– А ну, покажи мне… – он быстро потянулся и расстегнул ей халат, едва не порвав пуговицу.
Она оголила плечи и на них при свете лампад завиднелись синевато-красные полосы, уходящие вниз, по спине и груди. Тэмуджин стянул с нее халат – по всему ее телу расползались темные, большие и малые, пятна. От худобы у нее по бокам выпирали ребра. От жалости к жене и злобы на меркитов у Тэмуджина участилось дыхание, по-волчьи замерцали темные глаза.
– Ну, подожди… – переводя дыхание и едва не задыхаясь, проговорил он, – они ответят за это… Завтра ты сама будешь судить этих женщин, а я их мужчинами займусь.
– Нет уж, – решительно отказалась Бортэ, запахивая халат. – Я их и видеть не хочу.
– Ладно. А мужчины тебя тоже били?
Бортэ вздохнула и слабо кивнула, отворачивая взгляд. Помедлив, сказала:
– Им не нравилось, как я на них смотрю… Хотя я и старалась не смотреть. Видно, не могла скрыть отвращения…
Тэмуджин заскрипел зубами.
– Они за все ответят… А за что они тебя били? Ты ведь им не враг… Что говорили при этом?
– Мол, вы, монголы, гордые слишком и спесивые. Твою гордость, говорили, мы выбьем… А еще, правду говорил этот Чилгир или нет, он хвастался, что на следующий год они пойдут на монголов с большой войной. Мол, теперь пришло время меркитов, а время монголов прошло, и мы, мол, заберем всех в рабы… Ну, да не о чем мне больше рассказывать.
– Ты мне все рассказала?
– Да. Чего же про каждый случай говорить… Мне уж и так тошно обо всем вспоминать.
– Ладно, – Тэмуджин посмотрел в дымоход, – ложись спать.
– А ты что же, так и не отдохнешь?
– Скоро рассветет, а дел много.
Бортэ внимательно посмотрела на него.
– Ты сильно будешь мстить им за меня?
– Это мужское дело, – нахмурившись, боясь, что она начнет отговаривать, сказал он. – Ложись спать.
Бортэ лишь вздохнула и промолчала.
* * *
Тэмуджин вышел из юрты. На небе все еще светились звезды, на востоке едва начинало синеть. В густых предутренних сумерках темнели очертания юрт.
От костра на внешнем очаге поднялись двое воинов.
– Позовите ко мне Сагана и Мэнлига, – сказал им Тэмуджин.
Рядом с юртой на расстеленных потниках спали Боорчи и Джэлмэ. Свет костра по росистой траве доходил до них, слабо освещая сонные лица. За ними, в тени, лежали еще двое, и Тэмуджин, приглядевшись, узнал в них Хасара и Бэлгутэя.
«Вернулись ночью, а в юрту зайти не посмели, – догадался Тэмуджин. – А мать Сочигэл, видно, не нашлась… этого и надо было ожидать».
Он обошел нукеров и ногами растолкал братьев.
– Вставайте!
Нукеры услышали его голос и резво встали на ноги. По-собачьи встряхиваясь ото сна, они туго натягивали ремни на поясах. Братья, проснувшись, сонно позевывали, сидя на траве, терли глаза.
Из ближней юрты вышли Мэнлиг и Саган, быстро приблизились. На лицах их сквозило смущение: нукеры не должны вставать позже своего нойона.
– Дайте мне две сотни воинов, – сказал им Тэмуджин, – а с остальными беритесь за дела. Меня не ждите, спрашивайте все у хана.
– А вы куда же? – Мэнлиг подозрительно посмотрел на него.
– Идите! – приказал Тэмуджин. – У меня здесь свое дело.
Те быстро отошли, и скоро за юртами загремели их зычные окрики. Сразу нарушилась ночная тишина, зазвучали голоса многих людей, раздавались повелительные крики сотников и десятников.
Нукеры и братья ушли седлать коней. Скоро из-за юрт показались двое сотников, скорым шагом они подошли к Тэмуджину, приложили руки к груди, всем видом показывая готовность действовать.
– Вы со своими сотнями будете при мне, – сказал им Тэмуджин. – Поднимайте воинов и ведите их туда, где стоят пленные.
Подошли с конями братья и нукеры, заседлали. Джэлмэ подвел ему жеребца. Сев на коня, он дождался, когда сядут остальные и, глубоко вздохнув, дрожащим от волнения голосом сказал:
– Ну, а теперь мы воздадим этим меркитам за все. Поехали.
Он рысью выехал из айла на северную сторону.
За крайними юртами, в двух сотнях шагов от куреня растянулся огромный табор пленных. За ночь пригнали меркитов и от других захваченных куреней, и теперь их было почти вдвое больше вчерашнего.
Вокруг потухших и все еще дымящихся костров вповалку спали меркиты. В нескольких местах, собравшись кучками, сидели старики. Подавленно сгорбив спины, они мерно покачивались, словно кустики под ветром. Поодаль, по огромному кругу горели костры воинов караула.
