«Трудно без мужика», - пожалел Гаврила.
На стук вышла старая бабка.
- Кого надобно, касатик? - прошамкала она.
- Авдотью, бабуся.
- Я самая, касатик, Авдотья. Зачем пожаловал?
Гаврила отступил, недоверчиво посмотрел на бабку:
- А помоложе нет Авдотьи?
Бабка рассердилась:
- Была моложе, касатик, тому годов с полсотни минуло.
- Тогда прости, бабка, избой ошибся.
- Избой, касатик, не ошибся, в слободе я одна Авдотья.
Гаврила шёл по улице. Ему было и смешно, и зло брало, что посмеялась над ним молодайка. Наконец усталость одолела его. Он перелез через частокол в огород, лёг между кочанами капусты и крепко заснул.
И приснился Гавриле страшный сои. Будто пошли они с Василиской в лес по ягоды. Шли, шли, а ягод всё нет и нет. Тут Василиска вперёд пошла и как закричит: «Ягоды!» Глянул Гаврила, поляна краснеет. Побежала Василиска, и вдруг видит Гаврила, как провалилась она в трясину и начало её засасывать. Гаврила бежать к ней,- ан ноги к земле приросли.
От страха проснулся весь в поту. Смотрит, уже ночь миновала. Рассвело. Сел Гаврила, над сном размышляет и не слышал, как кто-то подошёл сзади.
- Али места другого не сыскал, что капусту ломаешь? - раздался над головой насмешливый голос. - Али совсем заплутал?
Гаврила удивлённо оглянулся. Нет, не ошибся, вчерашняя знакомая. Поднялся, отряхнулся.
- А, Авдотьица, вот и свиделись! - в тон ей насмешливо промолвил Гаврила.
Молодайка зарделась.
- Али ходил?
- Ходил к бабке Авдотье.
- Прости, посмеяться надумала.
Гаврила помолчал, затем спросил:
- А как всё ж зовут-то тя?
- Меланьей.
- Ладно, Меланья, ухожу я сейчас, но жди, вернусь.
- Улетел сокол, обещал вернуться да и забыл, кому слово давал.
- Вернусь, Меланья, укорочу язык.
- Поглядим. А как кличут тя, кого хоть о здравии поминать?
- Гаврилой кличут. А пока прощай. - Он низко поклонился, надел шапку.
- Может, в избу зашёл бы, поел.
- Нет, Меланья, недосуг мне сейчас. В другой раз.
…Через двое суток пришёл Гаврила в деревню. Увидел пустую избу, враз понял, что пришло лихо. Взвыл не своим голосом. Сошлись мужики, долго уговаривали. Но велика была печаль. И сказал Гаврила:
- Уйду я в Москву, к князю московскому. Поведаю ему своё горе. Может, окажет он мне свою помощь. Знает он, как разыскать того Сагирку-баскака… А место для деревни я сыскал в земле московской. После жатвы сведу вас, а то тиун вконец разорит…
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ТВЕРСКОЙ. НАБАТ В ТВЕРИ. В ЛИТВУ ЗА ПОМОЩЬЮ
Великий князь тверской Александр Михайлович проснулся рано, на восходе солнца. Тверь пробуждалась под весёлый перезвон колоколов. Со слободы на привольные волжские травы выгоняли стадо. Тучные коровы запрудили улицу, вперемешку семенили козы. Впереди, позванивая бубенчиком, важно вышагивал бородатый козел. Время от времени он останавливался, водил по сторонам лупатыми глазищами. Позади стада, наигрывая на свирели, шёл старый пастух. У его ног вертелась мохнатая собачонка. Подгоняя отставших коров, то и дело щёлкал кнутом босоногий пастушок.
Перезвон колоколов и пастушья свирель, мычание коров и блеяние коз, пощёлкивание кнута и хлопанье калиток радовали князя. Люба ему Тверь, любы и тверичи-умельцы. Ишь как строятся: избы рубленые, одна краше другой, кроют всё больше тёсом, чтоб Москве не уступить. Дворы просторные, частоколы высокие.
Боярские хоромы искусной резьбой украшены, а терем княжеский разноцветной слюдой отливает.
Не жалеет великий князь леса на город. Стены и башни не хуже московских - из сосновых брёвен да еловых плах. Ещё отец Александра, Михаил Ярославич, немало денег вложил, обновляя.
Александр Михайлович направился во двор. По пути заглянул в людскую, окликнул белобрысого долговязого отрока:
- Подь со мной, сольёшь.
Отрок, боярский сын, мигом, одна нога там, а другая тут, слетал за глиняным кувшином, догнал князя у выхода. Александр сошёл с высокого крыльца, скинул рубаху, оголив восходившему солнцу грудь, покрытую рубцами.
