— Хочешь, я поднимусь к ним и скажу, чтобы Виктор подождал тебя у выхода из цирка?
— Сделать это довольно затруднительно, — в нерешительности проговорил Вергилиан.
— Ничего нет проще.
Во время приготовлений к следующему состязанию зрители шумно разговаривали, спорили о достоинствах того или иного возницы. По рядам ходили продавцы сладостей и прохладительного питья. Женщины обмахивали веерами из павлиньих перьев разгоряченные лица. Соседи нашептывали им нежные слова, а мужья, сидевшие рядом, взвешивали шансы квадриги, на которую они ставили в этом заезде. Я с трудом пробирался к Виктору, и не один обругал меня невежей за то, что наступаю людям на ноги. Но в конце концов я благополучно добрался до своей цели и передал карнунтскому жителю просьбу Вергилиана. Я видел, как оживилось лицо Грацианы при этом имени. Трагическая гибель Акретона не произвела на девушку большого впечатления. Да, это была мраморная красота! Я показал, где сидит Вергилиан, и, увидев поэта, она приветствовала его, подняв руку и шевеля пальцами. Поэт стоял и махал издали свернутым в трубку свитком. Я знал, что это был многострадальный Сенека.
Наталис обрадовался, узнав о присутствии поэта.
— Мне тоже надо бы встретиться с Вергилианом. Как хорошо, что ты разыскал нас, друг! Но к чему тебе возвращаться на старое место и слушать со всех сторон нелестные оклики? Оставайся с нами!
Мне этого очень хотелось. Я скромно уселся рядом с африканцем, а он продолжал развлекать Грациану, не обратившую на меня никакого внимания:
— Теперь посмотри в другую сторону. Видишь человека с круглой черной бородой? Это Филострат.
— Тоже банкир?
— Нет, он написал книгу об Аполлонии.
— В Карнунте так звали одного виноторговца.
— Это совсем другой Аполлонии. Сейчас, пожалуй, ритор — самый известный человек в Риме.
Можно было понять, что книги мало интересуют девушку. У нее был такой вид, точно она ждала чего-то, что вот-вот должно случиться в ее жизни.
Виктор расспрашивал меня о Вергилиане и почему-то вздыхал. Я рассказал обо всем, что его могло интересовать. Из беседы выяснилось, что карнунтский житель перебрался с дочерью и всеми своими домочадцами в Рим. Однако Виктор жаловался, что переезд в Италию не оправдал его надежд — дела здесь не налаживались, мешали более ловкие конкуренты.
— В Карнунте все было просто. Я закупал у варваров необработанные кожи, дубил их и перепродавал в Аквилею за наличные. Там их с удовольствием брали римские и антиохийские купцы. А в Риме торговля происходит так, что товаров не видит ни продающий, ни покупающий, и они, может быть, даже не существуют в природе, а только обозначены на доверенности. На таких торговых операциях люди при умении делаются миллионерами, а при неудаче разоряются.
Наталис не переставал посвящать Грациану в тайны римской жизни:
— Смотри! Вот Лавиния пробирается к выходу в сопровождении служанки. Быть может, она хочет поплакать над трупом несчастного Акретона…
Девушка с удивлением посмотрела на собеседника.
— Всего лишь три дня тому назад Акретон присутствовал на моей пирушке, и Лавиния возлежала рядом с ним! И такой трагический конец! Хотя кто знает, что ждет нас самих завтра…
— Рядом с Акретоном возлежала Лавиния?
— Это происходило у меня в доме. Вот этот юный сармат тоже посетил мой праздник вместе с Вергилианом.
— Ты хорошо знаешь поэта, — вздохнул опять Виктор, — каковы его планы на будущее?
Я должен был сказать, что об этом мне ничего не известно. Торговец еще раз вздохнул.
В разговор вмешался болтливый Наталис:
— Ах, Вергилиан… Очаровательный собеседник и какой изящный стихотворец! Но мечется из Рима в Александрию, из Александрии в Афины и все чего-то ищет, и сам не знает чего… А каким образом поэт стал тебе известен, дорогой Виктор?
— Он два раза приезжал в Карнунт, закупал кожи для сенатора Кальпурния.
— О, я и забыл, что он занимается, помимо всего прочего, коммерческими операциями! Хотя, кажется, мало смыслит в этом.
Но, вероятно, Грациану интересовали не столько торговые способности Вергилиана, сколько его умение с нежностью заглядывать в женские глаза…
Ристания закончились. Зрители стали шумными потоками спускаться к выходу. Я увидел, что Корнелин, бесцеремонно расталкивая людей, старается пробраться к Грациане. Толпа то оттесняла его от цели, то рассеивалась на мгновение, и тогда трибуну удавалось приблизиться к нам на несколько шагов. Наконец Корнелин ухватил торговца за полу тоги.
