— Ермаковской? — напрягая голос, переспросил Федор. — Уж не тот ли это атаман Ермак, что Сибирь при царе Иоанне взял?
— Он самый! — не без гордости подтвердил Сергушка. — Не ты один удивляешься, княжич, другие тоже. Думают, поспешников Ермака давно и в живых нет. Как бы не так! Целая сотня! Но все они за Камнем остались. Годы не те, чтоб за тыщи верст на ляхов бегать. А нам что? Хоть пой, хоть плачь, хоть вплавь, хоть вскачь. Такая порода.
— Порода и впрямь молодецкая, — согласился Нефед, однако тут же срезал Сергушку: — Но очень уж хвастовитая, — потом, как ни в чем не бывало, полюбопытствовал: — И много вас тут таких породистых?
— Под началом у Афони Черкасова десяток, да он сам, да я, — сделал вид, что не заметил его подковырки Сергушка. — Двенадцать получается.
— Любопытно бы на остальных глянуть.
— В чем же дело? Айда, покажу. У нас и хоругвь ермаковская с собой. На ней Дмитрий Солунский и архангел Михаил писаны. Не хуже, чем хоругвь нижегородского ополчения со Спасом. Вот увидите!
— Айда! — загорелся Федор. — Зачем зря время терять?
Петр заколебался.
Заметив это, Нефед на правах старшего принял решение:
— Успеется. Вот будет привал, там и поглядим, — и перевел разговор на другое: — А скажи, удалец, почему ты себя отдельно от других ермаковских внучат ставишь?
— Так я ж у воеводы Василея Тыркова в стремянных хожу, — удивился его непонятливости тот. — Он — голова сибирской дружины. Слыхали про такую?
— Слыхали, — оживился Нефед. — Это та, что копеек из сибирского серебра в Ярославле наделала?
— Точно.
— Батюшка о ней похвально отзывался. Стало быть, и впрямь посмотреть стоит.
— Когда?
— Нынче и жди! — поспешил с ответом Федор Пожарский. — Не позже вечера.
— Тогда бывайте, — заметив, что их обгоняет пробудившийся от сторонних мыслей Кирила Федоров, заторопился Сергушка. — До скорой встречи!
Он сразу сообразил, что лучше ему на глаза Тыркову со вторым воеводой явиться, чем одному. Вроде как и не терялся, а по делам службы при нем был. Судя по всему, Федоров тоже в пути ворон ловил, потому и отстал от дружины.
— Эй! — остановил Сергушку Федор Пожарский. — А как звать-то тебя?
— Ежели сполна, то Семенова сына Шемелина Серьгой, — оборотился к нему тот. — Но я больше к Сергушке привык. Так вроде задушевней.
— А меня Федей… А это мой брат Петр. Ну и Нефед Козьмин Минин с нами. Не смотри, что он такой каверзный. Это на словах только. На самом-то деле душа-человек. Так я говорю, Нефед?
— Тебе видней, княжич. Знают про то большие, у кого бороды пошире. А нас, простых, и Бог простит, — напустил на себя скромности Минин-младший. — Ты тоже бывай, стремянной, да нас не забывай, наведывайся на досуге…
На этот раз, увидев возле себя Сергушку, Кирила Федоров полюбопытствовал:
— Это с кем ты лясы точил, Шемелин?
— Как с кем? С княжичами Пожарскими да с сынчишкой Минина! — так, будто это для него обычное дело, ответил Сергушка. — Пригласил их у нас в дружине побывать, с хлопцами Афони Черкасова познакомиться. Молодых к молодым тянет. Так ведь?
— А они что? — недоверчиво глянул на него Кирила.
— Обещались быть. Как я им про хоругвь нашу и про другое разное сказал, у них аж глаза загорелись. У-у-у-еее! Любопытные страсть как. Жди, говорят, не позжее вечера будем. Ей-богу не вру!
— Везучий ты, Сергушка. Куда ни явишься, всюду свой, — засмеялся Кирила и пустил своего коня рысью.
Он и сам не знал, что его развеселило: то ли простодушные завирания Сергушки Шемелина, то ли шалости ветра, а, может, пересуды ополченцев, верящих в приметы. Послушать их, так земская рать на гибель шла, когда ветер ей навстречу дул, а теперь, по их разумению, впереди победа замаячила. И все потому, что ветер переменился, упряжным стал. Теперь он подгонял ополченцев к Москве, и на него можно было опереться, силы для решающего сражения поберечь.
«Но перемену ветра и так можно истолковать, что под Москвой нас ждет сначала грозная битва с ляхами, а уж потом только они вспять обратятся, — вдруг пришло в голову Кириле. — Каждому хочется в те приметы верить, которые удачу сулят, силу духа поднимают».
В это время его снова догнал Сергушка Шемелин. Посчитав, что их разговор не окочен, он обидчиво выпалил:
— Коли я везучий, как ты говоришь, Кирила Нечаевич, так и не смейся! Нешто я забавное что-то сказал?
