Ознакомительная версия.
Принесли телефонограмму: "В одиннадцать ответственному представителю по изделию ведущего тов. Окуня А.П. явиться на совещание к Главному конструктору". Указаны были и корпус и кабинет. Этого ещё не хватало. Невмывако уже пробовал ходить на неответственные совещания. Перед этим его нашпиговывали сведениями точно фаршированную колбасу. Он вёл себя там по считалочке: "да и нет – не говорите, не смеяться, не улыбаться", а тут "к Главному".
Многое удивляло его в КБ и прежде всего – начальство, дотошное, работавшее больше всех. В Невмывако всё возражало против этого каторжного труда. Зачем? Подобное лишено смысла. Каждому следует решать на своем уровне. Тогда начальство – вроде огибающей и появлялась прелесть венчающего труда.
В отсутствие Викторова (улетел в Москву), Воронихина (убыл туда же из-за диссертации), Иркина (пропадал у смежников, маркируя кронштейны) совещание у Главного вырастало в проблему. По делу следовало бы послать Терехова, но тот почему-то околачивался возле проходной.
Через полчаса Терехов все-таки появился в отделе, но повёл себя вызывающе, заявил: "не пойду". Он мог бы сказать: "не могу" и объяснить почему, но он сказал "не пойду", и это меняло дело.
– Тогда я вас отстраняю от работы, – сказал Невмывако, – пишите объяснительную и можете не работать.
Терехов вышел и Невмывако подумал: «начинается битье посуды», но тут позвонил Иркин.
– Громче, ещё громче, Петр Федорович, – кричал в трубку Иркин, хотя самого его было отлично слышно. – Я тут окончательно застрял. Какие проблемы? На совещание? Сейчас Терехова пошлем.
Славка Терехов был и сам не рад затеянному: раскричался, раскапризничался, как беременная женщина, и перед кем? Звонку Иркина он обрадовался, хотя для видимости буркнул:
– Может, вопрос не по зарплате?
Однако Иркин тотчас перевел Славку в партер.
– Не по зарплате, говоришь? – повторил он с веселостью в голосе. – А мы, может, повысим зарплату тебе.
Ещё пара фраз не по существу, а вокруг да около, и всё разрешилось само собой. Славка записывался в журнал, когда зазвонил телефон.
– Тебя, – позвала лаборантка, – та женщина.
– Скажи, меня нет.
– Я уже сказала, что ты здесь.
– Послушайте, – схватил Славка трубку, – у меня минута, да и та прошла.
– Славочка, – услыхал он непередаваемый голос Инги, – извини меня бессовестную, бросила товарища в беде. А минуты мне мало, мне нужен вечер. Приходи к нам на городскую квартиру, я пораньше Димку уложу.
– Что значит практичный женский ум. Мы с твоим мужем уже два года собираемся…
Но она не дала ему договорить.
– Причем тут муж? Он улетел в Москву. Придёшь?
Славка даже вспотел.
– Ты что заснул, Славочка?
Сердце его заколотилось, и, пытаясь успокоиться, он медленно сказал:
– До вечера нужно ещё дожить.
Всю дорогу к главному корпусу на первой территории Славка бежал. В таком виде нельзя было опаздывать. В большом кабинете Главного Славка удачно устроился: на диване, за спинами впереди сидящих. Народу собралось много, больше нездешние. Открыл совещание Главный.
– Мы собрались, – обвел он всех внимательным взором, – обсудить возможности новой кооперации по межпланетным станциям. Прошу высказываться…
Выступали в основном пришлые. Называли себя, а затем держали пространную речь. И Главный никого не обрывал. Кабэвские просто скрежетали зубами. Славка давно отвык от подобного обилия общих слов. Прослушав пару выступлений, он было поднялся, но наткнулся на жесткий взгляд Главного и плюхнулся на место.
То, что было для Славки мучением, казалось естественным для Главного. Собрались предполагаемые участники предстоящих работ, а о чём можно было говорить, не начиная? В свою очередь выступавшие понимали: это – смотрины, и старались не ударить в грязь лицом.
Попутно Главному хотелось подытожить опыт работы по дальним станциям. Для этого он и пригласил представителей отделов – разработчиков. Он знал, что им, выученным быстроте и чёткости, непереносимы общие слова, но существуют порядок и дисциплина. И он сурово взглянул на поднявшегося забинтованного, отметив: "Это что за чучело?"
«Зачем я припёрся? – мучался Славка. – Что у меня нет иных забот? Вот-вот пойдут кисовские испытания и определяющими станут мелочи. И будешь торчать перед всеми, если не предусмотрел, не подумал, не успел. Тогда вдруг все закричат, уставившись на тебя. А он здесь, как студент на консультации перед экзаменом, когда дело не в знаниях, а чтобы преподаватель отметил тебя».
