Бросив старика, все поскакали из куреня на северную сторону.
За куренем густыми толпами стояли всадники. Поднявшаяся было луна ушла за тучи, и вновь становилось темно. Подъехали двое других тысячников и за ними несколько сотников. Стали совещаться.
– Луна ушла, за тридцать-сорок шагов ничего не видно, – с недовольством в голосе сказал один из тысячников. – Видно, здешние духи своим помогают.
– Да, – поддержал его другой, – опасно носиться по степи в темноте, не видя ничего перед собой. Так и в засаду можно попасть. Облавят и обстреляют так, что многих не досчитаемся.
– И что нам делать? – спросил Тэмуджин, чувствуя, как внутри у него просыпается злое, нетерпеливое раздражение.
– Было бы лучше дождаться рассвета.
– Они всегда такие осторожные? – спросил Тэмуджин у Мэнлига и, обращаясь к обоим тысячникам, запальчиво сказал: – Дожидаться утра – значит дать этим беглецам уйти в леса и соединиться со своими. Тогда они будут недоступны нам, я не найду свою жену, для чего пришел сюда и привел вас. Надо сейчас же догнать этот меркитский народ, пока он не ушел далеко, и тогда мы сможем торговаться с их нойонами…
Сзади послышались конские шаги, к ним подъезжала толпа всадников.
– Еле мы вас догнали, – послышался голос Тогорила, – слышно, как ты уговариваешь своих нукеров идти вперед. Что же это у тебя за воины, что не хотят наступать на врага? Ведь даже приличные собаки не отказываются от того, чтобы бросаться на зверя. Боятся они, что ли?
Тысячники пристыженно молчали. Помедлив, слово взял Мэнлиг:
– В такой темноте остается одно: пустить несколько сотен всадников растянутой цепью. Люди из этого куреня где-то близко, они не успели уйти далеко, и скоро мы их обнаружим. Остальные тысячи пусть идут следом тремя-четырьмя колоннами – вразброс. Если цепь напорется на какое-нибудь меркитское войско, если те где-то стерегут нас, они будут готовы ударить всей силой.
– Верно, – одобрительно сказал Тогорил. – Этот нукер у тебя хорош: молчит, когда надо молчать, а когда нужно, дает разумный совет. Ну, не будем терять время, высылайте свои сотни вперед…
Тэмуджин дождался, когда сотни под негромкие команды десятников растянулись по сторонам и двинулись вперед, и поскакал позади цепи. Джамуха и Тогорил разъехались по своим отрядам.
И вновь они скакали по темной степи, разгоняя коней на быструю рысь. Саган направил к Тэмуджину сотню всадников – для охраны, а сам отъехал к правому крылу.
Сотня, медленно приблизившись откуда-то справа, с гулом сотрясая сухую землю, плотной толпой скакала позади. Сотник, неожиданно возникнув рядом, доложил ему и, с поклоном приотстав на два шага, порысил рядом с Бэлгутэем. Мэнлиг отдалился куда-то влево и его не было видно.
Жеребец Тэмуджина, разбегаясь, легко нагонял цепь всадников, и тогда его охватывало нетерпеливое раздражение. Казалось, слишком медленно двигалась цепь.
– Быстрее! – не выдержав, кричал он ближним к нему воинам, те хлестали коней, выбивая из них всю резвость.
То и дело он посылал воинов из приставленной сотни направо и налево – убыстрять движение крыльев.
С левого крыла прискакали двое, сообщили, что уперлись в берег реки и идут по тальникам. Десятники тут же направили цепь правее, отводя ее в сторону.
Проскакали еще несколько сот шагов и тут, наконец, снова выглянула луна. Впереди осветилось ровное пространство с пологими холмами.
Тэмуджин взволнованно всматривался вдаль. Хасар, скакавший в нескольких шагах, первым крикнул:
– Вон идет какая-то толпа! Много их, а впереди возы…
– Где?! – Тэмуджина будто обожгло ударом кнута и он, глядя по направлению его руки, в перестрелах шести или семи, в бледном полумраке увидел длинную темную полосу.
С первого взгляда он принял ее за молодой лес, выросший посреди степи, но, присмотревшись, заметил, что полоса движется – это была растянувшаяся огромная толпа всадников, возов, пеших людей. Они быстро удалялись в сторону ближайших гор.
В цепи уже раздавались возбужденные крики:
– Меркитское кочевье!
– К горам стремятся!
– Вон они куда побежали, а говорили, будто вниз по Селенге…
– Сговорились.
– Теперь-то уж не уйдут, догоним!
Тэмуджин хлестнул жеребца, прорвался сквозь цепь и стал быстро отрываться от нее. Жеребец, поняв, что от него нужно, разогнался до предельной резвости и бешеной рысью устремился вперед. Тэмуджин оторвался от других уже шагов на пятнадцать и продолжал удаляться.
