— Сестра Элизабет, я приехал предупредить тебя насчет твоего сына, — сказал он. — Он должен деньги добропорядочному Святому. Он неправедно обвинил близкого друга в угоне овец. Он обманул меня дурным выполнением работ. Что-то в него вселилось. Сестра, мне придется принять меры.
— Я выплачиваю как могу, — возразил я. — И те овцы были мои.
— Брат, ты поступаешь не как Святой.
— Бригам, — вступила в разговор мама, — и ты тоже.
Мама говорит, что она никогда в жизни не была так сердита, как в тот раз. Вас может удивить, почему она тогда не покончила с нашей Церковью, но она не такой человек. Мама всегда говорит, что живет посредине, где все имеет два смысла, где тени серы. Есть люди, которые утверждают, что мама толкнула Энн Элизу на брак с Пророком, потому что стремилась возвысить свое собственное положение в Церкви. Однако те, кто утверждает такое, просто не знают мою маму. Мою маму никогда в жизни не заботило то, что думают о ней другие. Заботит ее только одно на свете — это ее Господь.
— Брат Гилберт, считай себя предупрежденным.
Бригам взобрался в экипаж, который резко наклонился под его тяжестью. Он крикнул кучеру, и кони взбрыкнули и ринулись вперед, а карета развернулась и помчалась по грунтовой дороге в Солт-Лейк.
— Он стал не таким, как раньше, — сказала мама. Она побелела от гнева. — Раньше он был совсем другим человеком.
Я попросил ее ни о чем не беспокоиться, хотя оба мы понимали, что беспокоиться нужно было о многом.
Спустя два дня пришло письмо:
Сэр!
Да будет тебе известно, что в связи с твоими недавними поступками и твоим отказом признать свои невероятные долги и оскорбительные клеветнические заявления, каковые являются вызовом собратьям Святым и честным людям, они отныне и в будущем станут считаться вызовом самой Церкви, а посему отступничеством. Комиссия, возглавляемая мною, соберется, дабы определить твое участие в нашей возлюбленной Церкви как ныне, так и в Жизни после жизни. Любая апелляция должна быть направлена непосредственно мне, в ином случае ты получишь извещение о дате и времени слушания твоего дела.
По-прежнему серьезно и торжественно заверяю и т. д. и т. п.,
твой Пророк —
БРИГАМ ЯНГ
Я поскакал в Солт-Лейк. К этому времени дожди в основном уже прошли и трава по обеим сторонам дороги была высока. Большую часть жизни я просто иду по жизни, делая то, что приходится делать в каждый следующий момент, но на этот раз я знал, что должен выбрать какой-то определенный путь. В Доме-Улье я назвал секретарю свое имя. Секретарь был старый, худой человек, с синим носом и стариковскими пожелтевшими волосами. Если бы его бросили на весы, уверен, он не потянул бы и на сто фунтов. Список людей, ожидавших приема у Пророка, был очень длинный, но старик сказал, что Пророк примет меня сразу же.
Зал был украшен красно-синим полотнищем и стеклянной лампой, свисающей с потолка на трех коротких цепочках. Сколько же раз побывал я здесь за последний год? Шесть или восемь, а то и больше. Большинству людей никогда не приходится иметь дело с Пророком, кроме как слушать его проповеди по воскресеньям, читать его прокламации да время от времени подавать ему прошение о новой жене. Я подумал о мечте, которая у меня когда-то была: дом на лугу, дым из трубы, жена, ребенок… Все это было как бы в далеком прошлом.
Когда я поздоровался с Бригамом, он сказал:
— Я еще не назначил дату слушания твоего дела.
— Что я должен сделать?
Бригам присел на угол письменного стола. Он не собирался больше ничего говорить, ждал, пока я окончательно сломаюсь. Он жаждал увидеть меня в луже на его ковре, туда я и отправился:
— Я не хочу уезжать. У меня здесь семья, жены, дети. Куда мне ехать?
Стыдно сказать, но я заплакал в его кабинете. А он стоял рядом, давая мне возможность разрыдаться, словно женщина. Когда мое лицо сморщилось и стало мокрым от слез, он протянул мне платок с его вышитой золотом монограммой.
— Чего же ты хочешь? — спросил он.
— Хочу быть добропорядочным человеком.
— Я могу тебе помочь.
Прошло несколько минут. Бригам ходил взад и вперед по кабинету, подходил к окну, выглядывал в сад перед домом, возвращался к столу и просматривал верхний документ из кипы лежавших там бумаг. Все это время я сидел, обмякнув, в кресле для посетителей, отирая лицо его платком.
