Но всё же этот страшный механизм не мог отключиться полностью, и поэтому один дежурный полицай всё же не спал.
Это был тщедушный человечек, который едва успел убрать в свой стол мятую, железную флягу, из которой потихоньку посасывал главное своё утешение — самогон. Осоловелыми своими глазами он уставился на вошедших, и спросил со смешанным чувством раздражения и злобы:
— А это ещё за дрянь?!
Один из полицаев рявкнул:
— А вот поймали за городом нарушителей. Ходят, понимаешь, в неположенное время! Говорят, картошку копали…
Тщедушный человечек недоверчиво уставился на Серёжку и переспросил:
— За картошкой, говоришь?
— Да. А то кушать совсем нечего! — ответил Серёжка и выразительно постучал по своему впалому животу.
— А вот мы сейчас посмотрим, что это за картошка. Неси сюда мешок.
— Что? — переспросил Серёжка, и почувствовал, что по всему его телу выступает пот.
— Что же ты так побледнел? — проверещал тщедушный человечек, и тут же взвизгнул. — А ну — неси сюда мешок, щенок комсомольский.
Тут Стёпа Сафонов заговорил очень жалобно:
— Ведь мы с таким трудом эту картошечку набрали. Не отбирайте её у нас, пожалуйста. Ведь мы с голоду пропадаем.
— Неси сюда мешок! — проскрежетал дежурный полицай.
Серёжка вздохнул и поднёс мешок к столу. Полицай, не отрываясь глядел на Серёжкин подбородок, а рукой полез в мешок.
Наступила минута наивысшего напряжения. Друзья быстро переглянулись, и поняли, что если полицай обнаружит оружие, то они бросятся на врагов, и будут драться, сколько у них хватит сил.
Но тут с гулким звуком открылась дверь, и в помещение шагнул пожилой, хорошо одетый полицай с длинными и густыми, седыми усами. Лоб его рассекал старый шрам.
— Здравствуйте, господин Лукьянов! — выкрикнул, приподнимаясь из-за стола дежурный полицай.
— В чём дело? — поморщился Лукьянов, и хлопнул кулаком об ладонь.
Дежурный протянул к Лукьянову картофелину, которую он достал из мешка, и проговорил:
— Вот, извольте видеть, поймали нарушителей… в неурочный час… картошку тащили…
Лицо Лукьянова скривилось от отвращения, верхняя губа вместе с закреплёнными на ней усами задрожали, он выхватил из рук дежурного картофелину, с силой запустил её в шею, и заорал:
— Да чем вы здесь занимаетесь?! Гнать их в зашей!
— Но извольте заметить… — пискнул дежурный.
— Чего?! — нахмурился Лукьянов.
— Пусть они сначала штраф заплатят.
Немного денег было у каждого из ребят. Полицаи их обыскали, но оружия не нашли, так как свои финки и пистолеты они успели перебросить в мешки, пока шли под конвоем.
Мешки им отдали, потому что лежавшая в них картошка была уже подгнившей, а полицаи, в отличии от мирных граждан, недостатка в еде не испытывали.
Ребят с пинками и бранью вытолкали на улицу, и на последок проорали, чтобы они им больше на глаза не попадались.
Это утреннее приключение взбодрило Лёню Дадышева и он проговорил, усмехаясь:
— Вот они какие все, тупые!
А Серёжка, поглядел страстными своими глазами на низкое, серое небо, и проговорил:
— Только бы быстрее бы наши войска пришли!
— Товарищи! — проговорил торжественным голосом Витя Третьякевич, оглядывая собравшихся в его мазанке комсомольцев.
Здесь собрались все участники штаба: Ваня Туркенич, Ваня Земнухов, Вася Левашов, Серёжа Тюленин, Жора Арутюнянц, Анатолий Попов, Женя Мошков, который представлял электромеханические мастерские, со всеми их взрослыми и молодыми подпольщиками, а также специально приглашённый из посёлка Краснодон Коля Сумской, глаза которого светились таким прекрасным вдохновением, что никаких сомнений не было в том, что он влюблён. Причём — влюблён сильно.
— Товарищи, — повторил, всё тем же торжественным голосом Витя Третьякевич. — Все мы поглощены делами важными и прекрасными. Но среди дел ратных не забыли ли мы о прекрасной годовщине, которая приближается к нам?
Ребята переглянулись, некоторые недоумённо пожали плечами.
— Ну что же вы, товарищи, — добродушно улыбнулся Витя. — Ведь я говорю о 25-тилетии Великой Октябрьской Социалистической Революции.
Тут в закрытую ставню их мазанки раздался стук. Это Витька Лукьченко стучал, а значил его стук то, что по улице идут полицаи, и что, стало быть, надо вести себя потише.
