Уэльский — юный, весёлый, красивый; сёстры окружили его; он расцеловал их всех, покружив каждую в танце. Это была какая-то сказка.
Каждый вечер барона ждал в гостинице поднос, полный визитных карточек, но времени на светские условности не оставалось: корабли, которым предстояло доставить немецкую армию на родину, уже готовились к отплытию. Ридезели нанесли лишь один визит — лорду Норту и приняли у себя мистера Чарлза Фокса по его просьбе. Он, впрочем, больше говорил, чем слушал, и Фредерика поняла далеко не всё: она привыкла к простой речи солдат, а депутат парламента выражался слишком сложно.
…Их дом в Вольфенбюттеле оказался в полном порядке, как будто они покинули его вчера: узнав об их скором приезде, друзья позаботились обо всём и даже заказали роскошный обед, чтобы отпраздновать благополучное возвращение. Грибной айнтопф, картофельная запеканка с корейкой, брауншвейгская колбаса и саксонская ватрушка показались Фредерике пищей богов — как давно она не ела ничего подобного! Через неделю она смотрела в окно, как её дорогой супруг едет верхом во главе своего отряда, марширующего по улице под музыку флейт и барабанов. Вдоль домов плотной толпой стояли люди, которые махали платками и кричали от радости, приветствуя своих сыновей, братьев, мужей, друзей, вернувшихся живыми домой; по щекам баронессы катились слёзы. Утром Ридезели уехали в Брауншвейг. Герцог Фердинанд пригласил их на обед в своём замке; Фредерика вернула ему знамя Брауншвейгского полка, которое спрятала в матрасе ещё в Саратоге и все эти годы возила с собой.
Всю дорогу от Парижа до Версаля король угрюмо молчал, спутники не решались его беспокоить. Людовик XVI вновь и вновь прокручивал в голове разговор в Ратуше: не слишком ли резко он ответил купеческому старшине?.. Тот спросил, устраивать ли праздники по поводу заключения мира, а он ответил: "Пусть город лучше уплатит свои долги". Да, конечно, это прозвучало резко. Король плохо видел без очков, лица людей расплывались в неясные пятна, их выражения он разглядеть не мог, но господин де Комартен наверняка был задет таким ответом.
Ах, как нехорошо. Но с другой стороны, о каких празднествах может идти речь? Зачем? Тем более сейчас!
Мирный договор между Францией и Англией был подписан третьего сентября 1783 года, в тот самый день, когда британцы официально признали независимость тринадцати бывших колоний. Ратифицировать этот документ предстояло через полгода. Франция практически ничего не выиграла, получив только право рыбной ловли у Ньюфаундленда и пять новых городов в Индии (в Индии, до которой год пути, смешно!), Англия же потеряла далеко не всё, сохранив за собой Великие озёра, Миссисипи и земли, лежащие между этой рекой и Луизианой, а также от Алабамы до Флориды. Французский народ вряд ли даже подозревал о том, что где-то за морями идёт война. Что праздновать? Эта неизвестная война поглотила уйму денег, а за увеселения народ тоже платит из своего кармана, да ещё и часто калечится во время празднеств.
Людовик настоял на том, чтобы налоги не повышали — разве что незначительно; Неккер был с ним согласен и изыскивал другие способы добывания денег, занимая их в провинциях или за границей, выдавая разрешения на лотереи… Но кругом же воры и корыстолюбцы! Поставщики завышали цены; военный и морской министр норовили покрыть самые неотложные расходы из налоговых поступлений, опустошая казну; в ближайшие годы все доходы уйдут на уплату долгов, кредиторы уже осаждают правительство, потрясая векселями. Золото утекает за рубеж, а бумаги падают в цене, их можно обеспечить разве что натурой, но и виноградники в этом году залило дождями, хорошего вина не сделать; контрабандисты ввозят во Францию испанские пиастры; голландские капиталисты отказались одолжить денег французскому королю, полагая, что вкладывать их в Англии надёжнее! Называется, "вернули себе статус великой державы"!
Карета въехала в ворота и покатила к Версальскому замку; серо-голубые крыши красиво смотрелись на фоне белых облаков. Мысли короля потекли в другую сторону.
Девятнадцатого сентября эта площадь была черна от народа, желавшего присутствовать при историческом событии — первом путешествии по воздуху. Братья Монгольфье собирались испытать построенный ими летательный аппарат — большой бумажный шар, в который подавали тёплый воздух из горелки. Идея была дерзкой и оригинальной; король дал своё согласие на опыт и присутствовал при нём со всей своей семьёй; изобретатели выкрасили свой шар в голубой цвет и украсили золотым вензелем Людовика XVI. Ровно в час пополудни выстрел из пушки подал сигнал к началу эксперимента. В привязанную к шару корзину поместили барана, пса и петуха (Людовик не разрешил, чтобы первыми испытателями были люди). Второй выстрел — и шар стал подниматься вверх! Он подымался, подымался, медленно дрейфуя в небесах; корзина слегка раскачивалась… Потом стал медленно спускаться и скрылся из глаз. Толпа не расходилась, дожидаясь вестей; король тоже ждал их с нетерпением. Наконец прибыл физик Пилатр де Ро-зье и привёз барана, пса и петуха, подобранных у леса за развилкой дорог. Они были живы! Людовик велел отнести их в версальский зверинец. Давняя мечта человечества может осуществиться — человек способен научиться летать! И это великое изобретение принадлежит французам!
Прованс декламировал тогда стихи, сочинённые Филиппом де Сегюром, — про героев Монгольфье, парящих между небом и землёй, между царями и богами… Рифмованная ерунда, но у Месье был такой вид, как будто это, по меньшей мере, Данте.
Людовик улыбнулся своим мыслям; лица его спутников разгладились.
— Корроль!
Мужчины и женщины отступали в сторону и склонялись в поклоне — длинные ряды расплывчатых фигур, неясные пятна лиц, шорох шёлка и шарканье подошв. Людовик шёл по галерее, глядя прямо перед собой и сложив полные губы в полуулыбку. Сейчас будет заседание совета, потом обед, потом игра в карты, потом… Он уже целую неделю не был на охоте, разве что стрелял ворон в парке. Надо будет поехать завтра… Или нет, послезавтра. Да, непременно послезавтра!
Герцог де Пентьевр запросил за свой замок Рамбуйе шестнадцать миллионов ливров. Шестнадцать миллионов! А ведь его ещё надо ремонтировать и перестраивать конюшни. Но Рамбуйе больше, чем Сент-Юбер, и ближе к Парижу. В тамошних лесах водится много дичи, это был бы идеальный охотничий дом. Марии-Антуанетте он не нравится, она называет его "жабьей готикой". Но не перестраивать же и замок! Вот что: нужно устроить там ферму, она так это любит, — хорошенький хуторок с сельским домиком, коровками, маслобойней…
* * *
Холод пробирал до костей, и всё же Гревскую площадь заполнила толпа, желавшая полюбоваться фейерверком. Руджиери, пиротехник Месье, воздвиг дорическую колонну выше
