нигде не сыскалось!
Он обиженно шмыгнул носом и даже всхлипнул.
– Князей так много, что уже княжить стало не над кем… Да и кто ты такой? Чего совершил, чем заслужил городок в правление? – нарочно изводил брата Глеб.
– Я-то ладно, а вот ты чего тщишься? – неистовствовал Константин. – У тебя Пронск, ты князем рязанским обласкан изрядно. Тебе-то чего выискивать, брат? Али под нас стараешься?
– Да не ори ты так, – мрачно отвечал Глеб. – Мне за всех вас обидно. Я за праведность в отношениях меж родичами.
– Ну а коли за праведность, придумай что-то, – хныкал Константин. – Ты же умнее нас всех…
– Мы с покойным Ольгом уже однажды придумывали, да толку никакого не оказалось. Посидели наши родичи в порубе да и вышли на волю. Слава Богу, дядья поиздыхали, а вот братьев двоюродных не поуменьшилось.
– И как теперь нам быть? Что нам придумать, чтобы стать выше всех?! – горячо выспрашивал Константин. – Ну, говори скорее, чего удумал?
Он даже скинул лёгкий цветной кафтан, оставшись в исподней рубахе, стало жарко от мыслей.
– Теперь надо сделать так, чтобы никто и никуда больше не вышел, – прошептал Глеб.
– Это как же?
Глеб провел большим пальцем по горлу.
Константин на миг оторопел.
– Это как же, братка? – выдавил единственное возражение.
– А вот так! – ответил Глеб и залпом выпил чашу мёда. – Я их всегда ненавидел, – угрюмо произнес при этом. – Всех!
Константин вдруг спохватился:
– А как же Изяслав? Он ведь родной наш…
Глеб сильно тряхнул его за плечи и горячо спросил:
– Хочешь Рязанью володеть? Хочешь, чтобы государем тебя почитали и низко кланялись издалека?!
– Х-хочу!
– Тогда знай себе помалкивай и делай, как скажу.
Он махнул рукой куда-то в сторону.
– Изяслав всегда был больше за них, чем за нас. Они ему роднее, чем мы – родные братья! Я его намедни допытывал: что, брате, всегда будем так обретаться на кормлении у единого града? А он отвечает: как великий князь положит, так и будем…
…Через некоторое время князья рязанские, муромские, коломенские получили приглашение от брата Глеба собраться 20 грозника-июля 1217 года в его вотчине Исадах, учинить ряд о волостях, попировать да навсегда прекратить распри меж своими.
Обычное дело, князья иногда собирались вместе, чтобы решать какие-то сложные семейные дела.
Учинить ряд никто не против, к тому же родные и владетельные давно не собирались вместе, не пировали толком.
Потому пришли только с воеводой, несколькими ближними боярами да малыми дружинами.
Среди прибывших был родной брат отступников Изяслав и пятеро двоюродных: Кир Михаил Всеволодович, Мстислав и Ростислав Святославичи, Роман и Глеб Игоревичи.
Недоставало только Ингваря да Юрия Игоревичей, которых ожидали скоро.
Никто не ведал, что Игоревичей невольно спас великий князь владимирский Константин Всеволодович, приславший гонца с сообщением, что волжские булгары осадили и взяли Великий Устюг; предупреждал о необходимости усилить заставы на восточных рубежах, где особенно возможны прорывы пургасовской мордвы.
Евпатий Коловрат с малой дружиной Романа Игоревича тоже пришёл в Исады.
Семнадцатилетний отрок своим ростом уже выделялся среди дружинников, но при этом был гибок и увёртлив, а широкие плечи, крепкая грудь и сильные руки выдавали в нём природного бойца.
По мнению десятника Савватия: «Мощь и разум Евпатия его лет более горазды».
Друг детства Найдён стал его щитоносцем.
Большой половецкий шатёр князя Глеба был разбит посредине поляны, с трёх сторон окружённой густыми вязами. Вокруг шатра суетились дружинники братьев-хозяев.
– Не нравится мне это глебовское хлебосольство, – тихо молвил Евпатий. – Уж больно все здесь велеречивы и благостны… А в глазах бесы скачут.
– Да? – удивился Найдён. – А я полагал, что попируем. Отчего ж такой расклад получается, Евпатя?
– Да мне батюшка сказывал, как десять лет назад Глеб обнёс рязанских князей перед Всеволодом Юрьевичем так, что они потом пять лет томились во владимирской темнице. Кабы нынче не вышло чего похуже…
– Так родня ж…
– Это мы с тобой родня, а у князей свои понятия о родстве, – задумчиво ответствовал Евпатий. – А что касательно отдыха, погодим…
Постепенно темнело.
Княжеский пир набирал силу, из шатра уже доносились хмельные здравицы.
– Найдён, – позвал Евпатий, – давай-ка, друже, сходи, посмотри вокруг, нет ли чужаков.
И показал глазами на лес.
Найдён, вынув меч из ножен, молча растворился в сумерках.
Часть дружинников братьев-гостей тоже беспечно гуляла, всех угостили на славу. Столы стояли близ усадьбы и ломились от закусок. В серебряных ковшах – игристые вина, меды, настойки.
Десятник Савватий усердно подливал себе в чашу.
– Десятник, – окликнул Евпатий, – не надо бы шибко хмельным баловаться…
– Ты кому это, отроче, указывать удумал? – грозно вопросил десятник.
Евпатий и ответить не успел, как со стороны леса возник Найдён.
– Евпатий, – тревожно прошептал он, – подалее в лесу половцы. Их видимо-невидимо. Все оружны.
«Все чёрные дела на Руси творятся с потаканием половцев», – вспомнил слова батюшки.
Хмель мигом вылетел из головы Савватия.
– Господи! Делать-то что станем? А вдруг худо какое учинится?
– Дружинников подымай, князей спасать надобно, да и самим поберечься.
– Думаю, уже поздно, – произнёс Найдён.
Со стороны шатра стали доноситься дикие крики, шум борьбы, топот многочисленных ног.
На миг показалась кудлатая голова Кира Михаила.
– Израда! – послышался крик, но тут же оборвался.
– На коней! – скомандовал десятник Савватий.
Кто успел, тот оказался в седле. Попытались вырваться с ходу, но потеснили половцы, быстро выдвинувшиеся из леса, и воины Глеба, не давая пути.
Пришлось обнажать мечи.
Найдён ближайшего недруга полоснул сталью по кольчуге, уворачиваясь конём, зацепил ещё нескольких, расшвыривая по сторонам.
Конь десятника стал на дыбы, потом озлился и лягнул ближайшего половчанина копытом так, что тот оторвался от земли, роняя меч и щит, упал на столешницу, проехался по ней, собирая посуду…
Евпатий слегка завяз в обороне, на него накинулись сразу несколько недругов. Бросив взгляд на шатёр князя Глеба, где произошло кровавое преступление, увидел, что из него, размахивая окровавленным мечом, выбежал князь Константин.
– Найдён, друже, ко мне! – позвал щитоносца. – Это князь Константин…
Евпатий кинулся к братоубийце, сбивая визжащих кочевников конём. Уже над головой подлого князя взлетел грозный шестопёр, но в эту самую минуту коня Евпатия задели копьём, он метнулся крупом, и это спасло жизнь израдцу Константину. Удар пришелся вскользь по лицу и поднятой правой руке, ломая локоть. Раздался страшный крик.
Раздавая удары направо и налево, Евпатий направил коня в лес за шатры, где, по его разумению, уже никого не оставалось.
В трёх верстах от Исад, на лесной дороге, ведущей в Рязань, Евпатий, Найдён, Савватий и