— С тех пор как твоя сестра была совсем ребенком, — начал он, — я всегда считал ее своей. Я ее оберегал, наблюдал за ней, следил, чтобы вашей семье помогали. Я пригласил ее жить по соседству, чтобы она была рядом со мной. Я попросил ее войти в мою театральную труппу, чтобы иметь возможность видеть ее каждый вечер. Со всеми твоими бедами будет покончено, если ты уговоришь свою сестру выйти за меня замуж. Я уверен: брату невозможно увидеть ее красоту так, как вижу ее я, но она самая великолепная женщина из всех когда-либо ходивших по земле Дезерета. Ее глаза, ее шея, ее кожа…
В этом что-то есть такое — видеть, как взрослый мужчина изливает свои чувства, словно мальчишка. Если бы я не был по уши в своих собственных бедах, это вызвало бы у меня отвращение и я прямо сказал бы ему об этом.
— Отправляйся к твоей сестре, расскажи ей о моих качествах, убеди ее, что она никогда ни в чем не будет нуждаться. Я дам ей дом, я стану заботиться о ее детях, она получит хорошее содержание и свободу. Все, что она пожелает, будет ее, но она должна быть моей.
— Она никого не слушает.
— Так заставь ее! — Он выпятил губы, как нервничающая лошадь. — Ты же знаешь женщин. Их можно довести до ума и приручить.
— Я не уверен, что это правда.
— Нет, не всегда. Но что касается Энн Элизы, я чувствую, что ей именно это и нужно.
— А как с моими долгами?
— Прощены. Твое положение в Церкви: восстановлено. Твое имя: возвышено. Твое финансовое положение: значительно улучшено. Я стану выплачивать тебе субсидию, чтобы помочь справиться с семейными нуждами. Сколько тебе требуется? Тысячи в год хватит? А двух? Я дам их тебе. Скажи мне, в чем ты нуждаешься, только приведи ко мне свою сестру!
— Я не могу ее заставить.
— Это вовсе не то, чего я хочу. Я хочу, чтобы она сама увидела, что я могу дать. Я думаю, она страшится замужества, потому что оно может как-то ее ограничить. На самом деле это будет совсем наоборот. Добейся, чтобы она поняла это. Вот все, о чем я прошу. — Бригам стоял в нише окна. Борода его в солнечном свете казалась розовой, щеки были полные, красные. — Гилберт, ты не задумывался о том, чтобы взять еще одну жену?
— Не очень.
— При нашем сценарии ты можешь, если захочешь. Если найдется такая женщина, которая сможет войти в твое домохозяйство, ты можешь пригласить ее к себе. — Бригам был так вдохновлен предвкушением победы, что мне казалось, он готов меня расцеловать. — Так ты поговоришь с ней?
— Я попытаюсь.
— А теперь иди. — Он проводил меня до двери, но не открыл ее, пока не высказал последней просьбы: — Теперь иди, а когда добьешься успеха, возвращайся ко мне.
— А если не добьюсь?
— Добьешься. Я знаю тебя, и я знаю ее.
Бригам прошел со мной в зал ожидания и поблагодарил меня. Выйдя из его дома, я некоторое время стоял на ступенях крыльца. Мне было хорошо видно его окно. Бригам снова сидел за письменным столом, ведя какое-то дело и обсуждая условия со следующим посетителем. Возможно, это была какая-то сделка о железной дороге, или контракт на строительство, или — вполне возможно — сделка, касающаяся чьей-то души. Это всегда было так — Бригам Янг легко переходил от одного к другому.
Я отправился домой к Энн Элизе. Обнаружил ее на кухне — она кормила сыновей. Мальчишки не слушались, капризничали из-за еды, швырялись горошком, сестра моя выглядела измученной.
— Что случилось? — спросила она.
Я сказал, что зайду к ней попозже. Пошел в конюшню и улегся на сеновале и некоторое время лежал там, размышляя. Явился конюшенный котенок, свернулся у меня на груди и заснул.
Вечером я снова пошел к Энн Элизе.
— Ты выглядишь расстроенным, — сказала она.
Я рассказал ей, что приехал из Дома-Улья. Описал свою беседу с Бригамом, и, когда она все поняла, она стала очень тихой и очень печальной.
— Сегодня ночью я уезжаю, — сказал я.
— Уезжаешь?
— Прежде чем он сможет меня отсюда вышвырнуть.
— А как же Кейт и Эльмира? Как же дети?
— Они проживут и без меня. Папа о них позаботится. Я не могу остаться. Бригам дал это ясно понять.
— А что с тобой станет потом?
— Я не знаю.
Моя сестра спрашивала не о том, что станет со мною после того, как я покину Территорию Юта и нашу Церковь. Она имела в виду — потом, после смерти, в потустороннем мире. Мы понимали все это так, что вечность радушно принимает только Святых. Это все, что мы об этом знали, во что верили как в истину.
