— Делай, Саша, так, как я собирался: украсть надо, а то, что я буду начальником оказии, так это сам бог тебе послал.
— Да теперь я спокоен, все будет так, как надо, — радостно ответил Небольсин. — Еще днем я все ломал голову, как, где, каким образом похитить Нюшу… Ну, а теперь легко на сердце, так, словно все уже сделано.
— Нет, Саша, труд будет… и украсть надо с умом, да и схоронить потом умеючи, — серьезно сказал Гостев, — но это уж полдела. Знает этот самый князь что-нибудь про вашу любовь?
— Кажется, нет, но Петушков очень нагадил нам.
Небольсин стал рассказывать о доносе Петушкова. Гостев внимательно слушал, иногда негодующе хмурясь или покачивая головой.
— Ох, и подл же этот подпоручик! — вырвалось у него после того, как Небольсин закончил свой рассказ. — А жаль, что я и его тогда вместе с Прохором не огрел по морде. Боюсь, как бы эта сволочь все-таки не попортила нам дела.
— Каким образом?
— А просто. Сейчас этот князь и не думает о тебе. Как же, он ведь сиятельство, большой барин, а девушка — его собственность. Он и думает, что осчастливил ее. Разве этот кабан помыслит, что его раба может полюбить кого-нибудь другого. Ведь, кроме себя да других, прочих графов, он остальных и за людей-то не считает. Вот потому он и не обратил внимания на Петушка этого. Ну, а ежели из оказии пропадет девушка, о которой ему уж раз навет делали, да украдут ее в то время, как ты, Саша, тут же в оказии находишься, сразу он все вспомнит и на тебя подумает. И тут уж ее и в Тифлисе, и потом от всех прятать да прятать надо, — покачал головой Гостев.
— Все это я тоже думал, и мне это приходило в голову, но что же мне делать? — с отчаянием спросил Небольсин.
— А делать это надо с умом и осторожностью. Украсть мы ее украдем, и сделаем это так, что сам черт, а не то что этот бугай князь тебя не заподозрит! — ответил Гостев.
Из сенец заглянула хозяйка.
— И чего вы все разговоры разговариваете? Кушайте да пейте. А что, батюшка ваше благородие, уважаете поболе, фазана чи курятину? — обратилась она к Небольсину.
— А что, хозяюшка, и фазаны есть? — спросил Гостев.
— Есть, Прокофий Ильич. Батяка наш с лесу пяток принес.
— Настрелял охотничек, — улыбнулся Гостев. — Это наш хозяин, добрый казак Левонтий Петрович, все по лесам охотится. Гляди, Матрена Ефимовна, на чечена напорется твой охотник!
— И-и, — махнула рукой хозяйка, — не впервой. Да разве его чеченом спужаешь? Он у нас боевой. Ну так чего ж вам на утречко давать?
— Фазанов! — решительно сказал Гостев, глядя на Небольсина. — Да с картошечкой зажарь, Матрена Ефимовна!
— Как там мои люди? — спросил поручик.
— Поели, поразувались, сидят в палисадке, табачное зелье изводят, — ответила хозяйка.
— Позови ко мне, хозяюшка, молодого, Арсентия, — попросил Небольсин.
— Позову, а вы ешьте. Может, вам еще чихирьку аль вишняка подать? — уходя, спросила казачка.
— А как твои люди, Александр Николаевич, не подведут, ежели туго в чем будет? — поинтересовался Гостев.
— Арсентий надежен, этот мне больше, чем слуга, молочный брат. Ведь его с матерью и всей семьей я давно отпустил на волю. Он своей охотой поехал со мной. А вот как унтер — не знаю…
— Это старик-то?
Небольсин кивнул головой.
— Он из крепостных?
— Да, каких-то Колычевых. В этом году кончает службу, уходит вчистую. Едет со мной в Тифлис, надеется освободиться и остаться на поселение в Грузии.
— Ну, такой не выдаст, — твердо сказал Гостев. — Разве ж старый солдат из крепостных, который надеется хоть перед смертью освободиться от неволи, поможет князю? Ни в жизнь! — убежденно сказал он. — Для меня этот унтер еще надежней твоего Сени.
— А вот и я, Александр Николаевич, — появляясь в дверях, проговорил Сеня. — Звали?
— Звал. Садись! — приказал Небольсин. — Ну как, сыты, отдохнули?
— Все в аккурате, Александр Николаевич, и поели, и попили. Теперь сидим в садике, балачки разводим. Этот Елохин — ох, и веселый да чудной человек! Столько у него сказок да рассказов, и смех, и грех, и умора!
— Старый солдат. Ведь он еще с Багратионом и Давыдовым с французом воевал. И Кутузова знал. В Париже побывал. Всю жизнь в войнах да в походах провел, — с уважением сказал Небольсин.
Гостев поднялся и просительно заглянул в глаза Небольсину:
— Александр Николаевич, знаешь что? Уважь ты одну мою просьбу. Никогда не забуду этого, ежели исполнишь.
