Последнее видение пришло к Николасу, уже когда лихорадка слегка отступила, и сознание начало возвращаться к нему. На сей раз это точно была Кателина ван Борселен, беременная и исполненная ненависти, ― какой он последний раз видел ее в Брюгге. Глазами Николас поискал ее сына, и она сказала:
― Я назвала его Генри.
Он ощутил облегчение, ведь сказать предстояло так много, ― если только она позволит.
― Кателина! Только не говори Саймону. Но однажды скажи мальчику правду о его отце. Нельзя, чтобы он считал себя сыном Саймона. Жаак будет бить его, и Джордан тоже. Кателина… Не надо наказывать мальчика за то, что я сделал с тобой.
Ее лицо, преисполненное гнева, нависало над ним. В глазах застыло презрение и ужас. Кончиками пальцев она провела по шраму на его щеке, и рана заболела, словно открылась вновь.
― Не позволяй Джордану заклеймить его, ― взмолился Николас. ― Не взваливай на мальчика такое бремя.
Лицо изменилось, ― но лишь внешне, а выражение его осталось прежним. Длинные каштановые волосы исчезли: этот человек был совершенно лысым. Но смотрел он на Николаса с тем же презрением, что и Кателина, и так же поджимал тонкие губы. Тоби убрал руку от шрама на щеке Николаса.
Лишь теперь он понял, что лежит на своей постели во флорентийском фондако в Трапезунде. Рядом, на кровати, сидел лекарь, который уже дважды выхаживал его после болезни, но впервые приветствовал его выздоровление таким выражением лица. У окна стоял священник Годскалк и, судя по его виду, случилось нечто очень важное.
Ну, разумеется. Он ведь говорил во сне. Николас помнил собственную настойчивость, потребность убедить Катерину…
Он припомнил, что ему снилось, и понял, что натворил. Слишком ослабевший, чтобы пошевельнуться, он лежал неподвижно, но с открытыми глазами, и не сводил взгляда с Тоби. Только глупец или слабак взывает к сочувствию!
― Так это твой дед оставил тебе на память шрам? ― поинтересовался лекарь.
Итак, начинается.
― Да, ― подтвердил Николас, и сам удивился, как ровно звучит его голос.
― И он был разорен. Все твои враги разорились или погибли, ― за исключением Саймона. Ты пощадил его. Мы хвалили тебя за это. Пощадил его!
Глаза Тоби округлились, а зрачки сузились до булавочных головок, ― как у рассерженной совы. Николас выдержал его взгляд без единого слова.
― Стало быть, Саймон не ведает об этом, но Генри, его наследник, на самом деле ― твой сын? ― неумолимо продолжил лекарь.
― Нет, ― возразил Николас. Это было бесполезно, но он все же попытался отрицать.
― И хотя он ненавидит тебя, но сына твоего будет растить и лелеять. Твой сын получит все, что ты мог бы желать, а его жена останется твоей любовницей.
― Нет, ― повторил Николас. И, помолчав, добавил: ― Кателина была верна супружеским обетам. И я ― тоже.
Годскалк подал голос от окна.
― Сравни даты, Тоби. Ребенок был зачат до брака.
― Так ты изнасиловал ее? ― воскликнул Тоби. ― Как вообще вы могли встретиться ― подмастерье и наследница семейства ван Борселен?! Ты заманил ее в ловушку и надругался?
― Нет. Да… ― Пар вновь начал разъедать Николасу глаза. То есть, конечно, не пар, а пот, но на сей раз никто не пришел с полотенцем. ― Я не знал, что они с Саймоном поженятся. Если вы скажете ему… обо всем… он, наверное, убьет ее. И мальчика тоже.
― Может, она уже рассказала? ― предположил Тоби.
Священник покачал головой.
― Похоже, Николас уверен, что нет.
― Тогда это сделаю я. Боже правый, и ты считаешь этого человека своим отцом? Саймон сражался с тобой в открытую, а ты устроил такое… Пусть никто ничего не знал, но какая разница?! А что мать ребенка думает о твоей мести? Ведь ты использовал ее и теперь можешь гордиться тем, что запятнал его род кровосмешением.
Роковое слово наконец прозвучало. Николас почувствовал, что его начинает мутить, но он по-прежнему держал глаза открытыми, а рот ― закрытым.
― Интересно, а знает ли обо всем твоя жена? ― продолжал допытываться лекарь.
― Довольно, ― внезапно бросил Годскалк. ― Давай все же вести себя разумно. Я уверен, что демуазель ничего не знает и ничего не должна узнать. Тоби, мы не можем заговорить об этом вслух. Пострадают только невинные люди ― дитя и его мать, Мариана де Шаретти, семейство ван Борселен. Подумай о чувствах Катерины и ее сестры, и как Пагано Дориа насладится всем этим.
Тоби не скрывал возмущение.
― Неужели это ― голос Церкви?
