Они загрузили лодку, затем поднялись на борт, и человечек снял швартовные тросы и оттолкнул лодку от берега. Затем, стоя на центральной скамье, он взял длинные весла и погнал их через течение к западному берегу, вниз по реке от мерцающих огней Селевкии. Очевидно, он пересекал его очень много раз, как в темноте, так и при дневном свете, и вскоре они достигли противоположной стороны, ткнувшись в мелководье недалеко от берега реки, где его ждала фигура с повозкой, запряженной огромными фигурами быков. Катон и Аполлоний помогли перенести меха с лодки в повозку, прежде чем забраться в кузов. Когда погонщик закрыл створки обветренного чехла из козьей шкуры, Катон мог только разглядеть лодочника, прислонившегося к носу своего судна, когда он делал глоток из бурдюка. Мгновение спустя створка скользнула на место, и они с Аполлонием снова оказались отрезанными от любопытных взглядов из внешнего мира.
- До рассвета нам нужно спуститься по дороге к Евфрату, - тихо прокомментировал Аполлоний, когда повозка тронулась. - Как только они обнаружат этих охранников за пределами подземелий, вполне вероятно, что кто-то проверит камеры и поднимет тревогу.
- Будем надеяться, что они увидят, что наши двери все еще закрыты, и не заглянут внутрь.
Аполлоний с сомнением фыркнул. - Рано или поздно они сделают это. Тем не менее, мне бы хотелось видеть выражение лица Вологеза, когда ему сообщат, что мы сбежали. Это будет бесценно.
- Может быть, - мрачно ответил Катон. - Однако, если мы не перейдем границу, можешь быть уверен, что наши головы вместе с остальными окажутся на вершине ворот дворца. Тогда он будет смеяться последним.
*************
Глава ХХV
Это было на следующее утро после того, как баржа отплыла из Танассура, направляясь вверх по реке, прежде чем пришвартоваться на ночь. Катон разделся догола и вошел в реку с палубной щеткой, которую нашел на борту. Он погрузился в прохладный поток настолько, насколько мог задержать дыхание, а затем вырвался на поверхность с взрывным вздохом и стряхнул воду со своих мокрых прядей волос. Он не стриг их с тех пор, как покинул Тарс, а из-за грязи и антисанитарии в камере они спутались и источали зловоние. Потом он стал чистить кожу головы до тех пор, пока она не заболела, чтобы удалить как можно больше грязи, затем принялся методично тереть свое тело, пока опять же кожа не начала болеть. Выйдя из реки, он увидел, что Аполлоний наблюдает за ним.
- Ты немного пропустил на спине, трибун.
Катон кинул ему кисть и повернулся, отдавая приказ. - Сотри это.
Стараясь не работать щетиной слишком сильно, Аполлоний очистил грязь между лопаток Катона и вниз по его позвоночнику до поясницы. - Вот так. Возможно, тебе захочется подстричься. Было бы неплохо не выглядеть как человек, только что сбежавший из темниц царского дворца. И побрейся заодно.
- Это довольно тонкая грань между тем, чтобы не выглядеть как беглый человек, и выглядеть скромным членом экипажа баржи. Я оставлю бороду, потому что это делает меня менее похожим на римлянина. Они уже наверняка за нами охотятся. Лучше всего выглядеть как можно ненавязчивее.
Аполлоний пожал плечами. - Тогда опасность будет заключаться в том, чтобы убедить людей, что ты действительно римлянин, если мы перейдем через границу.
- Я разберусь с этим, когда мы доберемся до этого.
- Ты сказал когда? Вот что мне в тебе нравится, трибун. Всегда оптимист.
- Хм, - уклончиво ответил Катон. Он поднял тунику, которую ему подарил капитан баржи, натянул ее на голову, затем повернулся и посмотрел на своего товарища. Омывания агента были минимальными, а его голова и щеки были покрыты щетиной. Он сбросил рваные остатки одежды, которую носил в зале для аудиенций, и теперь носил потрепанную тунику, которую вытащил с сундука баржи. Катон решил, что ему без труда удастся сойти за обычного члена экипажа.
Они вернулись вдоль берега реки к барже, которая была пришвартована к стволу дерева, растущего у воды. Капитан и двое мужчин из его команды сгрудились вокруг дымящегося котла и варили кашу на небольшом огне.
- Что ты думаешь о нашем капитане? - спросил Катон, когда они подошли.
