Усталость не помешала Геродоту перед сном разложить на циновке письменные принадлежности. Разжевав кончик тростникового калама, он обмакнул его в миску с водой, а затем провел им по комку сухой краски из красной охры.
Написал дату и место, обозначил абзац, после чего взял в руку другой калам, чтобы записать полученные за день впечатления черной краской из растертого угля. Первый калам галикарнасец сунул за ухо, копируя Мнемхотепа.
По папирусу побежали строки: «...Святилище же Бубастис вот какое. Оно целиком, за исключением входа, лежит на острове. Ведь из Нила ведут два канала, до входа в святилище идущие отдельно. Они обтекают храм с обеих сторон. Каждый канал шириной в сто футов и осенен деревьями. Преддверие же высотой в десять оргий и украшено замечательными статуями в шесть локтей вышины. А святилище расположено посреди города, и вид на него открывается из всех частей города. Так как город этот поднят насыпью, а святилище осталось на своем прежнем месте, то поэтому оно и доступно обозрению [из города] со всех сторон. Оно ограждено стеной, украшенной рельефами, а внутри его — роща с могучими деревьями, которыми обсажено высокое храмовое здание со статуей богини. Длиной и шириной священный участок с каждой стороны в одну стадию. От входа ведет дорога, мощенная камнем, около трех стадий длиной, через городскую рыночную площадь на восток. Ширина ее четыре плефра. По обеим сторонам дороги стоят высокие до небес деревья. А ведет она к святилищу Гермеса. Таков этот храм...»
3
Как вернуть серебро, карийцы обсудили с Геродотом, пока нуггар плыл в Навкратис.
По затопленной паводком пойме беспорядочно двигались папирусные барисы, на которых крестьяне перевозили скот, зерно и строительные материалы от деревни к деревне.
Местность галикарнасцу была уже знакома, поэтому большую часть времени он проводил либо в беседе со спутниками, либо обдумывая, каким образом выполнить поручение Перикла.
Мысль о реликвиях не давала ему покоя, мешала сосредоточиться на дорожных впечатлениях и рассказах карийцев.
«Три храма, — размышлял он, — три разных города, три неизвестно где расположенных хранилища... Чужие обычаи, незнакомые ритуалы... Только человеческая природа везде одинакова. Если в Элладе можно подкупить магистрата или сыграть на его слабостях, то почему нельзя здесь».
Уже в Канобском рукаве он сел на весла, сменив Хети. Настес с сыновьями намучились с парусом, пытаясь развернуть его так, чтобы постоянно дующий в лоб северный ветер не мешал плыть, а наоборот, помогал. Однако движению галсами мешали водяные заросли.
Нил плавно нес свои воды к Египетскому морю, омывая берега многочисленных островов. Течение этой равнинной реки, конечно, было не таким сильным, как течение горных рек Карии, Самоса или Хиоса, но вкупе с парусной тягой позволяло нуггару двигаться на приличной скорости. В островных протоках оно усиливалось, зато в заросших водорослями затонах замедлялось.
В жаберную сеть, которая волочилась за кормой нуггара попадали то тиляпия, то длинноносый оксиринх, то страшная на вид тигровая рыба или похожий на угря многопер. А однажды в ее мелких ячейках запуталась черепаха.
Карийцы били рыбу острогой в кущах камыша и рогоза, стреляли из лука уток. На ночь ставили силки, чтобы утром вынуть из петли зайца или дамана. В пищу шла любая живность — ежи, змеи, тушканчики, даже нильские крыланы, которых они называли египетскими летучими собаками. Иногда путники просто жевали сырой стебель или корень папируса.
Спустя несколько дней показалась крепостная стена Навкратиса. Оставив нуггар у причала, Геродот с товарищами направились к кварталу плетельщиков.
Первыми в беспечно приоткрытые ворота зашли Геродот и Настес. На засыпанном гравием дворе перистиля Пан состругивал кору с прутьев. Увидев галикарнасца в сопровождении вооруженного человека, он распахнул рот в изумлении, однако быстро справился с замешательством.
Из кладовой вылез Арес с охапкой ивовой лозы в руках. Громко позвал Гефеста, после чего бросил ношу на землю. Трое эллинов хмуро пошли на незваных гостей. Оружие было только у Пана — кривой мастеровой нож.
Настес сдернул с плеча ременную секиру. Геродот стоял рядом, сжимая кулаки. Он решил, что сам добьется объяснений от предателей. Но для защиты против ножа пришлось поднять с земли недоплетённую корзину.
Пан первым сделал выпад. Галикарнасец отмахнулся корзиной. Эллин быстро перекинул нож в другую руку и снова махнул рукой. На этот раз лезвие раскроило хитон Геродота, оцарапав плечо.
Пока Геродот и Пан кружились по двору, Настес взмахами секиры сдерживал Ареса с Гефестом. Пелаты Амфилита все еще думали, что у них численный перевес, поэтому не думали отступать.
Арес с ухмылкой поднял камень. Размахнувшись, швырнул в карийца. Удар пришелся тому прямо в грудь. Тогда Настес перестал скромничать. Резким тычком древка секиры в пах он повалил эллина. А когда на него прыгнул Гефест, двойное лезвие рассекло воздух перед самым лицом нападавшего, заставив того отшатнуться.
Геродот решил, что пора переходить от обороны к нападению. Он вдруг резко бросился вперед, выставив корзину перед собой. Припечатанный к стене Пан больно ткнулся спиной в торчавший из нее крюк.
Скривившись, он сунул свободную руку под лопатку. Этого момента галикарнасцу хватило, чтобы наотмашь ударить эллина корзиной по голове. Растопыренные прутья словно острые гвозди вспороли сопернику кожу.
Пан выпустил нож и схватился ладонями за окровавленное лицо. Тогда Геродот со всей силы пнул его ногой в живот. Охнув, эллин согнулся, а затем рухнул на гравий.
Оставшийся в одиночестве Гефест попятился. А когда в ворота ворвались еще трое, он бросился в дом.
Схватив Пана за грудки, Геродот рывком поставил его на ноги:
— Зачем вы меня сдали персам?
— Амфилит приказал, — решил оправдаться эллин.
— Вранье! — громко заявил показавшийся в