― Это голос здравого смысла. Николас заплатит за то, что он натворил. Могу тебя в этом уверить. А пока он подарил Саймону счастье. Воистину, если мы постараемся наказать Николаса прилюдно, то тем самым накажем и Саймона. Как видишь, это очень, очень личная месть. И, полагаю, таковой она и должна остаться.
Тоби уселся на стул. Белое от ярости лицо слегка порозовело. Он скрестил руки на груди.
― И как же он заплатит? Десять раз прочитает «Отче наш»?
Николас наблюдал за Годскалком.
Он сам нанял этого капеллана, поскольку тот показался ему проницательным и осторожным человеком.
Скоро он поймет, насколько разумным было такое назначение…
Что касается Тоби, то его, разумеется, наняла демуазель. Когда Саймон чуть не убил его в Слёйсе, Юлиус спас Николасу жизнь, но наградила Мариана де Шаретти только лекаря, потому что именно он вылечил ее подмастерья. Юлиус…
― Ты предлагаешь, чтобы я исцелял его тело, а ты ― душу? ― поинтересовался Годскалк.
― Как он заплатит? ― упрямо повторил Тоби.
― Посмотри на него! И это только начало. Чего ты желаешь еще? Мы можем заставить его сделать то, чего он не любит больше всего на свете. Мы можем заставить его рассказать нам всю правду без утайки.
Назначение точно было ошибкой. Проклятье! Проклятье! Николас, несмотря на слабость, стиснул кулаки. Годскалк невозмутимо взирал на него из-под копны взлохмаченных волос.
― К примеру, почему бы тебе не сказать Тоби, кто стоит за Пагано Дориа?
Слишком проницательный, но все-таки не убийственно жестокий. Николасу оставалось лишь надеяться, что голос не подведет его в решающий момент. Со второй попытки ему удалось вымолвить:
― Я бы сказал вам и так. Грегорио написал мне во Флоренцию. Саймон ― настоящий владелец «Дориа». Саймон послал Пагано Дориа в Трапезунд, чтобы здесь он соперничал с нами.
Сжалившись, священник продолжил вместо него:
― И чтобы уничтожить нас, я полагаю. Возможно, именно он подсказал идею о похищении Катерины. Я навел кое-какие справки в Порто Пизано, и полученные ответы указывают на это, хотя, разумеется, ничто не может служить оправданием поступкам Николаса.
― Саймон стоит за всем этим? ― воскликнул Тоби в изумлении. Гнев, однако, ничуть не смягчился. В его глазах ничто не могло искупить вину фламандца. Хотя, разумеется, он при этом оставался верен своим обязанностям лекаря. ― Мы знаем, что Николас лжет, и всегда будет лгать, ― сказал он Годскалку. ― Но ты? Почему ты нас не предупредил?
Капеллан повел мощными плечами.
― Я ждал, чтобы Николас заговорил первым. Поскольку мы и без того знали, что Дориа ― наш враг, это умолчание не представляло особой опасности. Однако мне было не по душе, что Николас что-то держит от нас в тайне. Я и не знал тогда, что это не единственный пример.
Выходит, они рассказали священнику обо всем. По крайней мере, обо всем, что знали сами. Фламандец глубоко задумался. В Брюгге его обвиняли в том, что хитростью он уничтожил всех, кто когда-либо причинял ему зло, ― включая собственных родичей. То, что он не тронул Саймона, как будто говорило в его пользу. Однако теперь стало известно, что Николас наградил своего врага бастардом. Месть и кровосмешение…
Тоби с капелланом продолжали переговариваться между собой, не обращаясь больше к Николасу. Должно быть, вновь обвиняли его во всех грехах… Разумеется, он обещал, что больше не будет хранить никаких тайн от своих сторожевых псов, ― и не сдержал обещания. За это ему также придется расплачиваться… Николас невольно сомкнул глаза, но даже под закрытыми веками потолок и стены продолжали кружиться с нарастающей скоростью, и он вскоре почувствовал, что задыхается. Неожиданно голос лекаря послышался совсем рядом:
― Нет, он не спит, ― и цепкие пальцы сомкнулись на его запястье. Он вырвал руку.
Тоби и Годскалк по-прежнему были рядом и смотрели на него, но выглядели они чуть иначе, ― лишь теперь Николас заметил, что освещение в комнате переменилось. Возможно, он все же задремал…
― Твой лекарь согласен со мной, что на сегодня разговоров довольно, ― заявил священник. ― Но мы хотим, чтобы ты знал: мы согласны хранить в тайне происхождение ребенка Кателины ван Борселен, пока таково будет ее собственное желание. Мы с Тоби никому не скажем об этом, однако, если она умрет, мы оставим за собой право защищать всех участников этой истории наилучшим, по нашему мнению, образом. Прежде чем начать действовать, мы сообщим тебе об этом. Вот и все, что мы можем пообещать.
