Бочонок с порохом попал в сенной склад около конюшни, где стояли татарские кони. Ослепленные пожарищем, защитники крепости растерялись и опомнились, только когда со всех сторон с гиком и свистом на них пошли врукопашную казаки.
Отмахиваясь страшными своими бердышами, крутясь волчками с двумя саблями, без щитов, словно бы обезумев, Пан, Мещеряк и еще человек пять казаков теснили толпу оборонявшихся, пока сзади им не крикнули свои:
— Ложись!
Первые среди нападавших пали камнями на землю, и через их головы грохнул плотный залп, будто огненной метлой очистивший широкое пространство около стен.
Оборонявшиеся спешно разбирали завал у ворот. Створки со скрипом растворились, и на неоседланных конях, держась за хвосты, побросав оружие, татары, вогуличи и остяки — храбрые за стенами — ломанулись к темневшему спасительному лесу. Это была бы их гибель, если бы под стенами крепости кто-нибудь из нападавших оставался. Но там не было никого! Все казаки уже были в городе. Ни догонять бегущих, ни пленить врагов им было некем!
Поэтому бежать из городка не мешали, а как выскочили последние, и ворота затворили!
С рассветом собрали всех раненых и убитых. Велели остякам оповестить, что каждый безвозбранно может приехать и забрать своего, живого или мертвого. Сосчитали и своих погибших — восемь человек. Раны были не в счет. Ранены легко были почти все.
Тут, в городке, и переждали ледоход, благо припасов было на долгую осаду приготовлено много.
Ледоход и подвел казаков... Из Бояровых юртов выплывали по чистой воде, а подошли к Нимньюаневу городищу — река-то еще льдом забита — не пройти. Завязли. Потому и брать городище пришлось, и товарищей хоронить.
Тоскливо глядели казаки со стен, как, теснясь и наползая друг на друга, плывут вниз по реке льдины на полночь, и несть им конца и края.
Ледоход закончился как-то сразу. Припекло солнышко. И льдины хоть и проплывали, но уже по одной, по две. Разлившаяся на несколько верст река подступала к самым стенам городища.
— Ну что сидеть-то, — торопили атаманов казаки, — плыть надоть!
— А ну-ко, опять завязнем? От Бояра выходили — река чистой была, а тут вон как!
— Тут все реки на полночь текут! А на полночи еще мороз стоит. Все льдом забито. Надоть погодить.
— Тута мы за стенами — кака-никака, а защита.
— А сойдет полая вода? Кто его знает, не придется ли струги на себе тащить? А кому тащить — уходила полусотня, а нонь — раз-два и обчелся! Да и ослабли...
Так спорили каждый день. И все же решили плыть. И снова ушли в воду тяжелые весла, и река плавно, ласково подхватила и понесла казавшиеся совсем крошечными на многоверстовых просторах сибирских разливов суденышки. На низ! На полночь. Звенел на Иртыше капелью апрель. Перелетные птицы, заполняя все небо, шли на север.
Весть о казаках раскатилась далеко по остяцким юртам. По-разному относились они к этой вести. Кто ждал как освободителей, кто-то готовился давать отпор завоевателям... Но в чем ошиблись и те и другие — ждали казаков много позже. Не думали, что казачьи струги появятся на реке вместе с последними льдинами.
Потому происходили встречи нежданные.
На реке Раче казаки наткнулись на огромное капище. Здесь собирались на весеннее моление все окрестные шаманы. Наученные горьким опытом у стен крепкого Нимньюанева городка, казаки не торопились приставать к берегу, наполненному людьми. Но, увидев казачьи струги, вся толпа шаманов разбежалась.
Осторожно, держа оружие наготове, вылезли казаки на берег. Здесь, на лесной поляне, стояли десятки остяцких идолов. Стояли, пялясь незрячими глазами, малые и большие истуканы. Глядел глазами-ракушками, принюхивался носом-трубою к чужому духу вымазанный рыбьей кровью остяцкий бог. Далеко сияло его позолоченное брюхо.
— Вона шайтанщики каку страхоту настроили! — говорили меж собою казаки.
— У их вера такая! А раз они энтим идолам молятся — может, они им и помогают.
— Помогают аль нет, а трогать не моги! Это закон чужой, и неча нам сюды соваться...
Посреди капища были навалены горы снеди. И вот тут уж казаки не удерживались. Они поволокли на струги и жертвенные туши животных, и рыбу, и всякие жбанчики с неведомыми угощениями.
Ни один идол не был тронут казаками, не обломан пи один позолоченный рог у остяцких богов... Но еду казаки забрали всю. И тем нажили себе врагов среди весьма влиятельных шаманов, которые пристально следили за каждым их движением, хоронясь в темном ельнике.
