— Чёрт его знаит. Сказывал, вестей нет, и он не знает, чё говорить князю Ивану.
— Мда-а, — многозначительно процедил Камбила.
— Ты гляди за парнем! — на прощание наказал он Камбиле.
Гланда только снисходительно улыбнулся. Они пожали друг другу руки и разошлись.
На следующий день Камбила с утра был у Егора, и они поехали на рынок, чтобы подобрать Гланде на зиму сани. Выбирали долго, да так и не выбрали. Купив пару огромных лещей, поехали к пруссу варить уху. Гланда вечером проводил друга чуть ли не до его ворот. Прощаясь, Камбила сказал, что завтра придёт пораньше, чтобы продолжить поиск саней. На этом они расстались.
На следующее утро Камбила немного задержался. Опоросилась одна из свинок, принеся больше дюжины поросят. Такое редко встречалось и не посмотреть на приплод он не мог. Когда поднялся к Егору, увидел сидящего Вабора. Он сидел, склонив голову, и не поднял её, несмотря на вошедшего гостя. Гланда как-то машинально глянул на Егорову постель. Она была пуста.
— Где Егор? — тревожно глядя на Вабора, спросил Гланда.
Тот молчал.
— Где Егор? — переспросил Камбила, поднимая литовцу голову.
В его глазах стояли слёзы.
— Нет больше Егора, — чуть не плача, ответил Вабор.
— А где он?
— Всё! Забрали! Егор, оказывается, убил Фёдора Дворянинцева.
Камбиле стало всё ясно. Что-то объяснять Егорову соседу он не стал. Выйдя, он остановился в раздумье посреди двора. Он даже не заметил, как мимо проехал возок. Зато его заметили. Хозяин приказал вознице сдать назад. Дверца приоткрылась и из неё показалась голова Осипа Захаровича.
— Здорово, боярин! — приветствовал он Гланду.
Тот оглянулся:
— А, боярин! Здравия и те желаю.
— Чё столбом стоить? — спросил Осип.
— Встанешь! — неопределённо ответил он.
— Садись, — пошире открывая дверцу и отодвигаясь от края, предложил боярин, — здесь и поговорим.
Гланда машинально сел, но молчал. Начал разговор Осип.
— Да, нехорошо случилось. Жаль мне Егора. Хороший парень. И на тебе: убил боярина.
У Гланда промелькнул вопрос: откуда тог знает? — резко повернулся к боярину.
— Да не убивал он боярина. Я убил его, — вырвалось у него признание.
Глаза Осипа округлились:
— Ты?
— Я! — с вызовом бросил Камбила.
И он всё, как на духу, рассказал Осипу.
— Ах, вот как! Это меняет дело!
Эти слова породили в сердце Гланда надежду. Правда, признавшись в убийстве, он принимал вину на себя. Но об этом даже не думал. Не думал ещё и потому, что этим он предотвращал незаслуженное наказание и так пострадавшему Егору, его другу.
— Тебя домой отвезти? — спросил боярин, когда Камбила замолчал.
Прусс кивнул.
Остановившись у хором Гланды, Осип сказал, что попытается освободить Егора.
— Но сам понимаешь, дело трудное, — помолчав, добавил: — а вдруг тебя бросят вместо него? — боярин развернулся и посмотрел на Камбилу.
— Пусть бросают, если на этой земле нет справедливости, — выпалил Камбила.
— Ты, — заметил Осип, — не торопись так говорить. Во всём придётся разбираться. Ну; бывай, — и он кивнул кучеру.
Когда Камбила остался один, чувство уверенности в помощи Осипа стало развеиваться. И начал думать, что же он может предпринять. Первое, что пришло в голову, — освободить Егора силой и бежать. Но куда? В Москву? «Спасёт нас Москва, — рассуждал он, — на время. Новгородцы пришлют ходоков: так, мол, и так, убит боярин. Захочет ли Москва ссориться с ними, когда и без того натянутые отношения. Что же делать? А что, если махнуть к князю Ивану? Он нас видел, когда мы были у его брата Симеона. Хотя... будь здесь Симеон, пожалуй, бы мог уладить дело. А этот?.. Надо же такому случиться: уехал Оницифер. Этот бы своего помощника в обиду не дал. И так, что же у меня остаётся? И решил попробовать освободить Егора со своими людьми. Другого выхода, похоже, нет. Он вызвал старшего прусса и отдал соответствующее распоряжение. Зачем терять время? Потом они скроются, а старший прусс должен был потихоньку свернуть хозяйство и двинуть в Московию. Но тут возник другой вопрос: «А дадут ли они старшому это сделать. Узнав о случившемся, они могут натравить толпу...
— Мда-а... — Гланда потеребил бородку, посмотрел на старшого и сказал: — а всё же подбери людей ненадёжнее. Осторожно пощупай новгородцев. Дашь денег...
