— Оно-то так,— согласился купец.— Да только не один я. С людишками переговорить бы... Нынче разный народ по дорогам бродит.
Он поднял на Словишу смущенный взгляд:
— Ты того... Ты на меня не обижайся...
— Чего же обижаться-то? Я ведь, коли что, и один. Мне ведь не привыкать,— сказал Словиша.
— Ты на меня не обижайся,— повторил Прибыток — Я сейчас, я мигом.
И вышел из избы. Угрюмый мужик, сидевший у окна, неодобрительно покосился на Словишу. Дружинник подмигнул ему.
Скоро Прибыток вернулся, весело сказал Словише:
— Согласились.
— Вот и ладно,— обрадовался Словиша.
Утром двинулись в путь. Выехали за ворота, свернули в лес. Ночью прошел дождь, в лесу было прохладно, пахло зеленью и хвоей. Привязав коня к задку телеги, Словиша лежал на мешках с солью и смотрел на плывущие по небу облака.
К полудню пригрело солнце, и дружинника разморила дрема. Он не заметил, как заснул, а проснулся оттого, что телега стояла, а возле телеги толпились люди. Позади всех суетился Прибыток. Лицо его не понравилось дружиннику, и Словиша потянулся за мечом. Но меча под рукой не оказалось.
Словиша сел на мешке и протер глаза.
— Эй, Прибыток! — крикнул он через головы мужиков.
— Тута я! — живо отозвался Прибыток, выглядывая из-за широких мужичьих спин.
— Это что за народ? — спросил Словиша.
— Мужики.
— Вижу, что мужики. Да только раньше я их что-то не видел.
— Из лесу мужики,— охотно пояснил Прибыток и снова юркнул за спины.
— А меч мой где?
— В щелку провалился,— сказал один из мужиков и взял Словишу за рукав кафтана.
— Ты меня не трожь,— вырвался Словиша и вскочил на ноги.
Мужики незло засмеялись.
— Прыткой...
— А глазищи-то...
— Сымай его, чего глядеть!
Двое мужиков запрыгнули в телегу, столкнули Словишу на землю. Вокруг загоготали.
— Чего ржете? — рассердился Словиша.
— А то и ржем, что прыткой.
— Ишь, странничком прикинулся.
— А меч княжеской.
— И в суме соболя.
Тут сквозь толпу протиснулся мужик с хмурым взглядом — тот самый, в рваном зипуне.
— Здорово, кум,— сказал он с улыбкой.
— Ты кто? — спросил Словиша.
Мужик сказал:
— Летяга. Сотник князя Рюрика Ростиславича. А ты кто?
— Никто.
Летяга хмыкнул и приказал, оборачиваясь к мужикам:
— Вяжите его да в телегу. И ты, Прибыток, помоги.
Словишу связали, снова усадили на мешки с солью. Рядом, свесив ноги, присел Прибыток. Стараясь избегать укоризненного взгляда дружинника, сказал со вздохом:
— Служба княжеская — дело подневольное. Эх-ха!
— Иуда ты! — оборвал его Словиша и дернулся на мешке.
— Кому Иуда, а кому верный слуга,— тихим голосом объяснил Прибыток.— Мы ведь за тобой от самого, почитай, Новгорода следим. Все приглядывались, все промеж собой смекали: тот али не тот. Тот. Попался!..
Словиша сплюнул:
— Зря везете меня.
— Чего же зря? Все яснее ясного: меч-то Святославов,— значит, и ты Святославов гонец.
— Эка рассудил. Дурак ты, Прибыток. Будет вам с Летягой от Рюрика Ростиславича взбучка.
— А это ишшо поглядим.
Прибыток чмокнул и взмахнул над головой кнутом. Кони побежали быстрее, телегу замотало на рытвинах и на корнях деревьев. Словиша выругался, лег на спину.
Как и утром, по ясному небу плыли белые облака.
5
Допросив Словишу, Рюрик отпустил его. Да еще дал золота на дорогу, да еды, да коня. А Летяге велел проводить дорогого гостя.
— Передай Всеволоду от меня поклон,— сказал он на прощанье.— А на нас не серчай.
— Ну что? — спросил Словиша еще больше посмурневшего сотника.— Словили Святославова гонца?
— С кем беды не бывает,— ответил, избегая его взгляда, Летяга.— Все Прибыток наплел, от него и пошло. Ох, и достанется нам от князя.
