к алкоголю и наркотикам, выплёскивая гнев на слуг, стены дома, мебель и неизвестное.
Отношения его с Раифой становились всё более и более напряжёнными, ухудшаясь день ото дня. Она содрогалась от отвращения к его трусости, лености, оцепенению и шумных криков. Со временем, когда напряжённость и конфликт между ними усилились, отвращение заняло место гармонии и лада. Всякий раз, как между ними вспыхивала какая-нибудь ссора, она требовала у него развода, пока однажды он не согласился и не дал ей его. Это решение было безрассудным, поскольку оба они не могли обойтись без любви друг к другу, но гнев — это безумие, ибо гордость вызывает придирчивость, а упрямство — это самая настоящая болезнь. Словно каждый из них желал доказать другому, что именно тот, другой, и есть бесплодный. Так, Раифа вскоре вышла замуж за одного родственника, тогда как Руммана взял себе в жёны девушку-служанку из собственного дома. Обоим вскоре почти наверняка стало известно, что бесплодны оба. Руммана затем женился во второй, третий и четвёртый раз, пока не выпил чашу отчаяния до последней капли…
Руммана жил в аду, как и Раифа, в мире скуке без любви.
56
Однажды утром в переулке появился один странный человек. На голове у него был чёрный тюрбан, а тело завёрнуто в пурпурный плащ-абу. Он был слепой, и находил себе дорогу, опираясь на конец палки. У него была седая белая борода и впечатляющий лоб. Глаза людей не задерживались на нём с интересом, и они оставляли его наедине, лишь некоторые задавались вопросом, что его привело сюда.
Когда он продвинулся на пядь от начала переулка, то воскликнул:
— О люди Господни!
Садик Абу Такийя, владелец бара, спросил его:
— Что тебе нужно?
Человек меланхоличным тоном ответил:
— Укажите мне на дом Хидра Сулеймана Ан-Наджи.
Садик Абу Такийя некоторое время разглядывал его лицо. Всё это было похоже на какой-то сон. Прошлое нагрянуло на него. Он в замешательстве воскликнул:
— О Милостивейший Аллах! Да это же… Самаха Бикр Ан-Наджи!
Слепой с признательностью сказал:
— Да благословит Аллах светом твоё сердце.
В спешке множество людей бросилось к ним, впереди были Вахид, Азиз, Мухаммад Таваккуль и Исмаил Аль-Кальюби. Они горячо обняли его, поздравили и помолились.
— Какой счастливый день, отец.
— Какой справедливый день, дедушка.
— Какой светлый день, мастер.
Лицо Самахи светилось от радости, когда он повторял:
— Да благословит вас Аллах. Да благословит вас Аллах.
Новость распространилась в переулке; мужчин вызвали из лавок, харафиши собрались у своих каморок и развалюх; послышались радостные крики и молитвы; женщины издавали в окнах и на балконах ликующие трели. Садик Абу Такийя сказал:
— Пресвят Всемогущий Аллах. Не вечно на земле ни одно отсутствие, не всегда длиться несправедливости.
57
Самаха расположился на диване, скрестив ноги. На тюфяке перед ним сидели Вахид, Руммана и Азиз. Именно так собрались все они — Вахид, Руммана и Азиз — мирно, но наполненные сдерживаемым гневом, словно и целительный бальзам и яд соседствовали друг с другом в лавке аптекаря. Стёрлась вражда в присутствии отца-страдальца, что был мучеником чистоты. Вахид сказал ему:
— Мы приготовили вам баню и еду.
Отец тихо пробормотал:
— Не спешите. Моему сердцу нужно сначала успокоиться.
Он двинул головой и спросил:
— А где же Хидр?
Вахид ответил:
— Вечен только Аллах.
Лицо Самахи на миг омрачилось, затем он сказал:
— А его жена Дийя?
— Она в своём крыле дома. Старушка живёт в своём собственном мире.
Самаха сочувственно поколебался, а затем спросил:
— А Курра?!
Воцарилась тишина. Самаха горестно вздохнул и сказал:
— Это так преждевременно! То-то я видел во сне, что у меня выпал коренной зуб.
Протянув ладонь, он сказал:
— Дай свою руку, Азиз.
Он нежно взял его за руку и спросил:
— Несомненно, ты помнишь его?
— Аллах забрал его, когда я ещё был ребёнком, — ответил Азиз.
— О Милосердный Аллах… А кто твоя мать, внучек?
— Дочь Исмаила Аль-Баннана.
— Одно из самых приятных и благородных семейств. Где она сейчас?
— Она с тётей Сафийей уже на пути сюда.
— А как ты, Руммана? — спросил он.
Руммана обменялся с Вахидом быстрым взглядом, и ответил:
— У меня более одной жены, и они готовы служить вам.
— А твои дети?
— Меня пока Господь не наградил потомством.
Самаха глубоко вздохнул, пробормотав только:
— Видимо, на то воля Божья, да мудрость Его. А ты, Вахид?
Тот нахмурился:
— Я ещё не женат.
— Удивительные вещи я слышу. Значит, у всех тех ночных кошмаров, что мне снились, была причина! А как Ридван?
— Он приказал долго жить.
— Правда?!.. Значит, ничего, кроме имён, не осталось?
Он ненадолго умолк, чтобы переварить новости, и не обращал внимания на напряжённость, охватившую собравшихся. Затем он спросил:
— А кто ныне глава клана?
Тут Вахид впервые смело произнёс:
— Ваш сын Вахид.
Самаха аж вздрогнул от волнения, и спросил:
— Правда?!
— Правда, отец, ваш сын Вахид.
И он поведал ему историю о своём видении и взлёте до позиций руководства кланом. Лицо Самахи засияло от радости:
— Это первая радостная новость, что снизошла на нас с неба.
Он скрестил руки на груди в знак одобрения, и сказал:
— Значит, эпоха Ашура вернулась.
На них напало смущение, однако Вахид заявил:
— Да, эпоха Ашура вернулась.
Слепец воскликнул:
— Это благословение всех семи небес!
Довольство светилось на его лице и в ликующих жестах… Он сказал:
— Да возрадуется Ашур в потустороннем мире с ангелами. Пусть пребудет он вместе с Шамс Ад-Дином в райских кущах…
Никому и в голову не пришло хотя бы на миг разбудить его от этих снов
