Я смотрел широко раскрытыми глазами на все, что меня окружало, — на квадриги и на зрителей, на приготовления к ристаниям и на ссоры соседей, мешавших друг другу видеть со всем удобством арену. Но мне показалось, что толстый римлянин обернулся и что-то сказал Корнелину, и тот стал искать глазами Виктора на скамьях, вытягивая голову. Итак, фортуна благоприятствовала трибуну на полях сражений, и парфянская стрела, которой мы грозили Грациане, не поразила его! Соседями Корнелина были почтенные люди. Они обращались к трибуну с какими-то вопросами, и прославленный воин отвечал им с достоинством.
Все занимало меня. Вергилиан явно скучал, и даже появление Грацианы его не взволновало. Что ему еще было нужно? Или сердцем поэта окончательно завладела прелестная Делия? Но я уже сам познал власть женского тела и мысленно сравнил девушку из Карнунта и танцовщицу. Грациана была почти ребенок, еще, может быть, не проснулась от детских снов, Делия же пылала всем своим существом… Однако я знал, что если бы вместо колесниц на арене состязались гладиаторы и если бы победитель, попирая ногою поверженного противника, ждал с мечом в руках, как народ решит судьбу побежденного, то Грациана опустила бы вниз большой палец, требуя этим римским жестом, чтобы несчастного добили. А Делия, может быть, не поступила бы так… Как понимал свою любовь к танцовщице Вергилиан? У меня самого не было большого опыта в этой области. Любовь представлялась мне каким-то смутным чувством, которое заставляет сильнее биться человеческое сердце, пробуждает в нем желания. Вероятно, проще всего это чувство воспринимают такие, как Корнелин. Я имел случай наблюдать за его жизнью во время службы в легионе и понял, что он рассудительный человек, знающий, чего хочет, и почти всегда достигающий своей цели. Но время от времени я смотрел туда, где сидела Грациана, и ее белокурые волосы напомнили мне о Маммее.
Наконец кончилось торжественное шествие, утихли приветственные крики. Томительно пропела труба. Цирк затихал постепенно, готовясь к волнующему зрелищу. И вот в дальнем конце арены разом отворились при помощи особого хитроумного приспособления двенадцать широких ворот, и двенадцать квадриг
— шесть голубых и шесть зеленых — вырвались на арену с такой быстротой, что спицы колес превращались в сплошные круги. Перевитые ремнями из предосторожности, на случай падения, возницы только благодаря многолетней привычке могли устоять на несущихся колесницах. На головы у них были надеты предохранительные кожаные шапки, похожие на шлемы воинов, а за пояса заткнуты ножи, чтобы в случае катастрофы в одно мгновение отрезать привязанные вожжи и тем спасти свою жизнь. Но в минуты, когда двести конских копыт упруго били в песок арены, вероятно, никто из этих отважных людей не думал о смерти.
Цирк ревел от восторга. Я слышал, как соседи говорили, что давно не было таких упоительных состязаний. Казалось, что сами кони понимают важность события: взволнованные происходящим, опьянев от криков и понуканий, они со злобой косили глаза на соперников.
На поворотах, когда квадриги с размаху огибали мету, колеса глубоко врезались в песок. Но все обходилось благополучно, квадриги снова летели вперед, весело щелкали бичи, и неистовство в цирке увеличивалось с каждой минутой. Опытные возницы делали все от них зависящее, чтобы сохранить спокойствие и беречь силы для решительного мгновения.
Уже начинался последний, седьмой круг. Крики на скамьях превратились в сплошной вой. Зрители скрежетали зубами, вскакивали с мест, взлезали на мраморные сиденья, а соседи сталкивали их оттуда, так как эти обезумевшие люди мешали видеть арену. Взоры всех были обращены на Акретона, на лучшего возницу голубых, любимца не только красивых женщин, но и черни.
Результат состязаний зависел от седьмого поворота. Нужно было сделать его у самого края меты, чтобы по возможности сократить расстояние и тем выиграть драгоценное время; здесь имела значение каждая пядь земли, и зрители были уверены, что в последнее мгновение Акретон, как всегда, неподражаемым рывком вылетит вперед и вырвет победу у Арпата, не отставшего от него ни на шаг со своей страшной серой четверкой.
Но все добрые пожелания были на стороне чернокудрого каппадокийца.
— Акретон! Акретон!
Казалось, люди забыли обо всем на свете; в цирковых страстях растворились горе и любовь, государственные дела и заботы; всех одинаково обуревали жажда быстроты и желание победы, и в этом чувстве потомственный сенатор ничем не отличался от простого поденщика, а возницы были в эти мгновения важнее консулов и даже императора.
В подии, недалеко от Корнелина, жена Квинтилия, золотоволосая, завитая, как барашек, Лавиния, не имела больше сил сдерживать свое волнение, поднялась с места и ломала пальцы. Должно быть, она ничего не видела перед собой, кроме четверки вороных коней и того, кто правил ими с таким неподражаемым искусством.
