Ознакомительная версия.
Он всю жизнь воспитывал в себе послушание, доведя его до главного правила, способа существования. Сначала действовал авторитет воинских законов, предписывающих безусловное повиновение старшим, потом авторитет самих старших и уверенность в том, что они знают нечто большее. А по мере продвижения по службе становилось очевидным, что носители высших интересов — вполне заурядные люди. И даже когда механизм возникновения очередной высокой глупости был вполне очевиден, у него не доставало сил, чтобы остановить его или хотя бы подрегулировать. Вот доберусь, думалось, до главного рычага, тогда и остановлю, а в положении колесика нужно просто правильно вертеться.
И все же, что это с ним сегодня творится? Кто навевает крамольные мысли? Ребята, уверенные в своих действиях, выходящие из повиновения офицеры или музыка, которая каким-то непостижимым образом проникает в душу и рвет ее на части? Конечно, сегодняшняя кровь может стать витком нового кровопролития, ему нужно поставить заслон. Но почему это должен делать он, генерал Ильин? Ведь перед ним такой высокий барьер…
— Барьер, Сережа, у всех одинаков, просто твой на другом уровне, — сказал Ветров.
Странное дело, неужели он говорил вслух? Ильин поднял голову. Ребята смотрели с верой, с надеждой. Да, пришла пора принимать решение. Самое главное. Он вызвал офицера штаба и сказал:
— Подготовьте приказ: всем войскам возвратиться в пункты постоянной дислокации. Оформите надлежащим образом и немедленно разошлите для исполнения.
Чинная обстановка штабной машины нарушилась радостными возгласами. Все повскакивали с мест, поспешили к Ильину, стараясь выказать свое одобрение, а он, стиснутый дружескими руками, говорил:
— Ну что вы, ребята? Это вам спасибо… Вот уж не думал, что устроите такое испытание в конце службы…
— Поверку, — поправил Лабутя.
— Что? — не понял Ильин.
— Вечернюю поверку…
Они возвращались домой, когда совсем рассвело. Несмотря на бессонную ночь, в машине никто не спал. В стране еще царил ГКЧП, кое-где действовало чрезвычайное положение, в столице только что закончился комендантский час, но теперь все это казалось детской игрой. То, что она скоро закончится, сомнений не вызывало. Дождь прекратился, небо быстро очищалось, день обещал быть погожим. По случаю установления летной погоды Лабутенко рекомендовали убыть в отпуск. Тот не возражал, ибо предвидел, что после победы над путчистами начнется закономерный этап награждения непричастных и наказания невиновных, от которого лучше всего остаться в стороне. Мысль эту начали развивать, фантазией старались никого не обойти.
Иван Строев наконец-то приходил к Белому дому, где вместе с хором солдатской песни исполнял «Гром победы раздавайся!». И получал благодарность от Верховного.
Капитану Микулину и его комбату объявлялся выговор за самовольный вывод техники из расположения части.
Цыпляев отмечался правительственной наградой за проявленную бдительность и высокий профессионализм при блокировке опасной группы пособников американского империализма.
Полковник Петров привлекался к ответственности за сопротивление работникам правоохранительных органов, а Владислав Кириллович за успешную пропагандистскую работу награждался хроническим радикулитом.
Подполковнику юстиции Новикову по прозвищу Алишер выдавался сюжет для неопубликованного рассказа, а профессору Ветрову — «черная метка» на увольнение с действительной военной службы по случаю победы демократии и сокращения Вооруженных Сил.
Генерал-лейтенант Ильин получал третью звезду.
Время за дурачеством прошло незаметно. Они быстро проехали значительную часть пути и вдруг прочно застряли у железнодорожного переезда. Дорога там сужалась, а навстречу шла большая колонна — то начал выполняться приказ Ильина. Ветров остановился за «жигуленком» с прицепом, водитель которого выражал явное нетерпение. Он очень недружелюбно поглядывал в сторону вышедших из машины офицеров и что-то бормотал себе под нос. Наконец, когда раздражение переполнилось, громко заговорил о дармоедах, которые сидят на шее у народа и не дают простым людям покоя ни днем, ни ночью. У военных в таких случаях вошло в привычку прижимать уши и делать вид, что сказанное к ним как бы не относится. На этот раз, однако, товарищ попался очень агрессивный. Он стал кричать, что день и ночь работает на участке, выращивая урожай, и полночи провел в дороге, намереваясь поспеть к открытию рынка, а теперь там займут лучшие места. Что на трассе нет бензина, а военные жгут его тоннами. Что у генералов и полковников имеются госдачи с гектарами земли, на которых работают солдаты, когда он сам, вот этими руками…
Петров не выдержал и, не говоря ни слова, так сжал ему «вот эти руки», что скандалист вскрикнул от боли и убрался к себе в машину, где продолжал клеймить военных уже в обществе своей толстой спутницы. Неприятный дорожный инцидент не мог испортить настроения. Команда Ветрова стояла на обочине и с гордостью смотрела на лязгающую и рычащую, окутанную сизым дымом колонну.
Солнце вставало все выше. Колонна ехала. Солдаты спали. Служба шла.
Это уж слишком! (фр.)
Да будет свет! (лат.)
Счастье не в награде за доблесть (лат.).
Жизнь правде посвящать (лат.).
От английского scoundrel — негодяй.
Молчит, но говорит (лат.).
Спасибо, как ваша фамилия? — Ветров. Мне шестнадцать лет. Я родился в Сибири, в маленьком тихом городке…
Довольно, вы расскажете о себе на следующем уроке, сейчас я очень спешу. До свидания (англ.).
Опасность в промедлении (лат.).
Образ жизни (лат.).
Ознакомительная версия.
