— Пушек Будайской крепости, ваше величество, — доложил императору Иштван Сечени, прибывший в Хофбург как глава парламентской депутации, — да двух эскадронов кавалерии было бы вполне достаточно, чтоб в корне подавить беспорядки. К сожалению, армия оказалась не на высоте возложенных на нее задач. Теперь же для обуздания молодчиков с красными лоскутами потребуются усиленные контингенты. Ежели господь бог не поможет, то якобинский террор покажется безобидной комедией по сравнению с кошмаром, ожидающим нас.
Венгерскому графу, чье обращение к возлюбленному королю не было санкционировано ни Баттяни, ни тем более Кошутом, и в голову не пришло, что он совершает измену.
В ответ на запрос его апостольского величества эрцгерцог палатин, которого вскользь укоряли за проявленное бездействие, направил подробный отчет о настроениях в Буде и Пеште, подкрепив им сделанные ранее выводы, оказавшиеся пророческими:
«Ваше величество!
Положение в Венгерском королевстве в настоящее время настолько тяжелое, что со дня на день следует ожидать самого опасного взрыва. В Пеште царит анархия… во многих местах взбунтовалось дворянство.
Кратко перечислю три способа действий, которые считаю единственно возможными для того, чтобы хоть как-то сохранить за собой Венгрию. Первый: отозвать все войска из страны и, оставив таким образом ее на погибель, не вмешиваться даже тогда, когда крестьяне будут жечь дворянские усадьбы. Второй способ: вступив на основе проекта закона в переговоры с графом Баттяни, спасать вместе с ним то, что еще можно спасти… При третьем способе действий следует направить в Пожонь человека с полномочиями, который, опираясь на мощную военную поддержку, распустит Государственное собрание, а затем войдет в Пешт и будет держать нацию в железном кулаке до тех пор, пока это окажется необходимым.
Первый способ мне противен: он аморален, да и не стоит подданных Вашего величества подвергать ужасам революции. Второй способ хорош и может быть успешным, хотя на первый взгляд и кажется, что он приведет к разрыву. И тем не менее это единственная гарантия удержать взбунтовавшуюся провинцию. А когда наступят лучшие времена, многое можно будет изменить… Остается еще и третий способ. Но здесь возникают четыре вопроса: а) хватит ли средств, чтобы послать в Венгрию крупный воинский корпус?.. б) достаточно ли войск вообще?.. в) есть ли человек, который возьмется за это дело?.. г) наконец, есть ли уверенность, что этот способ оправдает себя и что остальные провинции останутся мирными?
Откровенно говоря, считаю, что при нынешнем положении дел следовало бы прибегнуть ко второму способу действий.
Вена, 1848 года февраля 24 дня
Преданнейший слуга Вашего величества
эрцгерцог Стефан».
Коловрат, продолжавший следовать примитивно коварной методе прежнего канцлера, ухватился вначале за способ номер три, прозорливо подсунутый еще провинциалом Общества Иисуса отцом Бальдуром, и незамедлительно направил к Йосипу Елачичу, бану Хорватии, майора Эдёна Зичи, снабженного необходимыми полномочиями и денежными средствами.
Пештские события, однако, не позволяли смиренно дожидаться плодов затеянного эксперимента, побуждая к принятию срочных мер.
Взвесив все «за» и «против», Вена решила приступить параллельно и к разработке варианта за номером два, разумеется, в своей, точнее, меттерниховской интерпретации.
Результатом явился императорский рескрипт от двадцать девятого марта. Соглашаясь с образованием ответственного перед парламентом правительства Венгерского королевства, Фердинанд тем не менее счел возможным оное ответственное правительство подчинить канцелярии императорского двора. Военные и финансовые дела Венгрии, по убеждению императора, должны решаться все-таки в Вене, а не в диких степях Паннонии. Нетерпеливо развернув документ, снабженный сургучной печатью и подписями имперских министров, наместник с первых же слов понял, что это конец. Если учесть, что распоряжение финансами было поручено Кошуту, то занятая Веной позиция выглядела не только вызывающей, но и провокационной. В создавшейся обстановке никакое венгерское правительство — этого в Хофбурге не знать не могли — и дня не просуществует без Кошута. Разрывая отношения с лояльной оппозицией, династия открывала дорогу откровенной анархии, чтобы получить повод для применения военной силы, едва наступит подходящий момент.