— Говори. Тебе ли упрашивать меня.
— Сделай все, что можешь, освободи через Алексея Петровича старого солдата. Ведь я слушал сейчас тебя, а передо мною, как живой, батька мой встал.
— Будь спокоен. Если буду жив, Елохин будет свободен.
— Вот добре, — радостно засмеялся Гостев. — А теперь, Сеня, зови сюда этого старого хрена, вместе выпить охота.
Санька явился на зов, на ходу застегивая ворот рубахи.
— Вот что, старик, мы с его благородием, — указал на Небольсина Гостев, — хотим выпить за тебя, за русского солдата, за тех, кто сберег матушку Русь от врагов. Выпьешь с нами?
— Покорнейше благодарю, только разрешите не пить, зарок дал… а за матушку Россию да за то, чтоб солдату легче жилось, я, вашбродь, жизнь положу! — горячо сказал Елохин.
— Знаю, дружок. Солдатское сердце — что кремень. Я ведь и сам сын солдата. Ну, раз дал зарок, держись, неволить не буду.
Гостев обнял старого унтера. Сеня, стоявший рядом, удовлетворенно улыбнулся.
— …А барина своего, Александра Николаевича, держись крепко. Береги его, старина, а он тебя вызволит, будешь и ты, друг, вольным, — убежденно произнес Гостев.
— Будь спокоен, Елохин. Будем живы, будет тебе и вольная! — заверил Небольсин. Санька широко перекрестился.
— А жить, ваше благородие, будем. Зачем нам умирать? Нехай наши супротивники дохнут, — твердо ответил он, уходя вместе с Сеней.
— Этот умрет, а не выдаст, — глядя вслед старому солдату, сказал Гостев.
Он задумался, потом посмотрел с участием на поручика.
— А ведь тебе надо повидаться с Нюшей!
— Конечно! Но как это сделать?
— А это уж, друг, моя забота. Ты сиди, отдыхай, а я пойду кой-куда, может, обладим и это дело. — Гостев быстро оделся и вышел из хаты.
Вернулся он часа через полтора. Лицо его было спокойно и невозмутимо, но по веселым огонькам в глазах Небольсин понял, что его названый брат сделал что-то большое и хорошее.
— Завтра увидишься со своей душенькой. Наша Матрена Ефимовна все устроит, — расстегивая сюртук и усаживаясь возле Небольсина, порадовал его Гостев.
Вечер уже давно спустился над станицей. На сторожевых вышках у дороги и за валом зажглись огоньки. В хатах огни потухали.
— Ночь. Спать сейчас улягутся добрые люди, ну, а мы, Александр Николаевич, давай сядем за карту да выберем подходящее место для нашего дела.
Он разостлал трехверстку, и оба офицера склонились над нею.
Часа через два, когда Шелкозаводская уже заснула и часовые на вышках сладко подремывали, они закончили совещание.
— Я дорогу эту до Наура наизусть знаю, с закрытыми глазами в темную ночку пройду. А берег в том месте сто раз на охоте исходил. Ведь там самая глушина, одни кусты да деревья. Самое место для чеченов, их абреки по таким вот чащобам и прячутся. Хоть до утра будем искать, а лучшего места не найдем!
— А сколько верст оттуда до Наурской? — спросил Небольсин.
— Тридцать шесть. Пока прибежит Савка да пока девки опамятуются, а чечены наши уже давно за бурунами будут; казачьих постов там нет, конных разъездов тоже, оказия наша пешая, да и я шум подниму не сразу. Пошлю солдат на розыски к Тереку, а там на берегу ложный след их на Чечню наведет… Словом, к вечеру твою милую Терентий Иванович уже спрячет где-нибудь на мекенских хуторах. А теперь давай спать, Александр Николаевич, утро вечера мудренее. Только помни, из Червленной уезжай суток на трое раньше, чтобы Терентий все как следует приготовил, да князю этому, чтоб черти его побрали, на глаза не попадайся. Нехай он даже и не вспомнит о тебе.
— А не убоится ли Терентий?
— Кто, есаул-то? — засмеялся Гостев. — Да он родную свою сестру для друга украдет, чистый чечен, недаром он с ними покуначил. Ты жену его знаешь?
— Нет, а что?
— Чеченка она, с Гергеевского аула. Ведь он ее тоже вот так увозом добыл… Красивая баба, ладная да важная, их князя, что ли, дочь, а Терентий наш засел в лесу со своей родней, казаками, две ночи ховались в лесу, как волки, а потом налетели на девку, когда она с подружками за водой шла и — через Терек. Теперь у них двое детей, один мальчишка — чистый чечен, и глаза и морда, как у абрека… Есаула этого хлебом не корми, дай только показаковать в поле! Поможет он, это даже и сомневаться не надо. Ну, спокойной ночи. — Гостев улегся на широкий дощатый топчан и задул свечу.
