Иные жёнки и вообще детей не имеют, а у нас вон какие красавицы растут. И ещё народятся, надо только как следует постараться. Ты согласна со мной?
Он протянул руку и, достав до её волос, зацепил их и легонько потянул к себе. Софья не сопротивлялась.
— Так постараемся? — переспросил он, уже прижимая её пышное тело в свободном распашном летнике из узорчатой шёлковой камки.
— Постараемся, — шептала она, и по лицу её расплывалась счастливая улыбка. Шестой год жить с мужем и оставаться постоянно желанной и любимой им — есть от чего радоваться...
Через несколько дней всё было готово к паломничеству. Софью вызвался также сопровождать архимандрит Чудовский Геннадий, который в последний год сделался частым гостем государыни, сойдясь с ней в любви к книгам. Она искренне интересовалась начатым им грандиозным делом — переводом и собиранием полной Библии на русском языке. Он же получал от неё немалую помощь в виде предоставленной латинской Библии, нескольких книг на греческом, кроме того она позволяла сотрудничать с ним своим переводчикам. К тому же Геннадий узнал, что лучший из переводчиков Юрий Мануилович Траханиот поедет с Софьей, потому предусмотрительно прихватил с собой дорожный сундучок с бумагой и текстом Бытия на греческом языке — для работы в пути.
И вот ранним июньским утром на Соборной площади выстроились поездом около десятка возков и колымаг с открытыми шторами — для сопровождающих великую княгиню бояр, для прислуги и охраны. Два объёмных воза заняли бараши со своими шатрами — для отдыха и укрытия от возможного дождя в чистом поле. На передней телеге была установлена икона Богоматери — хорошей копии со старой Владимирской. На площади, несмотря на раннее время, собрались толпы зевак. Подходили прослышавшие про паломничество жены боярские со слугами, некоторые со своими возками, желая присоединиться к путешествию.
Казалось, природа благоволит к начинанию. На высоком чистом небе не было ни облачка. Поднимающееся над куполами церквей раннее солнце ласково прогревало прохладный утренний воздух, падая лучами на лица собравшихся. Изо всех сил щебетали птицы, растревоженные необычно ранним сборищем.
Наконец на балконе вместе с Иоанном и митрополитом Геронтием появилась Софья. Она была в тёмном дорожном платье, её голову укрывал плотный тёмный убрус. Все трое, сопровождаемые боярами, они спустились по парадной лестнице на площадь и вошли в старый Благовещенский храм, где отслужили небольшой молебен. Затем уже на улице Софья низко поклонилась мужу, приняла благословение от митрополита и направилась к Никольским воротам. Перед ней двинулись телега с иконой и несколько вооружённых охранников с топориками. Народ молча расступался перед путниками. Следом за Софьей также пешком последовали боярыни, архиепископ Геннадий с Юрием Траханиотом, несколько троицких монахов и иных священнослужителей. За ними медленно покатили подводы и повозки. Часть сопровождающих сразу же поехали в возках. Шествие замыкали верховые охранники, которые вели под уздцы несколько свободных запасных коней. А уже следом за шествием увязалась немалая толпа простых пеших богомольцев. Проследовали по Никольской улице, затем мимо Кузнецкой слободы по хорошо уложенной и объезженной дороге, протоптанной несколькими поколениями православных христиан.
Из домов и храмов выходили любопытствующие, глазели на необычную процессию, толкали друг друга локтями и указывали на великую княгиню, шествующую меж боярынь. Тявкали собаки, поражённые событием не меньше, чем их хозяева. Озорные ребятишки пристраивались сзади, но громко шуметь побаивались: грозные рынды могли испугать и взрослого. К тому же каждый из верховых имел пристёгнутую к седлу плётку, которой любой русский воин владел в совершенстве.
Шли молча, лишь крестились и кланялись попутным храмам. Довольно скоро закончился деревянный настил многочисленных городских мостовых, часть дороги ближе к окраинам посада была посыпана мелким щебнем и песком. За посадом пошла обычная утоптанная лишь множеством ног да колёсами телег дорога, по обочине пышно заросшая травой. Тут Софья остановилась, отошла в сторону и не спеша сняла свои маленькие нарядные башмачки из тонкой сафьяновой кожи на небольшом и устойчивом каблучке. Следующая рядом с ней Марфа Третьякова подхватила их и передала на Софьину повозку. А затем, чуть поколебавшись, сняла и свою обувку. Больше их примеру не последовал никто. Но Софья и не принуждала к этому. Даже Марфе и той сказала, улыбнувшись, что напрасно она приносит ненужную жертву, но боярыня, склонившись перед госпожой, ответила, что делает это по доброй воле, ибо и сама хочет послужить Господу.
Солнце поднималось всё выше, становилось жарко. Первой приостановилась старшая из всех — Елена Траханиот. Вытирая взмокший лоб, она прошептала:
— Жарко-то как! Даже голова кружится.
Софья подошла к ней, заглянула в тёмные, как и у неё самой, глаза:
— Ты просто устала с непривычки. Иди садись в возок, там прохладно, водицы испей. Ни к чему тебе пешком топать.
Она сама проводила подругу до возка, испила воды и, обернувшись к остальным, решительно сказала:
— Садитесь все в свои возки и колымаги, не стоит вам со мной маяться! Ещё немного — и привал, будем отдыхать.
Вскоре рядом с Софьей остались лишь привычные к труду и переходам монахи да Марфа, которая никак не хотела отходить от своей государыни.
— Ну хорошо, — согласилась Софья, — ты молодая, тебе полезно ради богоугодного дела постараться.
Сама царевна хорошо переносила и жару, и движение. Она легко держала своё достаточно полное тело и, вдохновлённая идеей духовного подвига во имя рождения сына и во имя Господа, не замечала усталости. Она старалась двигаться по обочине, по мягкой зелёной траве, которая приятно освежала ноги, как бы забирая через себя в землю часть её усталости. Лишь несколько раз она вздрагивала, наступая на острые палочки и колючки, но, наклонившись и погладив больное место, решительно двигалась вперёд.
Впервые гречанка двигалась по русским просторам, далёким от дворцов и храмов, впервые шла пешком мимо простых деревень, которые состояли порой из нескольких дворов. С интересом разглядывала Софья встречных простых бедных людей, которые, завидев важную процессию, высыпали за ворота и, вдоволь поглазев на всех издали, застывали в низком поклоне, когда великая княгиня приближалась к ним. Встречный народ и крестьянские телеги рынды оттесняли на обочину, чтобы дать спокойно продвинуться великокняжескому поезду, растянувшемуся чуть ли не на версту.
Кони медленно переставляли ноги, то и дело норовя вовсе остановиться, — такое движение для них было самым неудобным. Но, получив в бок шпоры или тычка, вырывались из дремоты и продолжали медленно тащиться друг за другом. Сидящие же в крытых кибитках и колымагах сопровождающие либо мирно дремали, либо лениво беседовали друг с другом. И