Аполлоний взглянул на человека. - Я не знаю, сколько ему заплатили, чтобы отвезти нас вверх по реке, но я надеюсь, что этого достаточно, чтобы спасти Демокла от соблазна любой перспективы вознаграждения за то, что он нас сдаст.
- Греки, - пробормотал Катон. - Макрон прав, им нельзя доверять, не больше, чем ты можешь плюнуть. Он взглянул на своего собеседника. - Не имел в виду тебя.
- Никаких обид. Но я думаю, нам следует следить за капитаном Демоклом, пока мы на его барже.
- Согласен.
Капитан повернулся и улыбнулся зубастой улыбкой, когда увидел их.
- Садитесь, садитесь, друзья! Хотите что-нибудь поесть, наверное. Вы оба выглядите голодными.
- Вы не представляете как, - сухо сказал Катон, когда он опустился и сел, скрестив ноги. Аполлоний присел на корточки с другой стороны от капитана и взял деревянную чашу и ложку, предложенные ему одним из членов экипажа. Вскоре все они ели клейкую кашу, и Катон счел достаточно приятным получить вторую порцию. Он казался постоянно голодным после того, как голодал в камерах. Когда он закончил, он передал чашу младшему члену экипажа, чуть старше подростка, который отвечал за черную работу на борту баржи. Когда юноша собрал чаши и ложки и понес их ополоснуть в реке, Катон повернулся к Демоклу.
- Как скоро мы достигнем Дура-Европоса?
Капитан почесал в затылке. - Зима близко. Горные ручьи, впадающие в Евфрат, будут расширять реку и заставят ее течь быстрее. Но мы все равно сможем плыть против течения достаточно хорошо, так что. - Он сделал несколько мысленных расчетов. - Думаю, от восьми до десяти дней. Если все пойдет хорошо.
- Что это значит? - спросил Аполлоний.
- Зависит от ветра, не так ли? В большинстве случаев он довольно надежен, но бывают дни, когда он подводит или дует не в том направлении. Иногда это приносит песчаную бурю, и если это случается, мы должны добраться до берега и укрыться в трюме. Песок может быть тем еще ублюдком. Распространяется повсюду, и если ты оказался снаружи, то он как будто тебя царапает словно дешевая шлюха, которую обманули в цене.
Аполлоний приподнял бровь. - Похоже, ты говоришь о собственном опыте.
Демокл посмотрел на него и затем рассмеялся. - О да. Я знаю их всех от края до края реки. Если у вас есть время, я могу порекомендовать несколько мест в Дура-Европосе.
- Спасибо, - сказал Катон, - но мы отправимся в путь, как только у тебя будут для нас лошади.
- Я? - удивился капитан. - Что заставляет вас думать, что я за это в ответе? Я должен только доставить вас до Дура-Европоса. После этого все зависит только от вас.
Катон покачал головой. - Тебе дали монет на покупку лошадей. Верно?
- Я предполагаю. Но того, что они мне дали, едва хватило на то, чтобы покрыть расходы на эту поездку. Дополнительные рты для кормления и так далее.
- Тем не менее, тебе заплатили, чтобы ты отвез нас вверх по реке и обеспечил лошадьми. - Катон пристально посмотрел на него. - И ты будешь делать именно то, за что тебе заплатили. Понимаешь?
Грек ухмыльнулся. - Конечно я буду. Я человек слова, трибун.
- Откуда ты знаешь, чтобы так ко мне обращаться? - Катон наклонился вперед.
- Я слышал, как ты разговаривал с твоим другом вчера вечером. Но не волнуйся, господин. Я ничего не сказал своим мальчикам. Ваш секрет в безопасности со мной. Я доставлю тебя туда, куда ты собираешься. Даю слово.
Баржа, как и многие другие речные суда, имела широкие борта и небольшую осадку, а благодаря парусности была склонна к медленному движению, когда ей приходилось лавировать через широкую реку. Это было источником разочарования для Катона, который отчаянно хотел добраться до Дура-Европоса и как можно скорее вырваться в Пальмиру. Но он ничего не мог поделать со скоростью судна, пока оно продвигалось вверх по реке. Аполлоний, напротив, с готовностью принял ситуацию и провел большую часть своих дней, сидя на ступенях, ведущих к маленькой кормовой палубе, проводя рукой по воде и глядя на проходящий ландшафт орошаемых сельскохозяйственных угодий, изрезанных выступами скал. Время от времени они проезжали ориентир, знакомый по их предыдущему путешествию вниз по реке, и Катон замечал, как на лице агента фиксируется сосредоточенность, в тот момент, когда он восстанавливал в памяти свое восприятие местности.
