Ознакомительная версия.
– Эти лошади принадлежат родственникам Таргудая-нойона, если не хотите, чтобы он пришел и развеял вас пеплом по ветру, то не лезьте!
Выдумка его неожиданно отрезвила тех, они остановили своих коней и остались, неподвижно застыв в темнеющей степи.
Они гнали коней быстрой рысью всю ночь. Утром остановились, в укромной низине поспали по очереди до полудня и продолжали путь. Тэмуджин был счастлив, что так легко отбил своих лошадей, а еще больше он радовался обретению нового друга, который сам настойчиво лез к нему в нукеры, да и годен он был на многое.
Всю дорогу они проговорили между собой. Тэмуджин, поняв, что новый его нукер – из тех людей, которому можно доверять, не таясь рассказывал ему о своей жизни, о своей мечте вернуть отцовский улус и завести справедливые законы в своих владениях. Тот рассказывал о своем, откровенно говорил о том, как он с детства мечтал стать большим и уважаемым человеком в племени.
– Отец мой, Нагу Баян, простой харачу, – рассказывал он. – Всю жизнь искал твердую опору в жизни, но так и не нашел ее. Всю жизнь он уворачивался от ударов судьбы, выгадывал, хитрил, этим и накопил свой табун. Он умный и добрый человек, многим помогал в голодные зимы, но никакого почтения от людей так и не нажил. Ведь у нас уважают багатуров и мэргэнов, вождей, нойонов, а он кто?.. Я с самого детства не хотел идти по его пути – вечно стараться в работе, проливать пот и все время быть среди последних в племени. Но неуважение к отцу по роду передавалось и ко мне. В детских играх меня не выбирали ни десятником, ни сотником, потому что мой отец никогда не был ни тем и ни этим. Я всегда с завистью смотрел на тех, кого в играх выбирали в нойоны, хотя бы в десятники, смотрел, как они судили нас, детей простых харачу и рабов, били нас прутьями и заставляли бегать по их приказам. Позже, когда я подрос и меня стали брать в «нукеры», я начал понимать, как можно выбиться в достойные люди. Ведь нойоны, да и простые соплеменники уважают сильных и храбрых воинов, багатуров и мэргэнов, пусть даже и черной кости – потому что это они приносят удачу в битвах, они заражают всех духом победы. Их реже и меньше наказывают, им больше достается из военной и охотничьей добычи. И я тайно от всех стал учиться владеть оружием, укреплять свое тело. Как только я оставался наедине – на пастьбе скота, в пути по степи, днем или ночью – я вновь принимался за свое: метал длинную палку вместо копья, махал толстыми прутьями вместо сабель, таскал на себе сначала годовалых ягнят, а потом и взрослых овец. Стрелял из лука в летящих птиц и бегущих сусликов. Спать себе на ночь я стелил не войлок, а мотки волосяных веревок и ложился на них голым телом. По ночам мне стали сниться битвы и сражения и там я видел себя храбрым воином, багатуром. Отец заметил, к чему я стремлюсь и одобрил меня. Он дал мне хороший лук со стрелами, мадагу, а когда мне исполнилось десять лет, он подарил мне лучшего скакуна из своего табуна – того, которого ты видел с кобылицами – недавно он повредил ногу об камень и я пустил его отдыхать. Он был необъезженный, бросался на людей и никого не подпускал к себе. Месяц я провозился с ним, пока не приучил к седлу, зато у меня теперь был конь, какого не у всякого нойона можно было увидеть. И сразу по-другому стали на меня смотреть мои сверстники, и даже парни постарше. В двенадцать лет в трех играх[29] я был среди первых юношей. В тринадцать вместе с другими я был принят в воины и впервые участвовал в облавной охоте. Вот тогда-то я и показал себя по-настоящему. Еще до начала облавы, когда в утренних сумерках мы приближались к тайге, я первым у опушки заметил зайца и попал в него стрелой. Ведь на любой охоте если первая добыча – заяц, то это верный знак того, что хозяева леса встречают приветливо. А добыча на той охоте и в самом деле оказалась богатой, даже самые неудачливые нагрузились мясом. После этой облавы все сородичи принимали меня как взрослого воина. А больше всех доволен был мой отец. Он велел мне готовиться в нукеры к молодому нойону, и я тогда был счастлив. Считал дни до его свадьбы этой осенью, после которой он должен был набирать свой отряд. Но когда я услышал твои слова о праведных и неправедных законах в племени, все мои прежние мечты поблекли, как листья срубленной ветви. Я понял, что той достойной жизни там, куда я рвался еще вчера, на самом деле нет. Это обман. Те нойоны, поближе к которым я так стремился, не могут устроить настоящую жизнь. Они, вы верно говорите, пьянствуют и развлекаются тогда, когда нужно думать и делать. Из-за них и страдает племя, не зная покоя от напастей и потрясений… это и видно по нынешним временам. Поэтому я решил идти вместе с вами.