Витя Третьякевич перешёл на шёпот:
— Ребята, — говорил он. — Этот в этот дорогой праздник мы должны показать врагам, что власть их — мнимая и ничтожная, поэтому предлагаю развесить на всех видных местах в города, а также в посёлке Краснодон красные флаги…
Ребята оживлённо, но негромко заговорили. Предложение Вити не просто понравилось — ребята чувствовали, что и они ещё раньше хотели тоже самое, а их комиссар просто высказал то, что жило в их сердцах.
Некоторое огорчение вызвало только то, что красных флагов как таковых и не осталось: так как все флаги из присутственных мест были изъяты в первый же день оккупации, а потом — сожжены. Но и тут нашли выход — Анатолий Попов знал, что их Первомайский учитель химии перед самой оккупацией перенёс некоторые реактивы из школы к себе домой, и надёжно спрятал в чулане; и с помощью этих реактивов можно было перекрасить белые простыни в красный цвет…
И ребята расходились из мазанки Третьякевичей радостными, так как сознавали, что в ближайшие дни их ждёт та напряжённая деятельность, которой они сами жаждали. Впрочем, подобной же деятельностью были заполнены и все их прежние дни в «Молодой гвардии», да и, в общем то, и все остальные дни их коротких жизней, за которое они так многое уже успели сделать.
Ведь они сознавали, что то, что они делают — это действительно нужно, для их родного города, для всей страны…
* * *
Ну а Витя Третьякевич остался в своей мазанке. Он уселся за столом, и стремительно начал записывать в своём блокноте шифровку — только что возникший план очередной операции, которую ещё предстояло проработать.
Своим родителям он, хоть и доверял, — практически ничего об организации не рассказывал, но они видели, что у него собираются ребята; а иногда слышали части их разговоров. Ведь, чем ближе к зиме, тем меньше оставалось ясных дней, а всё чаще шёл холодный дождик, так что и не могли они уже выходить на улицу всякий раз, когда к Вите кто-нибудь приходил. И Витины родители — Иосиф Кузьмич и Анна Иосифовна, оставались, в таких случая на кухоньке…
Дверь в Витину комнатку приоткрылась, заглянул Лукьянченко и проговорил шёпотом:
— Вить, к тебе пришли.
— Кто?
— Виценовский…
Витя Третьякевич кивнул:
— Пусть проходит.
Этот Виценовский не только прошёл проверку, но и оказался таким деятельным, деловым парнем, что ему было поручено руководство боевой пятёркой.
А Лукьянченко говорил:
— Вить, а с Юрой ещё и девушка какая-то.
— Что за девушка? — нахмурился Витя.
— Не знаю, — пожал плечами Лукьянченко. — Но что красивая — это факт.
А Витя подумал: «Красивая она — это может и так. А факт всё же в том, что это — нарушение нашей военной дисциплины. Юрий, по крайней мере, должен был заранее предупредить о своём визите».
Но вслух он сказал:
— Что ж, раз пришли, так пускай заходят.
Через несколько мгновений в его комнатку вошёл, пригибая голову, Юра Виценовский — юноша очень высокий и худой.
И увидев суровый, сосредоточенный лик Вити Третьякевича, Юра Виценовский улыбнулся ему такой открытой, дружелюбной улыбкой, что и Витя Третьякевич не утерпел, и улыбнулся в ответ.
А Юра говорил:
— Витя, очень хотел тебя обрадовать! Дело в том, что есть такая прекрасная, замечательная девушка, комсомолка, я с ней в одной школе учился (а Юра учился в школе имени Горького); так вот — девушка эта, именем Аня Сопова, и она тоже и уже давно включилась в борьбу с ненавистными оккупантами. Она сплотила вокруг себя нескольких девушек, и они уже листовки распространяли. Я знаю, что должен был, предупредить тебя. Но, Витя, ведь я сегодня во сне увидел, что должен вас познакомить.
— Во сне? — переспросил Витя, и улыбнулся.
— Ага, — кивнул Юра Виценовский, тоже улыбаясь. — Мне снилось, будто я иду с Аней Соповой по улицам сотканным из светлейшего солнечного золота! Подходим, мы, значит, к твоей мазанке, которая, вроде как, тоже солнечная, и там я говорю Ане: «Вот, здесь живёт Витя Третьякевич — наш комиссар, и просто замечательный парень». Ну тут Аня улыбнулась мне, да и говорит: «А я и сама знала, что он здесь живёт. Спасибо тебе, Юра», и зашла к тебе, ну а я домой пошёл, и мне было очень хорошо. Вот. А потом, я проснулся. И так этот сон хорошо помнил, что просто не мог его не осуществить. Тем более, что, насколько мне известно, Аню Сопову, тоже собирались ввести в организацию…
