После захвата Шемахи Артемий послал срочную депешу Петру: «Моё слабое мнение доношу по намерению вашему — к починанию законнее сего уже нельзя быть и причины. Первое, что изволите вступить за своё второе — не против персиян, но против неприятелей их и своих...»
Царь немедленно направил резиденту в Турции Ивану Неплюеву рескрипт с объяснением причин «вмешательства в персидские дела». Дескать, Волынский, губернатор Астрахани, отправил нарочного через Гилянь к шаху Персиды, требуя сатисфакции по ограблению русских купцов в Шемахе, но надеяться нельзя, «ибо и прежде в области его шаховой в различных местах нашим подданным в насильном отнятии и граблении товаров не токмо от каких самовольных людей, но и от самих управителей». Волынский требовал сатисфакции и от Дауд-бека, но тот выгнал нарочного.
Тот же Дауд-бек отправил к султану Турции посла с просьбой принять его в своё подданство.
Дело осложнялось. Если Турция запустит свои руки в Северный Кавказ, войны с нею не миновать, хоть и заключён вечный мир. И Неплюев должен был предупредить султана, чтобы тот не принимал посла Дауд-бека «ради вечного мира, по которому поставлено, чтоб с обеих сторон друг другу пользы искать и всякий вред и убыток отвращать».
Тайный совет Коллегии иностранных дел принял решение: «Велеть объявить Порте о резонах важных, которые его императорское величество имел в том крае для приведения своих земель в надлежащую безопасность и содержания свободного купечества с Персией и сатисфакцию».
Так объяснялись Турции причины, по которым начался персидский поход царя. Уже через месяц крымский хан тайно сообщил турецкому султану, что «главный губернатор, имея тридцать тысяч войска и пушки, прибыл под Терек. За губернатором следует иной начальник с другим корпусом, где сам царь обретается. Сверх сего губернатор взял Исламбея Кабардинского».
За два года до начала военных действий получено было через Артемия Волынского письмо от грузинского царя Вахтанга VI с просьбой прислать в Грузию пять или шесть тысяч солдат, совершить десант в Персию и отобрать Дербент и Шемаху, а потом поставить крепость на реке Терек, между Кабардой и гребенскими казаками, «для свободной с Грузией коммуникации». Он обещал Петру собрать сорок тысяч солдат для этой цели. Много позднее Пётр и построил для этого крепость Святого Петра.
Артемий продолжал вести и переговоры с армянским архимандритом Вартапетом, приезжавшим к нему ещё в Испагань и подавшим «пункты» от всех армян об освобождении от персидского ига и принятии в русское подданство. Писали Волынскому также епископ Христофор, архиепископ Минае Перевозинин из Тбилиси: «Христиане желают скорого сюда прибытия войск российских, и Вахтанг приготовился с братьями и с сыновьями и с двумя патриархами и архиереями, и с многими христианами и с дарами ожидает Петра так, яко входа Христова в Иерусалим, в городе Ганже...»
Переговоры Волынского с горскими владельцами закончились подписанием соглашений с русскими войсками.
Вся эта подготовка стоила ему немалого времени, неустанной работы днём и ночью. И теперь он ждал Петра, стоя у ворот города вместе со встречавшим царя народом.
Артемий приготовил Петру торжественную встречу. Но Пётр испортил всю процедуру. Простой его возок подкатил к воротам, царь махнул рукой, чтобы прекратились всяческие церемонии, пригласил в возок Волынского, и, высунувшись в узкие дверцы, молча поклонился народу. Загремели пушки, заиграла музыка полкового оркестра, но Пётр уже не слушал ничего. Он приказал гнать по дороге к губернаторскому дому. Следом также часто пылила вся свита Петра — кареты, возки, кибитки.
Расцеловавшись с Александрой Львовной, встречавшей царя на крыльце, Пётр велел подавать обед.
— Зело голоден, — говорил он, идя по комнатам дома и потирая руки, — а государыня того голоднее...
Александра Львовна заметалась — обед был накрыт на сто персон в главной и самой большой зале губернаторского дома. Пётр, не глядя ни на кого, прошёл прямо к столу, стоя, наклонился над закусками, налил себе рюмку водки, закусил чёрной икрой, вычерпнув её прямо ложкой из большой серебряной мисы.
— Вот теперь можно и остальных подождать, — весело улыбнулся он Александре Львовне.
В залу вплыла Екатерина под руку с Петром Андреевичем Толстым.
У Артемия неприятно кольнуло сердце: он знал, сколь беспощаден и коварен был по отношению к царевичу Алексею этот государственный муж, как пытал вместе с Петром царского сына и засек до смерти. Зачем же взял его в этот поход Пётр? Неужели Тайная розыскных дел канцелярия всё ещё продолжает своё действо, неужели так вошёл Пётр Андреевич в доверие к царю?