- Лей! - Он подставил под струю седой затылок, бронзовую от загара шею. Отфыркиваясь, недовольно заметил: - Наказывал, чтоб воду для умывания с родника доставляли. Нешто это умывание? Парное молоко, а не вода. - Взял у поминутно зевавшего отрока расшитый в крестик утиральник. Строго спросил: - Что, Кузька, недоспал? - А под лохматыми нависшими бровями насмешливо сверкнули глаза.
Отрок ничего не ответил, только хмыкнул.
Княжеский двор тем временем ожил, наполнился людом. Табунщики пригнали коней с ночного. Из поварни тянуло свежеиспечёнными пирогами. Пересекая дорогу, прошёл татарин в полосатом халате и остроконечной шапке. Не обращая внимания на князя, остановился, склонил голову на плечо, принюхался и решительно направился в поварню. Оттуда вернулся с большим куском пирога.
Появление татарина испортило настроение князю, С приездом в Тверь Чол-хана совсем не стало от ордынцев житья. Во все дыры суются, народ обижают, грабят. Александр хоть и великий князь, а ордынцы его не признают, почёта не оказывают.
Подбежал запыхавшийся отрок, ненароком толкнул Кузьку.
Князь неодобрительно взглянул на парня. Тот поспешно выпалил:
- Там в гридне гонец от князя московского.
Александра разбирало любопытство. Что может писать Иван? Верно, мириться надумал, признал Тверь выше Москвы, а себя младшим братом. Он хотел сразу же пойти в гридню прочесть Иваново письмо, но гордость не позволила. Коротко бросил отроку:
- Обождёт!
И хоть ни к чему было, прошёл на сокольню посмотреть, как охотники кормят птиц. Подошёл к клетке с соколом, взял у сокольничего кусок сырого мяса, протянул любимцу. Птица встрепенулась, когтистыми лапами прижала мясо к полу, остервенело заработала клювом.
Выжидая время, Александр долго любовался соколом. Потом, поворотившись к парню, бросил:
- Не копай носа перстом, Кузька, а сходи-ка да покличь сюда московского гонца.
Гонец, молодой крепкий воин, поясно поклонился князю и, протягивая свёрнутое в трубку письмо, промолвил:
- Великому князю тверскому от великого князя московского.
Александр от злости передёрнулся:
- На Руси великий князь один - тверской. - И, сурово взглянув на дерзкого гонца, уловил в губах того насмешку. Присмотрелся внимательнее. Нет, будто ошибся. А гонец уже молвит:
- Прости, князь, по скудоумию своему речу.
Александр сделал вид, что не расслышал, подумал:
«Наказать, чтоб другим неповадно было? - Но тут же передумал: - Не время Москву трогать. Сильна она ныне».
Сколупнув восковую печать, развернул письмо, прочёл всего три слова: «Скончался митрополит Пётр».
Князь перекрестился, промолвил:
- Упокой, Господи, душу его. - А гонцу сказал:- Ответа не будет, так и скажи молодшему брату моему Ивану.
Едва гонец ушёл, Александр приказал Кузьке:
- Зови думных бояр в гридню…
Дожидаясь прихода бояр, Александр раздумывал, как ему отнестись к смерти митрополита. Ещё отец Михаил Ярославич, не желавший видеть Петра митрополитом, выказал ему своё нерасположение. И только потому, что Пётр имел поставление от константинопольского патриарха, скрепя сердце подчинился свершившемуся.
В отместку Пётр стал держать руку князей московских, а напоследок и престол митрополичий перенёс из Владимира в Москву.
«Теперь бы не упустить нового митрополита, к себе в Тверь перемануть».
Наконец сошлись бояре, архимандрит, княжий духовник. Расселись по лавкам. Александр рассказал им о письме.
- Великий князь, - заговорил архимандрит, - то и к лучшему. Нынешний митрополит Москве служил, о Твери не мыслил.
- Верно говорит отец Алексий, - сказал княжий любимец боярин Колыванов, - нам надо думать, чтоб нашего, тверского, патриарх византийский митрополитом над Русью поставил.
- Архимандрита Алексия послать надо в Византию, - тонкоголосо вымолвил княжий духовник. - Ему митрополитом быть.
- Ин быть по сему, - решил Александр. - Готовься, отец Алексий, поедешь в Никею[4], к патриарху на рукоположение. А сейчас велите в колокола звонить. Пусть все знают, что и Тверь о смерти митрополита Петра печалится.
* * *
Великий князь Александр Михайлович едет из Ржева в Тверь. Дорога, петляя по траве, вьётся вдоль берега Волги. На том берегу в полуденном зное дремлет берёзовый лес. Ни ветерка. Только вдали между небом и землёй, чуть колеблясь, висят струйки горячего воздуха. Пушистое облако лениво застыло на небе, не шелохнётся.
