Спустя полчаса Аргиряди, одетый в зимнюю шубу, поцеловал возле ворот дочь и сел в фаэтон.
София осталась стоять в воротах. Узкое серое платье делало ее еще стройнее и придавало ей строгий вид.
— Не оставляйте дом без Никиты, — обернулся Аргиряди к Теохарию. — Остальное все сделай так, как я велел.
Впервые перед поездкой София видела отца таким взволнованным. Она знала, что он пробудет в Константинополе самое позднее до конца месяца, но тоже вдруг почувствовала необъяснимую тревогу.
Кучер Гаврил сел на козлы. Взмахнул кнутом, и лошади медленно тронулись вверх по обледеневшей улице. Возле новой церкви фаэтон свернул к Хисарским воротам, Аргиряди в последний раз прощально махнул рукой. Затем фаэтон покатил вниз, и вскоре цоканье копыт заглохло вдали.
— Пойдемте… — сказала София, и все, кто вышел проводить Аргиряди, молча разошлись.
Теохарий отправился в нижнюю канцелярию, Елени поднялась в столовую — камин там горел весь день.
Сбросив шаль, София, немного помедлив, вошла в комнату отца.
В тусклом свете зимнего дня эта просторная, оклеенная темно-зелеными обоями комната казалась еще уютнее.
Девушка села за стол. В проводах отца было что-то невысказанное, необычайное, и сейчас тишина комнаты угнетала ее.
Она встала, чтобы пойти переодеться, но сперва решила оставить в сейфе отца кольцо матери и брошку с синим аметистом, которые всегда надевала, когда хотела, чтобы начинание завершилось успешно. София открыла сейф, сняла брошку и положила ее на место. В глубине сейфа она заметила конверт. Осторожно взяла и посмотрела, что на нем написано.
«Завещание пловдивского торговца Первой гильдии Атанаса Аргиряди, составленное 4 декабря 1877 года».
Руки ее медленно опустились на холодный металл. Колокола кафедрального собора зазвонили к вечерне. Ее словно ударило в грудь чем-то тяжелым. Захлопнув дверцу сейфа, она вернулась к столу.
Вокруг была холодная пустота. София подошла к окну. Солнце садилось. Улица была пустынна. Она чувствовала, что колокольный звон душит ее, что произошло нечто непоправимое. Тоска стеснила грудь, застряла комом в горле.
Схватив шаль, София выбежала из дома. Захлопнув за собой калитку, устремилась вверх по улице. На углу церкви остановилась. Улица, спускавшаяся через Хисарские ворота к заарской дороге, была пуста.
Сделав еще несколько шагов, София прислонилась к стене церкви, повернулась лицом к холодному камню.
— Папочка, папа… — застонала она, но голос ее потонул в колокольном звоне, ударявшем в стены домов и рвущемся вверх, будто желая достичь вечернего неба.
В середине декабря в Балканских горах выпал обильный снег. Метель кружила его в бешеном танце, и в ясные дни снизу, из Фракии, на снежные вихри смотрели с надеждой, как на единственное спасение от русских, осуществлявших прорыв на юг.
Однако еще с начала месяца Сулейман-паша приступил к переброске своих войск по морю с линии Русе-Варна в Константинополь.
После долгих обсуждений из Илдызкьошка поступило распоряжение: войска должны направиться к западной части прибалканского фронта. Армия Гурко сосредотачивалась с другой стороны к Орхане, и это было наиболее правильной контрмерой.
У Шипкинского перевала стоял с тридцатитысячной армией Вейсел-паша.
Несмотря на все это, и в Константинополе, и в Пловдиве, и в Софии, и в Казанлыке были убеждены, что до таяния снегов зима обеспечивает им линию фронта. А до того многое может измениться, многое можно поправить.
Однако 13-го, 14-го и 15-го декабря войска генерала Гурко, передвигаясь по складкам гор возле Арабаконакского перевала, перешли Балканский хребет и вышли на Софийскую низменность.
Сулейман-паша узнал чэту потрясающую новость в Пловдиве. Круглые сутки из Константинополя прибывали войска — пешим ходом, на телегах и на поездах.
К ночи 15 декабря основное ядро его армии было сосредоточено около Саранбея.
На следующий день, несмотря на сильный снегопад, началась переброска войск к Ихтиманским высотам. Вечером в обстановке полной тайны маршал поехал в Софию, но не прошло и суток, как он вернулся, едва спасшись где-то под селом Вакарел от летучей казачьей сотни.
В это время армия Шекир-паши вела безнадежное сражение по спасению Софии.
