свою руку остановить, если метнется она к сапогу, где нож пластунский своего часа ждет? Как месть односуму не испортить?
– Вууу, – крикнул Билый, и упряжка собак, ведомая Малахаем, остановилась. Яркий солнечный свет, отражаясь от искрящегося, будто россыпь алмазов, снега, проникая через затемненные стекла специальных очков, слегка слепил глаза. Казак приставил левую руку козырьком ко лбу, прикрывая глаза от света, и посмотрел вдаль. Ничего, кроме этой снежной пустыни, с встречающимися редкими торосами.
– Будто курганы, – произнес вслух думы. – Да и сама эта снежная бесконечность будто степь. А, Иван?
В ответ тишина. Суздалев сидел в санях и смотрел вдаль замороженным взглядом.
– Ваня, с тобой все нормально? – заботливо спросил Билый, сойдя с подножки саней.
Суздалев в ответ улыбнулся какой-то странной, отрешенной улыбкой. В душу к Миколе закралось сомнение: не грезит ли односум? Профессор Ледовский говорил о том, что сплошная белизна бескрайних снежных просторов Арктики может вредить здоровью, вызывая снежную слепоту или, что еще хуже, короткое помешательство сознания.
– Ваня! – крикнул Микола, толкнув друга в плечо.
– Все хорошо, мой друг! Все хорошо! – голос графа звучал незнакомыми нотками.
– Смотри, ваше благородие, если что, сразу говори.
Граф в ответ усмехнулся: скажу непременно!
И, помолчав секунду, глядя на заснеженные холмы, отрешенно добавил в пустоту:
– А может, не надо?
– Что не надо? – переспросил казак. Нахмурился. – Ваня, ты сам с собой, что ли? – Поведение друга настараживало.
– Апчхи! – громко чихнул Иван. – Ох уж мне это обжигающее снежное солнце. Аллергия на него, видать.
– Ну, слава Богу, – отозвался Микола. – А то я уже начал сомневаться, здоров ли ты, друже.
– Здоров, здоров. Не надейся, – пошутил граф. – Вот только когда пустыня эта закончится? Едем, едем, а краю нет.
– Сейчас поднимусь на тот пригорок и огляжусь.
– Погоди-ка, Микола, – позвал Суздалев. – Я с тобой пройдусь, разомну затекшие члены.
– Разомнет он, – поддел односума казак. – Собак одних нельзя оставлять, забыл?!
– Да что с ними будет-то?! – отозвался граф, в голосе слышалось безразличие. – К тому же Малахай не даст.
– Малахай хоть и дружит с тобой, но он зверь. К тому же собаки такие же стайные животины, что и волки. Дай только повод, оставь без присмотра, и все, найдут себе занятие от скуки, побегут по снежной равнине, так же как и ты – размяться, до ночи не соберем. Или еще что хуже – медведь на пути встретится. Порвет за здорово живешь, и как потом без собак?!
– Да мой Малахай не только волка, самого белого медведя не убоится, – восторженно воскликнул граф.
– Убояться он, возможно, и не убоится, – ответил Микола. – Но вот силы уж точно не равны. Если бы еще с пяток таких малахаев, то медведю, не спорю, пришлось бы туго – повертели бы колосолопалого, а так, как говорит наш капитан, баловство!
Иван улыбнулся, слыша знакомую интонацию.
– Ловко у тебя получилось! Чисто артист!
Казак пожал плечами.
Суздалев намеревался дальше продолжить беседу, пытаясь приукрасить способности своего четвероногого друга, но Билый командным голосом прервал попытку односума:
– Мы не на балу, Ваня, и не в театре! Сам должен понимать. Не война, но все же порядок соблюдать нужно.
– А, какой там порядок! – отмахнулся граф. – Нет его, Николай, нема! Что в турецкой кампании, что в столичных кругах, что здесь, на краю земли. Нет и не будет. До нас не было и после нас будет так же, если не хуже. Недаром древние греки говорили: после нас хоть потоп.
– Ну, затянул волынку, – отшутился казак. – Не время сейчас для философии, Иван Матвеевич. После, когда задание выполним и на Большую землю вернемся, там и пофилософствуем с тобой и за порядок, и за прошлое.
– А за будущее? – спросил Суздалев.
– А мы с тобой похожи на гадалок разве? – ответил вопросом Билый. – То цыганки могут предсказывать. А мы с тобой – офицеры, люди приземленные, живем одним днем. Проснулись, и слава Богу!
– Ха-ха-ха, – усмехнулся с сарказмом граф. – Запамятовал ты, Николай. Бывшие офицеры.
– Бывших не бывает, ваше благородие, – парировал казак. – Все, Ваня, хорош в бирюльки играть. Нам с тобой конкретное задание дано. Пообщайся с Малахаем, пока я к тому пригорку снежному сбегаю да осмотрюсь, что да как.
– Осмотрись, осмотрись, – буркнул Иван. – У нас такие напарники, что только и осматривайся, чтобы исподтишка не напали.
– Да будет тебе, Ваня. Озлобленные поляки – их понять можно. Но и мы не лыком шиты. Так что не робей, друже. Чему быть, тому не миновать! Бог не выдаст, свинья не съест, – голос друга, подхваченный порывом ветерка, прозвучал глухо. Звонкий хруст снега под его ногами слышался все тише, пока совсем не стих.
– Да я не робею, – пробормотал Иван, сплевывая в снег. – Не привык я робеть.
Суздалев посмотрел на удаляющуюся фигуру друга, повернулся к упряжке и, заметив оценивающий взгляд Малахая, медленно подошел к нему.
– Ах ты, псина, ты моя дорогая, – ласково потрепал за ухом пса. – Съешь ведь мишку? Не оробеешь?
Собака высунула свой фиолетово-розовый язык, пытаясь лизнуть человека в лицо. Иван отпрянул:
– Не, друг, не выйдет! Не люблю я, когда ты мне в лицо лезешь. Как товарка какая-то! Держи дистанцию!
Малахай будто понял человеческую речь и уткнул свой нос в бедро Суздалева, мол, извини, человек, я с тобой по-свойски. Граф потрепал этого пушистого пса по загривку, погладил ему торс, помял лапы. Достал из глубокого кармана шубы небольшой кусок сушеного мяса и протянул Малахаю. Тот потянул носом воздух и аккуратно взял предложенное лакомство. Остальные пятеро собак смотрели на происходящее, виляя хвостами, надеясь тоже получить что-то вкусное. Иван посмотрел на них, усмехнулся и подошел к саням. Из мешка вынул три больших замороженных трески, разломил их, стукнув об лед, и кинул собакам. Те улеглись на снег и принялись активно лизать еду, откусывая время от времени по кусочку.
– Ешьте, четвероногая братия, – подмигнул им граф. – Сил понадобится много.
Сам уселся в сани и поднял воротник шубы. Стало тепло. Граф незаметно для себя задремал. Малахай подергал лохматой мордой вверх, нюхая холодный воздух, «читая» в нем то, что не подвластно человеку. Не чувствуя опасности, медленно прошел мимо остальных собак и, подойдя к дремавшему Суздалеву, потоптался на месте и лег рядом с санями, положив свою тяжелую голову на меховые сапоги человека. Собаки, видя посыл своего вожака, последовали его примеру. Съеденная рыба согревала желудки, разнося кровь по всему собачьему телу.
Пригорок, который приметил Билый, находился шагах в пятистах от того места, где он оставил упряжку с собаками и графа.