Высокий, здоровенный прусс погладил голову, укладывая разметавшийся рыжий волос, потом ответил:
— Попробую.
Гланда проверил надёжность спрятанных сокровищ, взяв солидную часть. Она должна была пойти на освобождение друга.
А на следующий день к обеду во двор Камбилы въехала знакомая повозка Осипа. Хозяин вылез из неё и, поймав какого-то мальца, сунув ему грош, попросил сбегать за хозяином и сказать ему, что Осип ждёт. Малец хмыкнул носом и, поочерёдно, то на одной, то на другой ноге, поскакал к крыльцу. Вскоре показался и сам хозяин. Он почти подбежал к Осипу. Не поздоровавшись, схватив его за руку, с надеждой спросил:
— Освободил?
Осип покачал головой. Потом, склонив её, тихо спросил:
— Покупка-то удалась?
— Какая покупка? — не без удивления спросил он.
— Да, деревушки Дворянинцева.
Лицо Камбила побелело. Он понял, что его тайна раскрыта и что его ждёт. Но об этом не хотелось и думать.
— Советую, пока не поздно, на некоторое время скрыться, — посоветовал Осип, поворачиваясь к повозке.
Он тяжело поднял ноги, крякнул и опустился на сиденье.
— Пока не освобожу Егора, никуда не поеду! — глядя в лицо Осипа, почти выкрикнул Камбила.
Гость ничего не сказал, прикрикнув кучеру:
— Пошёл!
Пронырливый московский наместник, имея хорошие связи среди новгородцев, быстро узнал. Не только о Камбиле, но и о назревающем событии вокруг Егора и поспешил к князю Ивану. Князь внимательно его выслушал, поднялся с кресла и подошёл к окну. Двора с этой стороны почта не было. Узкая полоска земли и... высокая ограда. Так что смотреть на что-то не было возможности. Вернувшись, остановился около стола, постучал по нему пальцами, не выполнить указание брата он не мог, но и идти на явный разрыв с верхушкой новгородцев тоже не хотелось. И всё же он решился.
— Постарайся незаметно привести его ко мне.
Когда стемнело, в заднюю калитку Ярославого дворища прошмыгнули две фигуры. Иван встретил Камбилу со слегка снисходительной улыбкой. Указав на кресло, князь стал ходить по комнате, слушая прусса о его жизни до последних дней.
Выслушав, князь ещё долго расхаживал, прежде чем сказать ему:
— Собирайся в дорогу. Я дам тебе охрану, — и пояснил: — Так хочет мой брат.
Камбила поднялся, в благодарность склонил голову и ответил:
— Князь, я благодарен вам и великому князю Симеону Иоанновичу за отзывчивость, доброту. Я буду ему, всему вашему роду, Руси верным слугой. Но... да простит меня бог и великий князь, без своего брата, друга и спасителя, чтобы мне ни угрожало, я не поеду.
Князь подошёл к нему. Лицо его оживилось:
— Ты знаешь, боярин, я думаю, мой брат в тебе не ошибся. Его хорошее к вам отношение передалось и мне. Не скрою, сердце только может радоваться такому поступку. Что ж, настаивать не буду. Ступай. Береги себя. А мы подумаем, как тебе помочь.
Наутро личная стража Камбилы докладывала ему, что невдалеке от хором толкались какие-то люди. По говору это были не новгородцы. Камбила догадался, кто это мог быть. И это придало ему решимости. Он предупредил Айни, что им скорее всего придётся покинуть город. Узнав причину, она поддержала мужа, освободив его от ненужных терзаний.
Оницифер Лукич был в глубоком расстройстве. Уже отъехав не один десяток вёрст от Новгорода, он всё не мог понять: зачем посадник послал его узнать, что творится в Орешке. «Оказать им помощь, — полагал он, — подраться со шведом, — другое дело.
А съездить на поглядки... Прав был Егор, что не поехал, говоря, что это пустая трата времени. Хотя как он там...». И тут же в какой раз корил себя, что не отверг просьбу Фёдора Даниловича: «А всё это моя скромность. Ишь, побоялся: если откажусь, то будут говорить, что раз победил и уже возгордился. Тьфу!».
Но как ни честил себя Лукич, он был воин. Отец рано стал приучать его к военным походам. Поэтому между своим чертыханием он всё же не потерял голову. От своего небольшого отряда он выделил несколько человек и пустил их вперёд, чтобы на шведа не напороться. Много их бродит в этих краях.
Через пару дней их пути прискакал один из разведчиков и сообщил, что навстречу движется какой-то странный отряд на нескольких повозках. Лукич тотчас приказал коней и повозки отогнать подальше, а самим залечь в густом кустарнике у дорога.
Вскоре показалась первая повозка. Унылая лошадёнка с выпятившимися рёбрами еле её тащила. Мужики, но не воины сидели понурые, по обе стороны телега. Лежащий рядом с Оницифором воин толкнул его в бок:
