Ознакомительная версия.
— Тихо! Нонче магазин закрыт, — громко крикнул дядя Гриша.
— А может, открыли. По случаю праздника… демократии…
Зал притих, переваривая услышанное, тут-то и прорвался топот бегающей по проходу малышни. Дети или взрослые, кто в такую минуту разберет? Люди вскочили и бросились к выходу. Первыми приезжие, народ привычный и добычливый, за ними свои. На крики здравомыслящих, пытавшихся остановить бегство, не обращали внимания. Вскоре зал опустел наполовину. Это был конец.
На Денисова навалилась какая-то тяжесть, он почувствовал, как задрожала нога. Денисов сел, уронил голову на руки и неожиданно для себя заплакал — верно, сказалась бессонная ночь и напряжение последних часов. Было горько, обидно, как от детских ран, и как в детстве, не чувствовалось стыда.
Когда Ветров узнал о происшедшем, он сразу позвонил Алишеру. Тот заклокотал в ответ булькающим смехом:
— Что и требовалось доказать.
— Нужно не доказывать, а разобраться в том, что случилось.
Алишер тяжело вздохнул.
— Нам никак не договориться. Ты — про случайности, я — про систему. Не такая уж она у нас примитивная. Завтра батальон вернется на место и сможет выдвигать в депутаты, кого захочет. Поезд, правда, уже уйдет. Пока же проведению собрания не помогло даже личное знакомство с генералом Ильиным. Нет, каков наш милый друг? Я его, честно говоря, недооценил. С магазином так это вообще режиссерская находочка…
— Ну, уж здесь-то Сергей ни при чем, — твердо сказал Ветров.
— Как знать… Только не пытайся провести расследование и выяснить, кто давал указания. Получишь новый тбилисский вариант. Систему нельзя победить примитивными средствами, она надежно застрахована от таких любителей, как мы с тобой. Нужно сначала достигнуть уровня ее выживаемости…
Господи, как же здорово научились мы рассуждать. На все имеем объяснения, хвалимся проницательностью, умением исчислять негативные последствия, так что в конце концов предпочитаем не действовать вообще. Но кто же будет налаживать жизнь, если мудрые отойдут в сторону?
И потом, ну, не может Серега заниматься недостойным обманом. Он, который еще в училище закалял свой характер и всегда хранил верность данному слову, не способен вести двойную игру. Ветров уверен в этом. Ему вообще кажется странным, что Алишер так предубежден против старого друга и пытается свалить на него всякую неудачу. Пусть он лучше вспомнит, сколько доставалось Сереге из-за своей твердости, вплоть до разрыва с коллективом.
— Это когда же? — удивился Алишер.
— Да хотя бы в истории с контрольной.
— По математике? Ну, брат, думаю, что ты не все знаешь.
— Мне достаточно того, что я видел своими глазами, — резко сказал Ветров. Его стала раздражать вечная подозрительность Алишера и вошедшие в профессиональную привычку разговоры о незнании всех обстоятельств. Он знает главное, а блох пусть ищут неутомимые знатоки.
Прошел год, у каждого по-своему.
Алишер по-прежнему дымил в своей берлоге, с квартирой вышла новая отсрочка. Возвратились две старые рукописи с одинаковыми отказами: поднятые проблемы уже нашли широкое отражение в публицистике и вряд ли вызовут читательский интерес, так что извините. Несколько лет назад, когда тема только обозначилась, смелых на публикацию не нашлось. Теперь же, обмусоленная конъюнктурщиками, она навязла в зубах, и ему намекнули, что не следует повторять пройденного. Воистину ужасна у нас судьба умных людей!
Зато Ильин, по обыкновению, процветал: занял должность командующего и получил еще одну генеральскую звездочку. Тут тоже рок, но уже счастливый: как бы ни менялись власти, он не проигрывает. Вот, кажется, и усилий особых не прилагает, и не подличает, а все на коне. Одно слово — удачник.
У Ветрова дела обстояли хуже. За всю свою службу он, пожалуй, еще никогда не чувствовал себя так плохо: прямо на глазах разваливалось хорошо налаженное дело. Ну, кому теперь нужны сверхустойчивые системы связи, рассчитанные на условия ракетно-ядерной войны, и все его блестящие инженерные находки? В военной науке вообще воцарилась неразбериха. Большинство питавших ее тем нацеливалось на отражение внезапной атаки коварного и злобного агрессора, который, судя по всему, теперь исчезал с горизонта. Официально такие темы не закрывались, но интерес к ним терялся. Заговорили о хозрасчете и самофинансировании, что для бюджетной организации с уникальными сверхсекретными разработками звучало более чем нелепо. Руководители занялись поисками выгодной халтуры, молодежь не вылезала из курилок, обсуждая проблемы общественного переустройства, а наиболее деятельные поглядывали в сторону совместных предприятий и примеряли гражданские пиджаки.
Пожалуй, самым первым в этой обстановке сориентировался адмирал Зеленцов, который как-то вдруг отпустил строгие вожжи и занялся наукой. Разумеется, своей собственной. Адмиральский штаб преобразовался в специальное научное подразделение по разработке автоматизированной системы научных исследований института, и Зеленцов стал ее главным конструктором. По счастливому совпадению, этому же была посвящена тема его диссертации, сразу же получившая, таким образом, высокую актуальность и практическую реализацию. Теперь он предпочитал, чтобы его не тревожили и лишь иногда баловали новостями.
Стоял тихий август. Ветров догуливал отпуск и впервые за долгое время не чувствовал необходимости в досрочном появлении на службе. Так бы и отдыхал, если бы от одного из приятелей не поступило предложение заняться разработкой информационной системы для какой-то новой организации. Выгода состояла в том, что организация была правительственной и за ценой не постояла бы. Новая власть, вовсю критиковавшая старые структуры за разорительные траты, сама скромностью пока не отличалась и старалась солиднее обставить свою деятельность. Несмотря на заманчивость, предложение требовало предварительного обсуждения с коллегами, потому-то пришлось на время отставить нескончаемые дачные хлопоты и приехать в институт.
Обстановка там была необычной, сотрудники кучковались в коридорах и что-то оживленно обсуждали. Появление отпускника всегда вызывает интерес, а тут ничем, кроме дежурного «ну как дела?», Ветров не удостаивался. Правда, показалось, что вопрос лишен обычного безразличия. Ситуацию прояснил подполковник Кротов.
— Евгений Петрович, рад вас видеть! — вскричал он, прерывая обмен любезностями Ветрова с очередным коллегой. — Поздравляю: наконец-то пришли решительные люди, которые прекратят все это словоблудие. Вы слышали, они заявили о необходимости укрепления обороноспособности. Значит, теперь обещанного сокращения армии не будет. Я так понимаю?
— Кто эти решительные и что, собственно, произошло?
— Как, вы ничего не знаете? Ведь у нас… у нас…
— Военный переворот, — подсказал коллега.
— Ну уж скажете, — сразу понизил голос Кротов и испуганно огляделся, — я ничего такого не говорил, ничего…
Тут-то и услышал Ветров новость о заявлении советского руководства и отстранении Горбачева. Новость, которую все утро передавали по радио, в то время как он ехал в машине и легкомысленно слушал музыку.
Наконец-то! Это была первая и самая естественная реакция. Наконец-то в стране нашлись те, кто наведет порядок и заставит людей работать, а не шнырять по митингам. Правда, когда чуть позже услышал заявление сам, надежда угасла: те же привычно обтекаемые фразы, большинство из них уже говорились предшественниками новоявленного «советского руководства»: и о благе народа, и об обновлении Союза, и о приверженности к подлинной демократии. Свежим словом было, пожалуй, ГКЧП, но оно почему-то ассоциировалось с мрачным подвалом, обвитым большими трубами, из которых с шипением вырываются струйки белесого пара.
Ветров отогнал неприятное видение — нужно делать то, ради чего приехал, а не предаваться пустым фантазиям. Поскольку начальник института отсутствовал, он пошел к генералу Павлову.
— Что, уже отозвали? — встретил тот вопросом.
Ветров объяснил цель прихода.
— Какая еще система, какая организация? — замахал он руками. — Теперь всем братам-демократам конец вышел. Вынимай прежние технические задания и колдуй над своими каналами. Пора приниматься за дело. Людям передай, чтобы глубже исследовали и без надобности по улицам не бегали. Если уж совсем невтерпеж, то пусть одеваются в гражданку. И самому нечего здесь болтаться, пока в отпуске. Они там еще не раз переворачиваться будут, а нам нужно силы восстанавливать.
Ох и добряк этот генерал Павлов, никому серьги не жалко: нашим и вашим. Конечно, новая ситуация Ветрова вполне устраивала: возвращалась тематика, все входило в прежнее русло. И тем не менее его не покидало ощущение нечистоплотности, какой-то игры. Ну ладно, раньше — играли и говорили, что так нужно для Великого Дела. Потом признали: и Великое надо делать законно. Пришел, стало быть, его величество Закон. Почему же сейчас не следуют ему? Откуда возникла эта чавкающая уродина — ГКЧП? Недаром сразу заговорили о перевороте, даже осторожный добряк Павлов.
Ознакомительная версия.