— Прощай, Летяга.
— Может, свидимся...
Ускакал Словиша на солнечный восход. И, продираясь сквозь леса к Москве, не думал о том, какую добрую весть принес осторожному Рюрику.
Выслушав Прибытка с Летягой, побеседовав со Словишей, понял Рюрик, что самое время ему сейчас идти не мешкая на Киев. Еще не скоро соберется Святослав с силами, еще не скоро дождется ответа от Всеволода, а у Рюрика войско вот оно — под боком. Нет, не помирившись со Всеволодом, не пойдет старый князь в свой Киев. Осторожен Святослав, хитер и осторожен. Зато Рюрику другого такого случая, может, и до смерти не дождаться. И он не любит рисковать, и он живет с оглядочкой, да тут и оглядываться нечего — пора собирать дружину и идти на Днепр. Ни за что не опередить его Святославу: пока-то он еще переберется через волоки!
Сладко щемило сердце Рюрика, когда во главе своей дружины, восседая на высоком коне, приближался он к Киеву. Зажмурившись от счастья, со слезами на глазах вглядывался он в золоченые шеломы церквей, улыбался и гнал коня все быстрее и быстрее, подстегивая его крученой плеточкой.
Знал Рюрик — откроют киевляне ему свои ворота, не станут драться за бежавшего в Новгород Святослава, да и боголюбовский разор у них еще на памяти, но все же волновался.
Вот уже сколько лет грезился ему высокий киевский стол, ночами видел он, казалось, несбыточное: валит пестрый люд по улицам Киева, давят друг друга мужики, спешат взглянуть на молодого князя. А он стоит на паперти собора рядом с облаченным в торжественные ризы митрополитом и щедро дарит народ монетами. А подле него — княгиня вся в белом, в украшенном жемчугами кокошнике, а позади — верные отроки, как собаки, готовые ринуться за своим князем в огонь и в воду. Видел он себя молодым и стройным — и хоть проходили годы, а ни одна морщинка не оставляла следа на его лице.
Куда там! Нынче голубоглазого красавца Рюрика не узнать: обрюзг он, стал толст и неповоротлив, а морщинок столько легло под глазами, что и не сосчитать. Седина запорошила густым инеем его бороду, в голосе появилась хрипотца, глаза из голубых стали серыми — все это не только от забот (он и в Белгороде жил беззаботно), а от чрезмерного пития и несдержанности.
Жаден был до жизни Рюрик, все спешил ухватить, ничего не проходило мимо его жилистых, цепких рук, а главное упустил. Как промчались годы, он и не заметил — то в походах, то в пирах,— а спохватился: грести-то уж больше нечего, все загребли другие князья, те, что были его посноровистее.
Но нынче давней молодостью повеял на него днепровский свежак. Словно только что вернувшийся в мир из тьмы небытия, глотал он степной воздух, впитывал в себя цвета и звуки. Но слаще всех звуков был для него перезвон дивных киевских колоколов, краше всех красок — многоцветье торжественно стоящей у Золотых ворот толпы во главе с митрополитом. Словно ожили давнишние сны, а может, и это был сон?..
Рюрик рассмеялся, подергал себя за ухо — нет, не сон это; и впрямь встречает его Киев праздничным перезвоном колоколов, а церковные служки несут на золотом подносе святые дары. И рядом с ним жена его Анна в белом шелковом платье и кокошнике, осыпанном слезами крупного жемчуга, а позади дружинники — богатырь к богатырю,— все высокие и ладные, все в дощатой броне.
На радостях выставил Рюрик киевлянам несколько бочек вина и меда, сам со своею дружиной пировал на Горе.
Но за нежданной удачей да за пирами не забывал он о сидящем в Новгороде Святославе, ухо держал востро. Знал Рюрик — ни за что не уступит ему Святослав старшинства, за киевский стол и он много положил пота и крови. Вот замирится со Всеволодом — и придет под Киев. На горожан у Рюрика надежды нет, одна только своя дружина, да еще братья, да половцы, да берендеи. А что, как опередит его Святослав? Степнякам ведь все равно, чей князь,— лишь бы долю не уступить в добыче, лишь бы вернуться к себе с золотом и рабами.
Рано удалился Рюрик от своей пирующей дружины, кликнул Давыда. Брату не понравилось, что его оторвали от веселья. Пришел хмурый. В нетрезвых глазах прыгают шальные бесы.
