Ознакомительная версия.
Два всадника медленно подошли к нему. Склонились в предписываемых ритуалом поклонах. Выпрямились. Он ощупывал глазами их неподвижные, словно выточенные из темного дерева, узкоглазые лица.
– Нанзад-батор.
– Дугар-бейсэ.
– Добро пожаловать в мою обитель, – наклонил массивную тяжелую бычью голову Джа-лама. Его лоб был обвязан шелковым ярко-желтым платком. По краю платок тоже был вышит маленькими паучками «суувастик». – Вы из Урги?
– Из Урги, досточтимый Дамби-джамцан.
– Я написал Дэлэб-хутухте, что приеду зимой.
– Зима уже наступила, досточтимый, и проходит уже.
– Я просил в письме прислать мне печать хошунного князя.
– Мы привезли ее.
– Я просил также прислать мне представителя для переговоров. Вы – представители?
Два всадника переглянулись. Снова склонили лбы в поклоне.
– Мы в вашем распоряжении, Дамби-джамцан. Красные – не собаки. Красные – не звери. Красные хотят, чтобы Халха навек покончила с духовной темнотой и вековыми предрассудками и обратилась лицом к свету, знаниям, разумному хозяйству и истинному просвещению. Вы ведь хотите, досточтимый, чтобы Халха была счастлива?
«Счастлива! Вон они о чем! Если я скажу им, что разрушение вековых святынь не есть просвещение, а массовые убийства лам и священников не есть свет разума – что они мне ответят?!»
– Я считаю, что я, как восьмое воплощение великого Амурсаны, всю свою жизнь боролся за счастье моей Халхи.
Он тайком ощупал под отворотом курмы нож. Бедро холодил запрятанный в складки исподнего халата пистолет. Кто их знает, этих посланцев? Низко кланяются, а потом рванутся, выстрелят навскидку. Нет, молчат, озираются, даже вроде бы смущены, подавлены; важно, как императорские павлины, ступают по коврам; ведут себя достойно. Нет, нет, не надо думать о плохом, эти красные монголы – ведь тоже монголы, разве нет?! И ты тоже монгол. И вы трое должны понять друг друга.
В висках подозрительно часто, глухо билась кровь, будто он выпил змеиной водки или японского сакэ. Он пристально вглядывался в гостей. Нет, нет, надо им верить; надо им верить хотя бы сегодня, хотя бы на час, хотя бы – на миг.
– Пройдите в мои покои. Дугар-бейсэ, вам понадобится для удобства отдельная юрта? Вам понадобится отдельная юрта, чтобы отдохнуть, Нанзад-батор?
– Благодарю, почтеннейший. Неплохо было бы после дороги отдохнуть в тишине.
Он приказал слуге Харти распорядиться и поставить юрты в большом дворе близ главного крепостного здания. Максаржав предал его. Максаржав ушел от него к красным. Ну и что, ты хочешь сказать, что тебе отрубили правую руку? Твоя правая рука – с тобой. У тебя ее никто не отрубит.
Он провел гостей в тронный зал. Охранники стояли рядом с его троном навытяжку. Его воины стояли по всем углам зала, стояли вдоль стен, живым вооруженным, грозным квадратом охватывая его, трон и двух посланников. Нет, они ничего не смогут ему сделать. Едва их руки протянутся к оружию, как оба они будут изрешечены пулями… и стрелами. Его воины, кроме винтовок, еще вооружены хорошими степными стрелами, и у многих стрел наконечники пропитаны ядом. Нет, он не бережет свою жизнь. Никогда не берег ее. В Астрахани он сражался против революционных повстанцев бок о бок с Царскими казаками, забыв себя, врезался в самую гущу боя, взмахивал саблей над головами орущих, умирающих. Бой – священен. Умереть в бою почетно, твердил ему всегда Унгерн. То же самое он мог сказать ему.
Еще раз взглянуть на неподвижные раскосые лица. Еще раз улыбнуться – теперь уже дружественно, спокойно… может быть, даже покровительственно.
– Не хотите ли осмотреть оружейный склад?
– Будем польщены. – Дугар-бейсэ слегка поклонился.
– Не хотите ли взглянуть на мои драгоценности? Я готов показать вам собрание редчайших драгоценностей, когда-либо собранных в Азии.
– С удовольствием. – Нанзад-батор улыбнулся одними углами губ.
– У меня в крепости имеется и коллекция уникального боевого оружия. Я собирал холодное и огнестрельное оружие много лет… начал это делать, еще когда жил в России. Такой коллекции, ручаюсь, нет ни у одного крупного коллекционера оружия ни в Европе, ни в Новом Свете. Не желаете взглянуть?
– Если позволите. – Оба посланника снова переглянулись. Кожа дорожных тырлыков скрипнула. Или это скрипнули сапоги? Зачем они так часто переглядываются?
– Отлично. – Джа-лама туже затянул на затылке желтый платок. – Тогда – идемте?
И они пошли по переходам и коридорам его дворца.
