдесят восемь миллионов пудов товарной пшеницы и три с половиной миллиона пудов масла. Помещики черноземной полосы России добились закона, именуемого «Челябинским хлебным переломом», чтобы не пустить этот хлеб в Европу. При таком положении Сибирь задохнется. Вы согласны со мной, Андрей Владимирович?
— В России много парадоксов, — согласился Журавский.
— Именно, — подхватил консул. — Препятствием ко вывозу сибирского хлеба и масла являются труднопроходимые проливы Новой Земли. Они пропустили за десять последних лет только шестьдесят восемь тысяч пудов грузов. В год семь тысяч, а в Сибири их скопилось к перевозкам, если учесть и мясо, кожи, шерсть, около ста миллионов пудов! Хлеб, мясо, масло там дешевле английских в три-четыре раза. То, что двигателем производства являются рынки сбыта, вам рассказывать, судя по вчерашней лекции, не надо.
— Не надо рассказывать, господин консул, и то, что проект вашей Полярной железной дороги от Оби к
