— Не этого я хотел, Люси... Разве это море, — говорил он тоскливо. — Грязное, затхлое болото, а не море. С берега на берег перепрыгнуть можно...
Люся растерянно смотрела на лейтенанта. Ей было жаль его. Она думала, что надо пересесть к нему и положить на плечо руку.
Моряк чувствовал это. Отрывая взгляд от волн, он вдруг начинал любоваться девушкой и находил, что она очень нежна и красива. У Люсеньки был острый отцовский нос, карие материнские глаза и каштановые волосы. Девичьи кудри лежали на плечах. Легкий бриз дул в спину и заносил их к мягкому подбородку, прикрывал тугие маленькие груди, обнаженные глубоким вырезом декольте.
— Я увезу вас отсюда, Люси, — улыбнулся и вздохнул лейтенант.— Непременно увезу...— Он взял ее за руку, сжал тонкие нежные пальцы и пересел к ней. Тотчас она оказач лась в его объятиях. Он прижал ее к своей груди, поцеловал в губы и со счастливой улыбкой прикрыл свое и ее лицо большущей Люсиной шляпой.
— Чтобы никто не видел, — сказал он смеясь.
— Пустите, Аполлон, — беспомощно вырвалось из груди девушки. Она впервые так ласково, по-своему, назвала его и подумала с наслаждением, что он принадлежит только ей...
Лейтенант еще раз с жадностью припал к ее губам, затем порывисто отстранился и сел опять напротив, Яхта, подгоняемая ветерком, легко бежала к Наргину. Остолопов, выправляя парус, с улыбкой косился на девушку. Опустив голову в колени, Люсенька молчала. Лейтенант игриво дернул парус. Яхта накренилась. Девушка испуганно вскрик нула.
В это время со стороны Наргина появился трехмачтовый корабль. Остолопов мгновенно определил: корабль военный. Прежде чем он осмыслил, чье это судно, из пушек пыхнули синие дымки и над морем прокатился грозный артиллерийский гул.
Люсенька схватила за руку лейтенанта. Остолопов тоже растерялся. Но тут же овладел собой, — это был русский корвет. Корабль еще раз дал залп из всех пушек, затем еще раз, и лейтенант рассмеялся:
— Ну, и трусы мы с тобой, Люсенька! Это наш шлюп! Салютует в честь прибытия!
С корабля продолжали греметь пушки.
Остолопов вел яхту к берегу и видел, как по всем закоулкам Баку, разбросанным на склонах гор, бежали к пристани горожане. Появление военного корабля наделало много переполоху.
Яхта подошла к берегу одновременно с корветом. Шлюп остановился в конце длинного деревянного причала. Остолопов и Люсенька, стоя на мокром песке, видели, как с кораб-ля по трапу спустились моряки с чемоданами в руках и пошли по набережной.
В распахнувшиеся крепостные ворота хлынули амбалы, мальчишки, просто любопытные. Грузчики, обнаженные до пояса, суетились возле моряков, предлагая свои услуги. Звероватый амбал по кличке Черный Джейран — его все побаивались в Баку — ухватился за ручку чемодана моряка-офицера, похожего на английского лорда. Моряк отталкивал его, не давая чемодан, но амбал не отставал. Таможенный начальник, встречавший моряков, вырвал у кучера кнут и с силой полоснул по спине Черного Джейрана. Амбал вскрикнул, отскочил в сторону и захохотал. Люсенька отвернулась, покраснев: ей стало стыдно за отца.
Моряки тотчас сели в фаэтоны и поехали по глубокой узкой улице, сжатой с обеих сторон высокими каменными домами. Людская толпа быстро рассеялась. Люсенка, увидев озабоченную мать, произнесла тихонько:
— Ну, я пойду, Аполлон Федорович?
— Так я буду ждать вас вечером в клубе, — напомнил он.
Люсенька кивнула и быстро пошла.
Когда набережная опустела, к берегу причалил еще один корабль — неказистый с виду шкоут «Святой Поликарп».
Остолопов жил в небольшом отеле при клубе моряков. Он занимал комнатушку, в которой с трудом умещались стол, кровать и платяной шкаф. Но и этот невзрачный угол не был ему тесен. Пирушек лейтенант у себя не устраивал. Если требовалось выпить — шел в духан, где всегда был ром. Обедал в столовой при таможне. Вечерами играл в бильярд или, лежа в постели, читал книги. Но большую часть времени Остолопов находился в рейсах. На стареньком шкоуте возил из Дербента в Баку марену, плавал в Энзели и Ленгеруд за фруктами, а туда отвозил скобяные товары и огородный инвентарь. Занятие свое называл «паршивой волынкой». Несколько раз он подавал рапорт, чтобы перевели на военное судно, ибо у него было офицерское звание. Но все вопли души моряка глохли в стенах морского штаба.
В Баку Остолопов прибыл месяца два назад из Петербурга. Сразу о нем заговорили в обществе, что «он не по своей доброй воле сменил место службы. Видно, неблагонадежный. Хорошего человека в этакую дыру не зашлют...»