Таким образом, и способ за номером один, но чудовищно извращенный, перевернутый с ног на голову, тоже принимался к возможному руководству.
Молодой надор Стефан с ужасом взирал на рескрипт, словно это была бомба, у которой вместо тесьмы с сургучом болтался подожженный фитиль. Но делать нечего, приходилось исполнять монаршую волю. На яхте с наместническим штандартом на фок-мачте срочно развили пары.
Стефан предпочел лично объясниться с мадьярскими лидерами. Только бы не наделали непоправимых глупостей сгоряча. Нужно потерпеть, попробовать еще раз договориться. В крайнем случае, палатин сам возьмет на себя посредничество между венгерскими министрами и венским двором.
— Я подам в отставку, — решительно пресек любые уговоры граф Баттяни. — Я честный человек, ваше высочество, и не терплю лицемерия. Подобные игры не для меня.
Сечени, только что вернувшийся из Вены, сделал вид, что крайне огорчен, но, если есть шансы на изменение высочайшей позиции, готов ждать сколько угодно.
Кошут, как и следовало ожидать, высказался с язвительной резкостью. Причем публично, с высокой трибуны.
— Рескрипт, господа, — сказал он, обращаясь к депутатам, которых следовало именовать отнюдь не «господами», а «уважаемыми сословиями», — не что иное, как возмутительная насмешка, легкомысленная игра с отчизной и троном. Независимое министерство в Буде окажется всего лишь второразрядной почтовой конторой, как был Наместнический совет.
Сечени только руками развел и многозначительно взглянул на Ференца Деака и полковника Месароша, стоявших за сохранение связей с династией. Пусть задумаются лишний раз над тем, куда может завести нацию человек, открыто оскорбляющий наместника, приехавшего с самыми благими намерениями, даже императора.
Но и Деак, и Месарош, напустив озабоченность, отвели взгляды. Рескрипт окончательно выбивал из-под ног почву, не позволяя надеяться на компромисс. Лазар Месарош, ответственный за оборону, вообще почувствовал себя оскорбленным. Если император позволяет столь презрительно относиться даже к людям благонамеренным, то ему нечего и надеяться на лояльность открытых противников. Кошут по-своему прав.
— Одумайтесь! — натолкнувшись на враждебное молчание, взмолился наместник. — Проявите достойную сдержанность. На нас с вами, — он всем видом показывал, что не отделяет себя от общей судьбы, — возложена высокая ответственность. Да поможет нам бог оказаться достойными! Иначе прольется безвинная кровь, иначе не будет прощения ни на небе, ни на земле!
— Кому, ваше высочество? — печально спросил Кошут. — Разве я не твердил на каждом шагу, что кровь не должна проливаться? Сама мысль об этом приводит меня в содрогание!.. Но в Пеште, как, впрочем, и в Вене, гуляют разные настроения. Я знаю людей, которые еще неделю назад заявляли о своей приверженности монархии, но это было, повторяю, неделю назад. Теперь они далеко превзошли в непримиримости самых крайних из сидящих в этой зале. О себе, всю жизнь терпевшем муки ради высоких принципов человеческого достоинства, я уж не говорю. Несмотря на открытый вызов, брошенный венгерской нации, я по-прежнему питаю надежду, что благородная уверенность в торжество правого дела позволит избегнуть трагического финала.
Проникаясь, почти против воли, растущей симпатией к человеку, на которого привык возлагать ответственность чуть ли не за все невзгоды и неурядицы своего наместничества, эрцгерцог благодарно прижал руку к сердцу и молча покинул собрание.
Сдержанные, полные гордого достоинства и чувства высочайшей своей ответственности слова Кошута производили глубокое впечатление. Они отнимали последнюю надежду на мирное разрешение спора. Яснее открытых угроз, беспощаднее горестных обвинений.
— Я попробую еще раз обратиться к его величеству, — нарушил общее затянувшееся молчание Сечени.
— Ты уже пробовал, — с присущей ему грубоватой бесцеремонностью осадил Баттяни. — Я сам поеду в Хофбург!
В Пеште и в Буде появились неведомо откуда возникшие личности, подстрекавшие население к беспорядкам. Выдавая себя за вождей революции, они ловко подзуживали распаленную, сбитую с толку публику.
— Виват свободе, друзья! — громогласно вопили одни где-нибудь на углу возле булочной, — Кто голоден, пусть смело забирает свой хлеб!
