обернется в страх не только перед Мотькой, про которую знал, что много чего на ее совести, а и перед мужиками. Вдруг что-то нападало на Краснопея, и он нещадно ластился к мужикам и слова разные улещивающие говорил, и можно было подумать, что он оправдывался перед ними, хотя и не понимал, за что… Но случалось и по-другому. Это когда на сердце наваливалась тоска. Тогда он с острой неприязнью смотрел на людей. А ведь он не был озлоблен, порой подымался высоко хотя бы и в помыслах, но, к его неудовольствию, такие минуты выпадали все реже, и оттого тускнело на душе, она словно бы съеживалась и уж не выплеснется из нее нечаянное и не обольет радостью, чаще стыло там. Верно что, когда наваливалась тоска, Краснопей с досадой смотрел на людей, выискивал в них все, что напоминало собственное бессилие. Изводил их погаными словами, в открытую сказывал, что близок к сильным мира сего, хотя и не совсем так, как прежде, и все же… все же ему поверят, если он доложит о мужичьем упрямстве. Вдруг да и говорил:
— Отчего-то разобиделась на меня власть. Поди, взяла в ум, что худо служу ей, не подпираю своим словом, не вывожу вашего брата на чистую воду. А надо бы, а, мужики?..
Краснопей понимал, что не нужно бы говорить об этом. Мало ли что? Вдруг среди мужиков затесался кто-то из варначного племени? А они там все повязаны с властью. Но он догадывался, что если бы еще перед мужиками начал таиться, опасаться их, не выдержала бы бедная головушка, склонилась бы под тяжестью горьких мыслей и уж не поднять ее…
Краснопей лежал на слабом, поскрипывающем при шевелении узком лежаке и раздумывал. Чудно! Часто ли раньше ломал голову над чем-то? Все делалось по-другому, несуетно и с душой, и мысли появлялись радостные, мнилось, что и для него отыщется местечко потаровитей.
Голь, очнувшись от вялой утренней дремы, заспорила, не умея поделить ичиги. Их не хватало на всех, а на двор приспичило. Она зашумела, заверещала. Краснопей поморщился и поднялся с лежака.
— Ну, что?.. — сказал он, оглядывая пацанву.
— Ницё, — отвечал старшой, подтягивая штанишки на одной лямке. — Вись, маемся…
Но вот ребятня сладила с непростой задачей. Краснопей знал, никуда она не бегала, шмыгнет за дверь, попрудит с крыльца, и обратно… В прежнее время он ругался, а теперь как бы и не заметил ничего. Когда же ребятня, морщась, попила из кружек гольного кипятка и выкатилась из избы, Краснопей горестно покачал головой.
Краснопеиха видела, как поломало мужа, удивлялась перемене в нем, нередко спрашивала, что с ним, почему он как подмененный и слова доброго не скажет?.. Краснопей не отвечал, а порой смотрел на нее с досадой. Да, Краснопеиха видела, что творилось с мужем, и украдкой смахивала слезу и все думала про свое… Нынче она чаще вот такая — постоянно и напряженно думающая, и можно предположить, что она не в своем уме, но это ничего бы не объяснило. Она и сама не сказала бы, что с нею, отчего ее мысли трудные и горькие, и все сшибаются, и подгоняют друг друга.
— И когда это кончится? — изредка спрашивала она с какой-то странной опаской, точно бы сама не хотела, чтобы так произошло. А и впрямь, не хотела бы… Стоило вспомнить, какой она была прежде, крикливой и ни о чем знать не желающей, кроме своего интереса в жизни, как все в ней возмущалось, и она ни за что не согласилась бы стать прежней. Краснопеиха часто видела сны, как бы в укор жизни, светлые и радостные, но иной раз появлялась во сне старая загубленная лошадь, и смотрела на нее та лошадь и о чем-то спрашивала, и она отвечала, в ее ответе звучала убежденность, что все сладится, и та жизнь, что посветила, но потом была отдвинута, незадавшаяся, не ушла вся, не растворилась в летах, дожидается своего часа. И, надо полагать, дождется, она в отличие от Краснопеихи упертая и через всякую беду пробъется к людям и скажет в утешение им:
— А вот и я… Принимайте!
Поверстается ли по сему, нет ли?.. Во сне казалось, что поверстается, с этой надеждой в сердце она просыпалась и шла на работу, неулыбчивая, прямая и худотелая. Никто уже не кликал ее цыганкой, люди, кажется, позабыли то время, когда она выказывала себя шумной и часто бестолковой, нынче она участлива к чужой беде и недоумевает при виде ее и ждет не дождется, когда та исчезнет. Вот за это и принимали Краснопеиху на деревне и прощали даже и то, что она своего мужа держала точно бы за кого-то не от мира сего, не выгоняла на работу разленившегося, и защищала, если говорили о нем худое.
Краснопеиха нынче недолго поработала в бригаде, голова разболелась, сказала:
— Плохо мне… Пойду я…
Помощник бригадира, длиннобородый и смуглолицый карым с седыми висками, сказал:
— Иди уж, чего там?..
А дома никого: ребятня умоталась, и муж куда-то ушел. Краснопеиха подтянулась к лежанке, долго сидела, зажав голову руками и тихо, не от боли, от чего-то теплящегося на сердце и мучающего, постанывающая, а потом легла на доски, заваленные старым тряпьем. Она так и пролежала весь день с открытыми глазами, видя лишь темный потолок и что-то ползающее, подрагивающее в углах тонкой серебряной паутиной и норовящее укрыться. Но укрыться было негде, паутина рвалась и провисала. Когда же в избе стало сумрачно и студено (За день тепло вытекло), подвалила ребятня, загоношилась. Краснопеиха поднялась с лежанки, накинула на плечи курмушку.
— Ты куда, мамань?.. — спросил меньшой.
— Куда надо, — отвечала вяло.
— А туда не надо, — заметно волнуясь, сказал меньшой. — Спымают, потому как… потому как… Леволька влоде бы догадывается, что это ты ломаешь забол.
Чудно говорил меньшой, прямо как взрослый, погладила бы его по голове, да руки вдруг обвисли, отяжелели, к тому же увидела в глазах у старшого досаду, и не к братцу обращенную, к ней, спросила:
— Ты чего, Сенька?..
Старшой не ответил, отвернулся, а когда она подтолкнулась к двери, подбежал к ней, крикнул:
— Не ходи туда! Не ходи!..
Но Краснопеиха не послушалась.
— Ладно вам! — сказала строго и прикрыла за собой дверь.
Ночь темная, но что для Краснопехи ночь, с завязанными глазами прошла бы в любой конец деревни и отыскала бы, что надо: и малая загугылина на крестьянских избах памятна ей, про всякую вмятину в темных заулках знает. Краснопеиха запрятала взятый в сенцах топор под курмушку,