Многие судили по себе, ибо почти каждый попал сюда за какую-нибудь провинность. Но «каждый» считая себя чище другого, с пренебрежением и подозрительностью поглядывал вслед сослуживцам и распускал о них дурные слухи.
Об Остолопове шептались как об убийце и избегали его общества. Особенно он пугал сослуживцев, когда с присущей ему прямотой высказывался, что действительно прострелил негодяю голову и поступит так с каждым, кто посягнет на истину и справедливость...
Сослан он был в Баку за дуэль с одним из столичных офицеров, который избил рядового моряка. Остолопов вступился за матроса и задел дворянскую честь офицера. Тот вызвал Остолопова к барьеру, и погиб... Людское отчуждение Остолопов переносил с холодной яростью, постоянно пребывал в хандре и надеялся как-нибудь «выплыть из гнилого Каспийского болота»...
Знакомство с дочерью таможенного начальника несколько взбодрило лейтенанта. «По крайней мере,-— думал он,— появился человек, понимающий душу настоящего моряка».
— Ах, Люсенька, Люсенька — как ты хороша и чиста своей непосредственностью, — говорил он сам себе перед зеркалом, собираясь вечером в клуб. Заодно он надеялся увидеть там и офицеров корвета...
За сборами его застал слуга Александровского, Еремка. Сообщил, что господин полковник зовет лейтенанта к себе домой.
— К нему? Домой? — не поверил Остолопов. — Это еще зачем?
— Не могем знать, ваше благородие, — учтиво отозвался Еремей. — Нам было сказано — передать приглашение, вот мы и передали.
— Ладно, иди, — сказал Остолопов слуге и подумал: «Неужели этот громобой будет читать мне мораль насчет своей дочери? Этого только не хватало!»
Когда он вышел из морского отеля, солнце уже спустилось за гору, озарив желтыми отсветами дома и мечети на склонах. В разных концах Баку с минаретов разносились голоса муэдзинов, призывавших правоверных к молитве.
— Илля-ха-иль-ля-иль-ля-ха! — слышалось там и тут. И, будто в насмешку над муэдзинами, со двора кирасирского полка грянули звуки военной трубы.
Остолопов шел и видел, как встав на колени, прямо на крышах отвешивали поклоны старики в черных одеждах. И еще больше их было на керамической площадке перед главной городской мечетью.
Быстро пройдя несколько коротких, каменных улочек от морского городка до двора таможенного начальника, лейте-нант остановился у бордовых ворот и отворил дверцу. Во дворе никого не было видно. Остолопов поднялся на крыльцо. Тотчас дверь отворилась, и он лицом к лицу встретился с барыней.
— Входите, входите, — приветливо защебетала она, и вдруг крикнула, глянув в распахнутую дверь: — Люси, душечка! К тебе Аполлон Федорович, миленькая...
— Сюда, сюда, лейтенант! — послышался из гостиной другой, мужской голос.
Войдя, Остолопов увидел за столиком полковника Александровского и еще двух офицеров: командира сторожевой эскадры лейтенанта Николаева и приезжего моряка, похожего на заморского лорда. Полковник тотчас предложил господам познакомиться. «Лорд», с желтыми бакенбардами, подал руку, сказал с расстановкой:
— Имею честь представиться... Лейтенант Басаргин — капитан корвета «Казань».
Остолопов назвал свою фамилию и сел в кресло. Полковник разлил в рюмки ром, предложил выпить за знакомство и, когда выпили, сказал:
— Пригласил я тебя, Аполлон Федорович, по весьма важному делу. Не сладилось у нас в Астрахани с командой. Назначили было на корвет лейтенанта Коробку, а он запил. Пришлось отстранить. Корвет принял Басаргин, а шкоут остался без командира... Прочу тебя капитаном на шкоут. Как смотришь?
— Простите, господа, — заволновался Остолопов. — Слышал я, что оба корабля отправляются на восточный берег, к туркменцам. Так ли это?
— Совершенно верно, лейтенант, — подтвердил Басаргин.
— В таком разе...— Остолопов склонил на грудь голову и энергично выпрямился, — я к вашим услугам...
— Я знал, что вы не откажетесь, — сказал полковник.— Настоящий моряк всегда живет дальними берегами... Завтра поутру примите судно, а пока...
Часа через два, весело посвистывая, Остолопов вышел со двора. Люсенька его поджидала за воротами...
Гигантской шахматной турой высится над Баку «Девичья башня». Серые плоскокрышие дома с сердцевидными входами во дворы, минареты и купола кажутся перед нею игрушечными. Самые большие дома, которые в какой-то мере соперничают по величине с древней башней, это дома знатного купца Багир-бека. Построены они из синего горного туфа и отличаются грандиозностью и величием. Стоят они на склоне горы отдельным, обособленным замком — ни дверей, ни окон. Только черные железные ворота видны. За ними — иной мир.