— Да нет, Сергушка. Просто я байку не к месту вспомнил. Речь в ней о некоем мужаке идет. Видел он во сне кисель, да ложки не было. Лег спать с ложкой, не видел киселя… До вечера недолго осталось. Подождем. Но сдается мне: что с ветра пришло, то на ветер и уйдет.
— А ежели и ложка будет, и кисель, тогда как?
Договорить им не дал Федька Глотов.
— Где тебя черти носят, нетудыка? — налетел он на Сергушку. — Живо скачи к тому вон леску! Тырков туда только что отъехал, — и уже помягче сообщил Кириле: — А тебя, воевода, монах спрашивал. Тот, который троицкого келаря сопровождает. Да вон и он, легок на помине.
Кирила глянул в указанном направлении. Так и есть: это брат Иванец ему рукой машет. Наконец-то они снова рядом — Кирила под началом Минина и Пожарского, Иванец под началом Авраамия Палицына, а вместе они под началом Христа Спасителя и вновь окрепшего русского братства.
Однако в тот вечер братья Пожарские и Нефед Минин на стане сибирской дружины так и не появились. Кирила Федоров этого не заметил, потому как Иванец его к Авраамию Палицыну повидаться увел, а Сергушка очень даже расстроился. Ну кому охота в глазах товарищей болтуном оказаться? Ведь о встрече с сыновьями предводителей ополчения он не только Кириле Федорову, но и Федьке Глотову, ермачатам и многим другим сослужильцам успел поведать.
«Вот и верь людям после этого, — долго не мог уснуть Сергушка. — А еще княжичи… Обещания давали, как на гуслях играли, а до дела дошло, так и балалайки не слыхать. Эх-ма! Кабы знать, что слова у них на воде писаны, мимо проехал бы».
Весь следующий день он старался ни с кем не разговаривать, а если приходилось, делал вид, что куда-то спешит. Но в душе его продолжала теплиться надежда на случай, который вновь сведет его с Пожарскими или с Нефедом. Если нет, придется самому к ним пути искать. Ведь Нефед ясно сказал: «не забывай, наведывайся на досуге…»
К тому времени, когда впереди показались зыбкие очертания Москвы, солнце стало опускаться за окаем. Половину неба оно окрасило алыми сполохами, другая так и осталась затянутой прозрачными облаками с золотистой опушкой. До царь-града оставалось не более пяти верст.
Сергушка видел, как в очередной раз к князю Пожарскому явились посланцы Дмитрия Трубецкого — звать ополчение к себе в Замоскворечье. Вот и велел Пожарский поставить ночлеги на берегу Яузы, но как можно дальше от Яузских ворот, где начинались укрепления подмосковных таборов. Не для того он сюда через Ярославль земскую рать вел, чтобы с ними ее за здорово живешь смешивать.
Уже затемно возле костров сибирской дружины раздался оклик:
— Эй, Сергушка, отзовись!
Сергушка сразу понял, что кричит Федор Пожарский.
— Здесь я! — шумнул он в ответ и поспешил на зов. — Иду!
Рядом с дозорным Егоркой Сиротой его дожидались княжичи, Нефед Минин и еще несколько человек. Лица их смазывала темнота.
— А это кто такие? — для порядка спросил Сергушка.
— Чудо-юдо, мосальская губа, — послышалось в ответ.
Да это же голос князя Пожарского!
Сергушка на миг растерялся, однако, быстро справившись с собой, отшутился:
— Чуде-юде добро пожаловать, а мосальской губе от ворот поворот.
— Что так?
— Сами губасты.
Находчивость Сергушки Пожарскому понравилась.
— А ты молодец, за словом в карман не лезешь, — похвалил он Шемелина. — То-то Федор второй день мне про внучат Ермака и его хоругвь твердит. Разохотил встретиться, да вчера не получилось. Как думаешь, еще не поздно?
— Да вроде нет. Мы все тут, как на ладони, князь. Твое внимание нам в честь. Позволь только воеводу упредить.
— Уже упредил, — дал о себе знать подоспевший Тырков.
— Где стремянной появится, там и воеводу жди, — весело глянул на него Пожарский, но тут же сделался серьезным: — Да ты не заботься, Василей Фомич. Мы ведь не об одной службе сыты бываем. Вот и завернули к тебе на огонек. Попросту. Без затей. Где у вас тут ермаковский десяток? Веди…
С той же легкостью Пожарский разговорился с казаками Афанасия Черкасова. Об отцах расспросил, о дальней дороге, о настроении. К слову вспомнил, как в детстве они с младшим братом Васюшей затеяли игру в сибирское взятие. Ермаком выпало быть Васюше, ханом Кучумом — Дмитрию, а речушку Лух они вообразили могучим Иртышом. Заспорили, каким оружием биться. Решили, что лучше всего молодой крапивой. Сказано — сделано. Набрали каждый себе войско из деревенских ребятишек, запаслись жгучими вениками, разделись, чтобы крапива лучше прилипала, и устроили иртышское побоище. Вот потеха была! Неделю потом тело с ног до головы горело.