Сулейман-паша надеялся, что за несколько дней дойдет до Софии и даст решительный бой. После тягостных летних и осенних месяцев его честолюбивая душа жаждала чего-то героического, стремилась к победе, пусть и дорогой ценой.
Однако его войска смогли занять линию Ихтиман-Самоков лишь во второй половине дня 20-го декабря.
В тот вечер Сулейман-паша остался ночевать в селе Долна-баня. Уединившись в комнатушке дома, где расположился штаб, он впервые ощутил, что находится в безвыходном положении. Его самоуверенность азартного игрока, ставящего на кон чужие средства, постепенно улетучилась.
Шекир-паша сперва уверял, что отстоит Софию, но вот уже два дня молчит.
По сведениям, поступавшим с Камарской равнины, последние дни операции не были благоприятными. Гурко удалось перебросить через горы почти всю ударную силу своих войск, перегруппировать ее и немедленно вступить в бой.
А сорокапятитысячной армии маршала, истощенной долгим переходом после ее переброски в Константинополь, потребовалось целых пять дней, чтобы преодолеть расстояние от Саранбея до Ихтимана!
К несчастью, снег шел три дня подряд, не переставая, и полуголодные, плохо одетые и обутые солдаты едва плелись по узким ущельям Костенца. Не было фуража и для лошадей. Горцы либо сожгли, либо разграбили сеновалы, и животные от голода еле держались на ногах.
И природа, и люди — все было против него, и озлобленная душа Сулейман-паши болезненно отзывалась на каждую неудачу. Счастливую звезду, под которой протекала его жизнь и в которую он всегда верил, заволокло дымом сражений. Около полуночи маршал вышел из своей комнаты, спустился во двор и оглядел окружающие холмы.
На их склонах горели огни солдатских биваков — красные, далекие. Снег перестал, и горы стояли суровые и грозные, будто преграждая ему все пути в жизни.
Сулейман-паша ощутил царившие вокруг мрак и тишину как зловещее предзнаменование. По телу у него пробежали мурашки, запахнув шинель, он вернулся в комнату.
— Каково будет распоряжение относительно биваков назавтра, ваше превосходительство? — спросил адъютант, убирая со стола только что изготовленную им диспозицию.
Сулейман-паша молчал, глядя в темное окно. Адъютант стоял по стойке «смирно» позади него.
— Остаемся здесь… следующие два дня… — раздельно и решительно произнес Сулейман-паша. Взгляд его все так же был устремлен в окно.
Щелкнув каблуками, адъютант вышел.
Сулейман-паша снял шинель. Любая попытка вступить в бой в том состоянии, в каком находились сейчас его войска, была бы безумием, означала бы поражение, разгром. Помочь Софии — Шекир-паше и Реджеб-паше? Сулейман-паша отрицательно покачал головой. Нет! Он останется здесь. В конечном счете именно эти высоты являются оборонительным рубежом Румелии. И если придется прибегнуть к общей румелийской обороне, она начнется здесь.
Погасив свечу, он подошел к окну. Небо над горными цепями было тревожно-синего цвета. Сейчас где-то там вершится судьба Софии. Сулейман-паша снова покачал головой. Нет, он отсюда не двинется, пока не будут решены насущные проблемы, пока его люди не станут годными для ведения боя. В конце концов, он уже обсудил по телеграфу эту возможность и с Константинополем.
Глаза его блестели, неспокойно оглядывая ночное небо. Может, время работает не только против него, может, оно стало работать на него! Может произойти даже самое невероятное. Если Шекир-паша сумеет дать русским сражение у Софии и порядком их потреплет, тогда через пять-шесть дней он нанесет решающий удар по армии Гурко в предгорьях Стара-Планины. Перейти Арабаконакский перевал зимой не так легко, как преодолеть Шипкинский перевал в июле. Там, в горных теснинах, он мог бы раз и навсегда решить свое будущее, обеспечить себе карьеру.
Во дворе происходила смена караула. Щелкали затворы винтовок, слышались четкие шаги солдат.
Сулейман-паша, не зажигая света, сел возле окна. Небо над горами еще больше посинело, в нем было нечто загадочное, оно будто таило в себе неизвестность, которую нес с собой завтрашний день.
София пала после двух решающих сражений в предгорьях Стара-Планины. 23 декабря город был оставлен, войска отступили быстро и беспорядочно.
Поздним вечером того же дня из Илдызкьошка передали по телеграфу, что необходимо приступить к выполнению румелийского оборонительного плана и что главнокомандующим турецкими войсками назначается военный министр Реуф-паша.