Сенатор Квинтилий, величественный и благообразный, как и полагается быть представителю его сословия, всячески успокаивал супругу:
— Не волнуйся, мое сокровище! Ведь мы же ничего не поставили на Акретона!
— Акретон! Гирпина! — гремело под пурпуровым навесом.
Один богатый торговец предлагал другому:
— Пять тысяч сестерциев против одной тысячи за Гирпину!
Но второй не соглашался на такой заклад.
Вдруг на какое-то мгновение в цирке наступила мертвая тишина, потом сразу же тысячи людей заревели от ужаса:
— Акретон!
Гирпина круто огибала мету, почти распластавшись по земле. Но правое колесо квадриги Акретона зацепилось за левое колесо Арпата и, точно пущенное рукой дискобола, отлетев весьма далеко в сторону, завертелось волчком на арене. Трудно было охватить разумом, что там происходит. Над ареной уже дымились облака пыли, поднятой квадригами…
Видимо, Акретон не успел в это страшное мгновение обрезать вожжи, его с размаху ударило головой о камень меты, и тогда четверка обезумевших коней потащила тело прославленного возницы по арене. Конец оси без колеса вздымал фонтаном песок. Труп Акретона прыгал жалкой куклой на вожжах. Когда наконец цирковым служителям удалось остановить распаленных лошадей, дрожащих как в лихорадке, от прекрасного Акретона остался мешок переломанных костей. Кожа с лица была сорвана, и на этой кровавой маске страшно белели оскаленные зубы. Все это случилось перед нами, от ужаса Вергилиан закрыл рукой лицо.
Гирпина вздрагивала мелкой дрожью и вдруг заржала, точно призывала своего погибшего господина…
Когда потом префект цирка опрашивал свидетелей, никто не мог рассказать толком, каким образом сорвалось колесо. Как и предполагали зрители, на некотором расстоянии от меты Акретон вырвался вперед, чтобы захватить удобное место для последнего поворота. Но его соперник, звероподобный Арпат, про которого ходили слухи, что он занимается магией, чтобы увеличить власть над лошадьми, выкрикнул какое-то одному ему известное слово, и серые кони, по-кошачьи прижав уши, из последних сил ударили подковами в землю. В это мгновение и произошел ужасный случай с колесом.
Всеобщее волнение было так велико, что никто не обращал внимания на Лавинию, рвавшуюся в слезах на арену.
Только супруг удивлялся ее впечатлительности.
— Я всегда говорил, что женщинам не следует посещать цирк, — ворчал достопочтенный Квинтилий.
Некоторое время на арене еще продолжалась суета. Но, не теряя драгоценного времени, цирковые рабы привычно засыпали кровь песком. Уже новые двенадцать квадриг готовились принять участие в состязаниях.
Второй заезд закончился вполне благополучно победой достойнейшего, так же и третий. Но после пережитого зрелище уже не захватывало зрителей, и люди удивлялись, почему пустили первой квадригу Акретона. Однако знавшие всю подноготную жизни знаменитого возницы рассказывали с огорчением, что он сам захотел выступить первым, чтобы поскорее встретиться с некоей сенаторшей, томившейся от страсти.
Во время четвертого заезда Вергилиан не раз оборачивался с каким-то внутренним беспокойством в ту сторону, где находились карнунтский торговец с дочерью. Он даже выразил желание говорить с ними.
— Досадно, что они сидят так далеко и не видят нас.
Мне показалось, что в данном случае его интересует не столько разговор с Виктором, сколько желание перекинуться словом с Грацианой. Я предложил помочь ему:
— Хочешь, я поднимусь к ним и скажу, чтобы Виктор подождал тебя у выхода из цирка?
— Сделать это довольно затруднительно, — в нерешительности проговорил Вергилиан.
— Ничего нет проще.
Во время приготовлений к следующему состязанию зрители шумно разговаривали, спорили о достоинствах того или иного возницы. По рядам ходили продавцы сладостей и прохладительного питья. Женщины обмахивали веерами из павлиньих перьев разгоряченные лица. Соседи нашептывали им нежные слова, а мужья, сидевшие рядом, взвешивали шансы квадриги, на которую они ставили в этом заезде. Я с трудом пробирался к Виктору, и не один обругал меня невежей за то, что наступаю людям на ноги. Но в конце концов я благополучно добрался до своей цели и передал карнунтскому жителю просьбу Вергилиана. Я видел, как оживилось лицо Грацианы при этом имени. Трагическая гибель Акретона не произвела на девушку большого впечатления. Да, это была мраморная красота! Я показал, где сидит Вергилиан, и, увидев поэта, она приветствовала его, подняв руку и шевеля пальцами. Поэт стоял и махал издали свернутым в трубку свитком. Я знал, что это был многострадальный Сенека.