— Приветствую тебя, почтенный Виктор!
Карнунтец обернулся.
— Не узнаешь трибуна Корнелина?
— Нет, не узнаю.
— Клянусь Геркулесом! Я присутствовал на пире в честь Цессия Лонга.
— Теперь вспомнил. Рад видеть тебя.
Может быть, Корнелину тоже хотелось беседовать с Грацианой, а не с этим скучным торговцем, ее отцом, но поступить так запрещало римское приличие. Грациана с удивлением смотрела на незнакомого человека, не подозревая даже, что это тот самый воин, который написал ей про парфянскую стрелу.
Но разговаривать в этой невероятной давке было затруднительно. Каждый спешил к выходу, чтобы поскорее вернуться домой к ужину. Со всех сторон нас толкали грубияны, обмениваясь замечаниями по поводу цирковых состязаний:
— Какое несчастье! Бедный Акретон!
— Скажи лучше — бедная Лавиния!
— Приглашаю сегодня к себе… Будет Арпат.
— Ну, с этим не побеседуешь!
— Найдешь у меня и других.
Откуда-то появился Квинт Нестор, уже успевший познакомиться с Виктором по какому-то торговому делу.
— Виктор, мне нужно с тобой переговорить… — начал куратор, но юркий человечек с навощенной табличкой в руке вцепился в него и стал что-то шептать на ухо.
Нестор протестовал:
— Нет, двенадцати процентов недостаточно…
Всюду у куратора были знакомцы, и немедленно завязывались деловые разговоры с записями на навощенных табличках, с подсчетом процентов.
Корнелин не спускал глаз с Грацианы. Ее редкая красота не казалась особенно соблазнительной в сравнений с прелестями многих других женщин, которые были около нас. Но я подозревал, что при виде» девушки у трибуна возникали серьезные намерения. По мнению таких, как он, женщина создана для продолжения рода. Однако почему же ему хотелось, чтобы именно Грациана, а не другая, стала матерью его детей? Вероятно, играли здесь свою роль и некоторые другие соображения трибуна, — может быть, мысль о богатстве Виктора.
Толпа нажимала со всех сторон. В этой суматохе мужья теряли жен, друзья
— друг друга, заимодавец — должника; Наталис и Виктор куда-то исчезли. Возле Грацианы остались Корнелин и я, но она искала глазами отца.
Я тоже смотрел на Грациану с нежностью, хотя она как бы жила в каком-то недоступном для меня мире. Давно ли она играла с погремушкой, а потом с куклами и ей вешали на детскую шею янтарный амулет от злых духов? И вот она уже привлекает к себе взгляды мужчин. Ее грудь еще была стянута крепкой полотняной повязкой, чтобы сделать фигуру более стройной и оттенить выпуклость бедер. Таков обычай в римских семьях. Но каждый день Грациана могла вылететь из отцовского гнезда и стать матроной. Она еще больше похорошела. Кормилица ее была, вероятно, германка, и это от нее девушка вместе с северным молоком унаследовала удивительную нежность кожи. Жизнь ее протекала так, как должно протекать существование богатой римской девушки. Грациана вышивала и пряла, к ней приходил педагог и обучал ее греческому языку, и вместе с ним она читала «Одиссею». Теперь ей пошел шестнадцатый год, и судьба уже собиралась набросить ей на голову огненное покрывало невесты. Я уеду в Томы и там буду вспоминать Маммею или таких девушек, как Грациана, а она станет матроной, все в доме будет покорно молодой хозяйке, от последнего раба до самого важного гостя, какого-нибудь почтенного старика в сенаторской латиклаве. Ее будут называть госпожой, выполнять малейшие ее прихоти, и сам муж будет у нее на побегушках, когда увидит, что все преклоняются пред красотой жены. А сколько искушений ожидает женщину в толпе льстецов, вздыхателей и опытных развратников! Или воспитание многочисленных детей отвлечет ее от соблазнов? Но пока она еще нуждалась в защите отца, взывала к нему с тревогой в глазах.
Корнелин воспользовался случаем, чтобы взять Грациану за руку.
— Не бойся, я буду твоим защитником. Как я счастлив, что снова увидел тебя!
— А когда же ты раньше видел меня?
— В Карнунте. Я — трибун Корнелин. Получила ли ты мое послание?
Грациана отшатнулась и с изумлением посмотрела на этого властного человека.
— Значит, это ты прислал мне письмо?
Быть может, Грациана даже берегла послание в ящичке из янтаря, где она хранила драгоценные безделушки, гранатовые ожерелья и кольца с бирюзой — все то, что девушки прячут в таких заветных ларцах.