Не оглядываясь, будто забыв обо всем, он мчался, видя лишь меркитскую толпу перед собой. Неотрывно оглядывая ее смутные очертания, он уже нутром чувствовал, что Бортэ находится среди этих людей и думал: «Знает ли она, что это я пришел за ней, что не нужно бежать?..»
Расстояние до бегущих быстро сокращалось. Оставалось перестрела три или четыре, когда Тэмуджин увидел, как толпа, заметив за собой погоню, в страхе стала рассыпаться по степи. Передние возы заметно убыстрили ход, задние устремились за ними. Многие пешие, среди которых были дети и подростки, побежали наискосок, к черневшим вдали оврагам.
Вдруг от толпы, приотставая от нее, отделилась часть всадников. «Около сотни, не больше, – быстро окидывая их взглядом, определил Тэмуджин, – видно, это охрана». Остановившись, меркитские всадники выстраивались в один длинный ряд, заслоняя бегущих.
Тэмуджин, не придерживая коня, оглянулся на свою сотню. Та неслась в шагах тридцати от него. Сотник отчаянно махал воинам, что-то кричал сквозь гул бьющих по твердой земле копыт. Справа и слева к сотне спешили всадники из цепи, вливаясь в нее, сбиваясь в плотную кучу.
Боорчи и Джэлмэ, боясь за Тэмуджина, зная, что его не остановить, кричали ближним воинам, призывая их выступить вперед. С десяток всадников на лучших конях, нахлестывая изо всех сил, догнали Тэмуджина и, охватив его со всех сторон, понеслись вместе с ним на меркитский отряд.
Расстояние до жидкого вражеского строя стремительно сокращалось. Среди тех лишь несколько всадников решительно махали саблями, кричали что-то повелительное остальным, большинство же стояло, неподвижно застыв под лунным светом.
Вдруг несколько меркитских всадников из середины строя сорвались с места и ускакали вслед за удаляющимися повозками. За ними тут же устремились многие другие, и вот, уже половина меркитской сотни бежала, лихорадочно нахлестывая лошадей. Оставшиеся сбивались в отдельные кучки, но от них один за другим продолжали еще срываться всадники. Встретила подскакавших борджигинов не больше трех или четырех десятков самых стойких меркитских воинов.
Передние ряды борджигинов разъяренными сворами набросились на маленькие кучки меркитских воинов и почти разом, в несколько мгновений изрубили их в куски. Тэмуджин, которого уже обогнали многие, подскакал, когда окровавленные, разрубленные на части тела врагов уже валялись тут и там в лужах крови. Над ними с громким чавканьем и темными брызгами из-под копыт проскакивали задние ряды. В воздухе плыл густой, теплый и парной, кровяной запах.
Впереди было слышно, как истошно кричали люди, в диком ужасе визжали женщины и дети. Под взошедшей уже высоко луной отчетливо виднелись стоявшие на возах люди, подняв руки, показывая, что безоружны, некоторые из них выпрыгивали на землю и разбегались во все стороны.
К возам подскакивали бежавшие из строя, уцелевшие меркитские воины. Они поворачивались лицом к нападавшим и с отчаянием обреченных поднимали оружие на глазах у ревущих своих жен и детей. На них толпами бросались борджигины, метали копья, наступая по двое и по трое на одного, рубили мечами.
В нескольких местах взбесившиеся от отчаяния женщины хватали оружие у погибших и бросались на ряды нападавших, но тут же падали, разрубленные мечами и саблями, обливаясь струями крови.
Тэмуджин, не глядя на дерущихся, в окружении братьев и нукеров скакал мимо возов, во все глаза оглядывая сидящих в них женщин.
– Бортэ! – изо всех сил напрягая голос, кричал он.
– Бортэ! – кричали за ним братья и нукеры.
Тэмуджин оглядел первую кучу возов и погнал коня к дальним – те все еще продолжали уходить. Не переставая звать, он обгонял их, приближаясь к передним. И тут, глядя во все глаза и уже не веря себе, увидел, как из одного из передних возков выскочила темная тень и, мгновенно обретая знакомый родной облик, побежала к нему. Не помня себя, взволнованно хватая ртом горячий воздух, Тэмуджин подскакал к ней навстречу, спрыгнул с коня и, раскинув руки, схватил ее в свои объятья…
Он обнимал ее изо всех сил, с дрожью вдыхая единственный для него дорогой запах, всем телом ощущая прильнувшее к нему ее тело, прижимался щекой к ее щеке. Будто тронутый безумием, забыв обо всем, он в это время не видел и не слышал ничего вокруг: ни криков воинов, ни визга и рева женщин и детей…
Они долго стояли так, обнявшись изо всех сил и неподвижно застыв среди мелькающих вблизи от них под лунным светом серых теней.