Но Пётр Андреевич любезно улыбнулся хозяину, уселся по правую руку Екатерины, и застолье пошло своим чередом. Пётр много пил и ел. Пётр Андреевич почти ничего не пил, лишь временами пригубливая рюмку, и ковырял в тарелке.
Много пила Екатерина и скоро опьянела. Она мигнула мужу, и он жестом руки приказал Александре Львовне отвести её в покои — в последние годы Екатерина стала пьянеть после нескольких рюмок и уже не выдерживала соревнования с Петром, как было раньше.
Артемий провозглашал тосты на правах хозяина, пил за здравие государя и государыни, за успехи в делах персидских, но боялся перехватить лишку и не усердствовал в питии.
Пётр Андреевич вроде бы напился уже, прикрыл глаза и сидел за столом тихонько, повесив голову и изредка приоткрывая один глаз. Пётр мимоходом глянул на Толстого, шлёпнул старого сановника по высокому парику и улыбчиво сказал:
— Голова ты, голова, кабы не была ты так умна, давно бы я тебя отрубил...
Артемий вздрогнул от грубой шутки Петра, но не подал и виду. А Пётр Андреевич открыл глаза, посмотрел на Петра заплывшими щёлочками, тяжело вздохнул и ответил:
— Все под Богом ходим, государь...
Артемий во все глаза глядел на Петра Андреевича. Этот невысокий, излишне плотный царедворец стал теперь одним из богатейших людей России. Чин действительного тайного советника он получил от Петра сразу по смерти царевича Алексея. «За душегубство...» — думал Артемий и со страхом всматривался в маленькие, заплывшие жиром глазки Петра Андреевича и трепетал под его холодным хищным взглядом. Чуть что не так, и не миновать расправы у Толстого, ведавшего Тайной розыскных дел канцелярией. 1318 крестьянских дворов получил он в награду за розыск по делу Алексея — 1090 дворов казнённого Авраама Лопухина, брата Евдокии, первой жены Петра, да 228 дворов Фёдора Дубровского, замешанного в этом деле. Службу свою начинал Толстой беспоместным дворянином, а теперь в его вотчинах, разбросанных по всей России, числилось более двенадцати с половиной тысяч душ. И теперь он был одним из десятка той самой влиятельной силы, что управляла государством вкупе с самим царём.
Пётр учредил Тайную розыскных дел канцелярию специально в связи с делом своего сына. Но она продолжала существовать и теперь, хоть и разбирала дела не столь важные, как первое кровавое дело. И царь сам выслушивал Толстого, Ушакова и других министров подобных дел раз в неделю.
Пытать — вот занятие Петра Андреевича. Кто на этот раз и в этом походе станет жертвой Толстого?
Ночью он поделился своими сомнениями с женой. Но Александра Львовна успокоила мужа:
— Государь желает иметь под рукой верного и умного человека. А у Петра Андреевича ума палата. Вряд ли какой другой целью озаботился государь-братец... И выкинь из головы, делай своё дело смело и уверенно, и государь оценит твою службу...
Так-то оно так, а всё-таки заплывшие глазки Петра Андреевича не выходили из памяти Артемия — уж больно цепким и пронзительным был их взгляд...
Все суда были готовы принять на борт солдат — десант по высадке на Северном Кавказе. Артемий всё ещё раз тщательно проверил. Как будто всё в порядке, погрузка прошла успешно. 18 июля на флагманский корабль погрузился и Пётр с Екатериной, и десант отправился в плавание по Каспийскому морю. Конница шла посуху.
Июльская жара обливала солдат тяжёлым маревом, жгла непокрытые головы, кидалась в глаза нестерпимым блеском. Кто где мог, укрывался от зноя. Хуже всего приходилось коннице: жара выжгла всю зелень, бескормица скоро покосила половину лошадей, а безводье и худые переправы через горные ручьи и речки сделали поход настоящим мучением.
На море было легче, забортная вода облегчала невыносимую жару, но и здесь было так душно и знойно, что Пётр не выдержал и сбрил свои роскошные чёрные кудри. Смешно было смотреть на топырящиеся уши на голой голове императора, на его тонкую шею, вытягивающуюся из камзола, но Артемий не позволял себе даже улыбнуться. Он и сам страдал от жары, но долгие годы в Персии научили его сопротивляться солнечным лучам, и в самое знойное время надевал он подарок шаха — простую чалму, убрав с неё павлиньи перья. Этот головной убор как нельзя лучше предохранял от солнца.