Между тем представитель вузовской науки Протопопов излагал заслуги кафедры чуть ли не с дореволюционных времен.
«Стрелять таких, – мучался Славка. – От них наша бесхозяйственность, от тех, кому зарплата и так идёт».
Он еле дождался конца выступления, встал и попросил слова, понимая, что вроде и не нужно, так как со стороны он смешон.
– Обсуждение наше напоминает мне письма в редакцию газет: читатель советует, то есть пишет о том, в чём не разбирается. И у нас здесь сплошная болтовня. Не о деле, а по поводу. Не пора ли закругляться, если мы уважаем друг друга хоть чуть?
Стало тихо. Славка не смотрел в сторону Главного, понимая, что скоро всё закончится.
– Только что, – он кивнул на Протопопова, – рассуждали о системах управления "Марсов"-"Венер" так, словно они – нетленные Венеры из раскопок. Я и тех-то, по правде, не очень ценю, а о наших и говорить нечего. Они создавались наскоро и далеки от совершенства, хотя в момент создания, может, и смотрелись неплохо. Затем Главным конструктором было запрещено вносить изменения в изделия. До анекдота доходит. Чтобы делать по-старому, приходится по особому постановлению изготовлять триоды, снятые промышленностью с производства.
"Мальчишка, – подумал Главный, – куда его несёт? Выходит, мы передаём не совершеннейшую станцию, а просто металлолом. А поменять всего-то пару триодов".
– Достаточно, – произнес он вслух, – назовите, что устарело?
Славка назвал.
– И всё?
– Всё, – выдавил Славка.
Действительно, получилось негусто. Все заулыбались.
– Не слышу.
– Всё, – теперь выкрикнул Славка, и это окончательно развеселило всех.
В конце совещания, когда уже поднялись с мест, Славку попросили к Главному.
– Иди, чучело, – сказал ведущий, – тоже мне революционер.
И Славка поплёлся; при всей своей архисмелости не мог же он сказать, что переделал кое – что под свою ответственность, вопреки распоряжениям. Ведущий, может, и догадывается, и было теперь не ясно, как он себя поведёт: ведь дружба дружбой…
Главный взглянул в упор на Славку.
– Возьми бумагу, всё напиши и подпишись.
Что он имел в виду – "всё"?
– И голос тихий у тебя, – добавил Главный, – трудно тебе работать с таким тихим голосом.
В отделе Славку ожидала новость – с обеда кисовские испытания.
– Ступайте за вкладышем, – объявил Невмывако, – и держите меня в курсе дел.
Он позвонил Инге.
– Ин, не судьба. С обеда КИС.
Но она отнеслась к звонку до смешного просто.
– Переживём, Славочка. Засуху пережили и это переживём.
Что-то царапнуло у него в груди, но он по привычке сказал себе: "Такова жизнь или короче: жизнь диктует нам свои суровые законы".
А Инга дурачилась:
– Честно признайся – в КИС или к кисе идёшь?
В первое воскресение Мокашов отправился в разведку, в места, заштрихованные красным на пальцевском плане.
Если подойти к фирме со стороны города, обогнуть её, пройти немного лесом, то единственная торная дорожка выведет к поселку, так называемым дачам. Дорога сюда идет через кирпичный завод, огибая полуозеро-полуболото. Южная часть его, заросшая камышом и ряской, могла послужить приютом только лягушкам, зато у пригорка в северной били ключи и открывались чистые оконца.
Утро было отличное, и Мокашов шёл не спеша по тропинке, ведущей к поселку.
Из кустов, трепыхаясь, вылетали птицы. Солнце видимыми столбами пронизывало толщу леса, высвечивая яркими пятнами заросли полян. Пар поднимался от мокрой блестящей травы. Тропинка, укрытая рыжей, потемневшей от влаги хвоей, перегороженная венами корней, настойчиво петляла между деревьев. И посягая на отвоеванное человеком пространство, там и сям выбегал на неё лесной авангард – побеги подорожника. Лес казался глухим, но местами наоборот, был заметно обжит.
Мокашов прошел мимо крохотной речки, когда рядом, за деревьями начали вдруг бить ладно, в две руки. Большой молот тюкал: "Так". "Ли" – добавлял маленький. А затем оба сливались в "Ага".
– Так – ли? Ага. Так – ли? Ага.
Деревья раздвинулись, и он увидел стеклянные плоскости парников, похожие на панели солнечных батарей, кузню и рыжую кобылу. Кобыла взмахивала хвостом, и хвост ее пронзённый солнцем, горел красным сказочным огнем. Тропинка повернула к лесу, и скоро ничего не стало слышно.
Ознакомительная версия.