Тэмуджин долго думал над его словами, а потом, сидя вечером у костра, спросил у него прямо:
– А почему ты мне поверил?.. Как я один устрою правильную жизнь?
– Вы знаете, что нужно делать, – уверенно сказал Боорчи, – это главное. Все мечтают о хорошей жизни, а сами мечутся как во тьме, не видят пути. Вы знаете выход и у вас есть знамя, а помощники найдутся. Ведь многие люди видят, что нынешние вожди никуда не годятся, мечтают о других нойонах, а не знают где их найти…
– А если я не все знаю?
– Если человек знает начало ручья, конец ее он найдет, – улыбнулся тот.
«Умный человек, – думал, засыпая, Тэмуджин. – С такими, должно быть, хорошо в больших делах… однако нелегко сохранить в них уважение к себе, потому что они видят не только лицо, но и нутро человека…»
Еще раз пришлось Тэмуджину убедиться в верности своего нукера, когда они приближались к его стойбищу. Тэмуджин подумал, что неплохо бы отдарить своего нового друга. Осторожно подбирая слова, он сказал:
– Боорчи, друг, ведь без тебя я не смог бы вернуть этих коней, поэтому я хочу сделать тебе подарок. Сколько голов из них ты хотел бы взять?
– Ни одной не возьму, – не раздумывая ответил тот.
– Почему? – спросил Тэмуджин.
– У тебя сейчас у самого мало лошадей, они тебе нужнее, – сказал Боорчи. – И какая была бы польза от моей помощи, если я за нее взял плату? Ты ведь сказал, что мы будем друзьями, а разве истинные друзья так поступают? Нет, брат Тэмуджин, я не возьму ничего, и ты гони своих лошадей со спокойным сердцем…
У Тэмуджина отлегло от сердца, на душе у него стало легко и радостно.
В стойбище их ждали отец и двое младших братьев Боорчи – подростки лет восьми-девяти. Отец, крупный и уже пожилой мужчина со сдержанным, проницательным взглядом, выжидательно посматривал на них, пока они, подъехав, спешивались и привязывали коней.
– Хорошо ли живете? – спросил Тэмуджин, преодолевая вдруг возникшую неловкость перед пожилым человеком: получалось, что он увел его сына.
– Слава западным богам, – отозвался тот, скрывая изумление в бесстрастных глазах. – Пройдите в юрту, утолите жажду белой пищей.
Он оглянулся на сыновей, те провели Тэмуджина в юрту, усадили перед очагом. Пока он пил из огромной березовой чаши айрак, за юртой шел приглушенный разговор. Время от времени от них доносились обрывки отдельных слов – Тэмуджин в них не вслушивался – и снова шло ровное невнятное бормотание.
Наконец Боорчи с отцом вошли в юрту, старик Нагу Баян почтительно посмотрел на Тэмуджина и велел сыновьям:
– Зарежьте молодую овцу и поставьте котел.
Те гурьбой вышли из юрты.
Нагу Баян сел на хоймор, осторожно подлил в его чашу, приговаривая:
– Айрак у нас всегда холодный, хорошо освежает с дороги, выпьешь чашу и усталость как водой смывает…
Помедлив, он сказал:
– Я рад, что мой сын встретился с таким человеком, как вы.
– Почему же вы рады? – осторожно спросил Тэмуджин.
– Моя жизнь прошла в борьбе с такими трудностями, – отвечал тот, – большей части которых при лучших нойонах в нашем племени могло и не быть. Теперь я своим детям желаю лишь одного: чтобы они жили при хороших нойонах. Я благословил своего старшего сына и отдаю его вам. Если будет хорош, то возвысьте по уму и делам, если нет, то и коней пасти он пригодится вам.
– Ваш сын человек большого ума и отваги, таких людей и среди нойонов мало, – сказал Тэмуджин. – Я думаю, что он будет большим человеком.
– Я рад вашим словам, – склонил голову Нагу Баян, приложив руку к сердцу. – Пусть он послужит вам, а в будущем, может быть, мы всей семьей попросимся в ваш улус.
Возвращался домой Тэмуджин окрыленный. Гоня стремительной рысью своих лошадей по старому следу, он подробно обдумывал происшедшее и один раз даже подумал: «Не приходит ли время мне собирать отцовский улус? Не знак ли это с неба?..» Не решив еще уверенно, он убедился в одном: «Знак это или нет, но все же неспроста я встретил таких людей – они и еще многие в улусах племени ищут такого нойона, который смог бы устроить хорошую жизнь».
У ближней от Бурхан-Халдуна излучины, там, где Онон круто поворачивал на юг, Тэмуджин вплавь переправил лошадей на западный берег. Солнце стояло в зените. Плывя вместе с конем, придерживая сухую одежду на луке седла, он смотрел, как далеко в безоблачном небе кружат беркуты. Уверенно раскинув крылья, они лениво и безмятежно отдавались потоку вольного ветра и в то же время зорко и внимательно осматривали свои владения.
Ознакомительная версия.