Они долго плясали на берегу, посылая проклятия вслед уплывшим стругам. Другие толковали, что, может быть, эти чужеземцы сами родственники богам — раз не боятся есть пищу, приготовленную для жертвоприношений. И соглашались все, что держаться от них нужно подальше! Хотя некоторые, рассчитывавшие полакомиться на молении, добавляли — и убивать, ежели будет такая возможность.
Не ведая, какое осиное гнездо они разворошили, казаки уходили к Иртышу. Река несла их суденышки стремительно, но весть о том, что казаки ограбили главное святилище и оставили богов голодными, облетела становища остяков.
— Голодные боги будут мстить нам. Они не пошлют нам рыбы — чем жить будем? — подзуживали соплеменников шаманы.
В каждом народе есть горячие головы! И когда стремительный Иртыш вынес казачьи струги из устья Рачи и прибил к высокому берегу на обрыве, их ждала засада.
Несколько десятков остяков разом швырнули в казаков железные крючья на веревках, попытались схватить гребцов длинными баграми.
Вероятно, так они ловили в этих местах рыбу, а теперь вот, по наущению шаманов, попытались поймать чужеземцев.
— Ах вы сукины дети! — закричал казак, хватаясь за плечо, — у его армяка крюком вырвало здоровенный клок. — А вот я вас!
Свесившись с обрыва, быстроглазые крючники норовили подцепить лежащие в струге тюки с мягкой рухлядью.
— Видал, чо делают! Эдак ведь они всех проезжающих ограбляют!
— Целься! Пали!
Струг грохнул бортом, сменив его, грохнул бортом и второй: сделав круг, казаки разрядили рушницы и по второму борту.
Крючники, побросав воровские снасти, разбежались.
Струги пошли мимо обрыва, и чуть дальше казаки увидели остяцкое поселение, где царила полная паника. Женщины метались по берегу, звали детей. Кто-то тащил нехитрый скарб в лес.
— Да полно вам! Дурачки! Что вы испужались?! — Казаки медленно, чтобы лишний раз не пугать людей, вылезли на берег. Разожгли костер. Наварили щербы. Мало-помалу к костру стали подходить любопытные детишки. Их никто не пугал. Самым храбрым отсыпали бисера... К вечеру в стойбище вернулись все. Не чиня никому зла, казаки переночевали, поклонились хозяевам и поплыли дальше.
— Все врут шаманы! Это хорошие люди! — решили помилованные крючники.
— Они едят жертвенную пищу, потому что их бог сильнее наших и наших богов не боится!
Это было общим мнением.
— Надо собирать ясак и вести в Кашлык.
Это было общим решением!
Струги Пана и Мещеряка выгребли против течения, и наконец казаки увидали знакомые берега Тобола. Они причалили к Карачину-острову — но там никого не было.
— Неужто ушли на Русь?
— Да Бог с вами! По такому пути!
— Может, их Кучумка пленил?..
— Да ты чо? Тут бы такая сражения была!
Налегая на весла, погнали к Сибири-городу. И еще
издали увидели поновленные башни и копошащихся на стенах казаков.
— Чего вы из лагеря ушли? — еще не поздравствовавшись, спросил Мещеряк, обнимая на мостках Ермака.
— Да затопило все землянки! Вода нас, как мышей, выгнала, — смеялся атаман. — Ну, слава Богу, живы!..
Эва! — сказал Пан. — А ты, батька, пристарел. Бороду-то табе сединой вдарило.
— Таки мои годы! — улыбаясь, сказал атаман.
Ничо! — утешил Мещеряк. — Седина бобра не портит...
— Да... У бобра шкура добра! — смеялся Ермак, радуясь возвращению ясашного похода как обретению потерянных детей своих. — Ну, слава Богу! А видать, и нам, детушки, досталось. Вон и у вас в чубах мороз...
И тут оба атамана словно впервые увидали, что и у них головы тронула седина.
— Сколь казаков потеряли? — спросил Ермак.
— Половину, — потупились атаманы. — Прости, батька. Не сберегли.
— Что поделать! — вздохнул Ермак. — Судьба наша такая. Спасибо вам — без припасов ваших пропали бы мы тута. Спасибо.
С годами приходит умение слушать. Молодые все больше говорят, а старые больше слушают. Ермак с годами стал совсем молчалив. Молчалив, да не угрюм, просто умел слушать. Так что человек малознакомый, а то и плохо язык знающий, старался все ему растолковать, разобъяснить. Ермак никогда не перебивал, иногда только вставит слово-два, спросит и опять слушает. Потому и шли к нему в землянку разные люди, и всех здесь принимали ровно, приветливо.