Да, дворца, ибо настоящий императорский дворец напоминала его крепость Тенпей-бейшин, ибо он был здесь владыка, и ему подобало жить как владыке, как восьмому воплощению Амурсаны; и слуги низко склонялись перед ним, и солдаты отдавали честь, и денщики распахивали перед ним двери, и часовые у дверей сначала скрещивали штыки, потом их разводили, впуская в заповедные покои его вместе с гостями. О, гость – это священно. Гостя всегда надо уважить. Гостя прежде всего надо накормить, напоить, приготовить ему хороший ночлег, а потом уже водить по сокровищницам и расспрашивать о том, что творится в мире. Обычай был нарушен. Горячие поозы, жареная баранина, сладости, водка и чай их ждали потом, немного погодя. Хороший крепкий сон в наскоро разбитых юртах – тоже. Сейчас ему хотелось похвастаться.
Похвастаться перед красными владыками своими несметными богатствами, своими чудесами; своими драгоценными ножами и кинжалами, ружьями и нунчаками, своими нефритовыми четками и золотыми Буддами – всем, что он накопил, награбил, отвоевал, покорил, пока шел земным путем Дао.
– Я вручу вам девять Белых Подарков, – сказал он, остановившись перед дверью, на которой был начертан красной краской огромный иероглиф «ОМ». – Вы, новая власть, достойны девяти Белых Подарков, что любой уважающий себя владыка преподносит благородным гостям.
Посланники почтительно склонили головы. Он раздул ноздри и почувствовал, как от их потных лиц пахнет чесноком, а от пол дорожных тырлыков – конской мочой.
– На оружейный склад пойдем потом. Здесь, в этой комнате, – моя коллекция оружия. И мои драгоценности в сундуках. Извольте поглядеть.
Джа-лама поднял руку в приказывающем жесте. Стоявший у двери солдат, охранявший сокровищницу, подтолкнул в спину штыком напарника. Тот медленно, вразвалку, подошел к сундуку и открыл крышку. Из сундука в лица гостей и в одутловатое, сизое лицо Джа-ламы, похожее на первобытную личину, брызнули разноцветные, сшибающиеся лучи от золота и самоцветов, там лежавших – в грудах, в кучах. Драгоценные камни играли, соблазняя безумством. Золото тускло светилось, отблескивало кроваво-красным в свете масляных тибетских светильников. Нанзад-батор восхищенно склонился, присел на корточки, взял в руки золотую диадему-ваджру с пятью золотыми языками пламени, взвиваюшимися ввысь. В каждом огненном золотом языке торчал крупный, искусно ограненный рубин. Красные, как кровь, камни бешено сверкали, грани отливали лиловым и густо-розовым.
– Бесценная вещь, – горделиво произнес Джа-лама. – Ваджра со лба знаменитой каменной Ваджрадакини из пещерного монастыря в Аджанте, в Индии. Не правда ли, волшебна? Когда вы смотрите на нее, вы думаете не только о воздаянии. Наша карма всегда с нами. Вы думаете о счастливом прохождении души, которая созерцала и держала в руках ваджру богини, по всем Семи Небесам самадхи.
Нанзад-батор мертвой хваткой вцепился в ваджру. Не мог ее положить обратно в сундук. Из сундука отвесно вверх били слепящие лучи. Сколько перстней… сколько браслетов, сколько золотых змей с изумрудными глазами… сколько статуэток Будд и Тар, их круглые, как мандарины, колени блестят, их золотые плечи горят и вспыхивают… а золотых цепей, соединенных грубыми лазуритами и остро ограненными саянскими гранатами – и густо-вишневыми, и ярко-сине-зелеными, – не счесть… За такие цепи вешают мандалы… А вот тяжелые женские серьги, их здесь целые россыпи – золотые широкие листья лимонника, а гроздья мелких красных ягод – из мелких, маленьких турмалинов, из красной яшмы, из желто-красного сердолика… Великий Будда, он впервые видит такое… Этот бандит, живой Бог, лже-Амурсана, оказывается, несметно богат… Окопался тут, в Маджик-сане, на стыке путей из Монголии в Синьцзян и в Алашанские торгоуты… Засел в крепости, поит и кормит триста семей своих подданных, и это – последние и единственные люди, что отдадут за него жизнь…
Послышался вздох Дугар-бейсэ. Нанзад-батор поднял глаза – и застыл. Его ноги затекли. Он не мог встать с корточек. Джа-лама расхохотался.
В глаза посланников со стены ударили ножи.
Ударили тибетские кинжалы-пурба.
Ударили короткие японские и тайваньские мечи.
Ударили длинные обнаженные японские мечи – для сражения, что могли вести друг с другом лишь самураи.
Ударили коричневые, гладко отполированные нунчаки, сочленения которых были соединены золотыми и серебряными цепями, а в драгоценное дерево вкраплены, как скань в икону, агаты и аквамарины – камни удовольствия и радости китайских принцесс.
Ознакомительная версия.