Сумерки быстро рассеивались, за восточными холмами небо уже заливалось кровавым красным цветом. Тихо поддувал прохладный ветерок, и на склонах лениво пошевеливались остатки вытоптанной ковыльной травы.
Меркитские старики заметили их и стали будить остальных. Те поднимали головы, расстерянно оглядывались, приходя в себя после короткого ночного забытья, вставали на ноги.
Из куреня одна за другой выехали две тэмуджиновские сотни, от дальних костров, огибая круг пленных, спешили сотники караула. Один из них, стремительно рысивший мимо толпы по восточному краю, сбил с ног зазевавшегося мальчика лет восьми. Тот упал, едва не попав под копыта, закувыркался по траве. Сотник на скаку вытянул его длинной плетью, крикнул меркитским женщинам:
– Уберите детей, вы что, спать время нашли?!
Тэмуджин оглядывал просыпающийся меркитский табор. В широком, плотно сбитом кругу большинство были женщины и дети, среди них редкими кучками стояли старики, немногим больше было подростков лет до десяти-двенадцати.
В середине кучились большие, добротные арбы с крытыми кибитками, рядом с ними толпились женщины, выделявшиеся добротной одеждой и нарядными уборами. «Это семьи нойонов, – подумал Тэмуджин, пристально вглядываясь в них. – Эти самые женщины мучили мою Бортэ…»
К нему рысью подскакали трое сотников караула, спрыгнули перед ним с коней и поклонились. Подъехали двое сотников из куреня. Тэмуджин оторвал взгляд от меркитской толпы, оглядел их.
– Вы со своими сотнями будете при мне, – сказал он.
Те склонили головы.
– Сколько здесь пленных? – спросил Тэмуджин.
– Около полутора тысяч, – тут же ответил один из сотников.
– Разделите их на части, – приказал Тэмуджин. – Пусть встанут отдельно – семьи нойонов, старики и старухи, женщины с малыми детьми, подростки мальчики, подростки девочки.
Сотники, отъехав, на ходу коротко посовещались и ускакали по своим отрядам. Скоро сотенные колонны рассыпались, и всадники, охватывая пленных с разных сторон, начали вклиниваться в толпу. Меркиты возбужденно загомонили, кое-где заплакали малые дети. Женщины, испуганно оглядываясь на всадников, прижимали детей к себе.
Один из сотников выехал к нойонским арбам и, сложив ладони у рта, прокричал:
– Тихо!.. Слушайте и исполняйте без промедления: семьи нойонов остаются в середине, старики и старухи переходят на западную сторону, женщины с детьми на восточную, юноши на север, девушки на юг. Быстро!
Притихшая было толпа вновь зароптала, местами и взревела; первыми заплакали девушки, в страхе прильнув к своим матерям, за ними подхватили малые дети, и скоро огромный круг разразился истошным криком и визгом.
– А ну, тихо-о!..
– Замолчите!! – голоса воинов потонули в диком крике пленных.
Воины, разъяренные от непроходимого шума, схватились за кнуты. Замелькали в воздухе тонкие витые ремни. От этого крики лишь усиливались; тысячные голоса, сливаясь в один сплошной вой, разнеслись по окрестностям. Из-за крайних юрт куреня выходили многие воины и удивленно взирали на происходящее.
Один из всадников охраны догадался: он подскакал к ближней кучке, вырвал у одной из женщин трехгодовалого ребенка, схватив за ворот рубахи, вынул из-за пояса нож и поднес острие к голому животу малыша.
– Тихо! Замолчите! Или перережем ваших детей!
К нему присоединились сразу с десяток воинов: вырывая из толпы детей, поднимая их над головой, подносили к ним ножи.
– Ти-и-хо!!!
Толпа в середине разом притихла; женщины немо дрожали, прижав руки к губам. Ужас заплескался на их лицах, и вокруг быстро установилась тишина. Немногих тех, кто продолжал голосить, воины успокаивали кнутами, грозя саблями и копьями.
– Ну, быстро исполняйте, что велено! – крикнул сотник.
Толпа медленно начала приходить в движение. Киятские воины поторапливали, щелкая кнутами, наезжая лошадьми, подталкивая самых медлительных остриями длинных копий, заставляли их шевелиться быстрее.
Тэмуджин оставался на месте и терпеливо ждал. Наконец, меркитская толпа разделилась на несколько частей, замерла неподвижно, и он тронул коня вперед.
Подъехав к арбам, он всмотрелся в меркитских женщин. Дородные, с властными чертами лиц, они смотрели на него со смешанным страхом и ненавистью. Видно было, что они пренебрежительно смотрели на его возраст, считая каким-то мальчишкой.
«А как вы смотрели на мою Бортэ, когда били ее?.. – подумал он. – Наверно, злобой горели, живьем готовы были съесть… Ну, подождите, посмотрю я сейчас на ваши лица…»
