– Но… – Ла-Ру явно не ожидал такого поворота событий. – Главным дегустатором был господин де Вернон.
– А теперь его место займете вы.
Ла-Ру выдавил улыбку, затем поклонился и исчез.
Людовик принялся расхаживать по кабинету, высоко подняв голову. Гнев и горе поднимались в нем волнами. Походив так некоторое время, он вдруг спросил у Бонтана:
– Мадам де Монтеспан уже проснулась?
– Сейчас пошлю слугу узнать.
– Не надо. Я сам зайду к ней.
Людовик направился к двери, но потом, словно что-то вспомнив, повернулся к Фабьену.
– Изолируйте дворец от внешнего мира, – распорядился король. – Никого не впускать и не выпускать. Приступайте!
За считаные минуты весь дворец узнал о королевском приказе. Все входы и внутренние двери, включая и двери покоев придворных, были закрыты на замок. Гвардейцы и слуги проверяли задвижки каждого окна.
Мадам де Монтеспан не любила, когда ее будил яркий дневной свет, и потому занавеси на окнах были задернуты. Стоило их поднять, как солнечный луч сразу же заставил придворную даму шевельнуться. Не открывая глаз, она сердито поморщилась.
– Я же не велела открывать шторы, – проворчала Атенаис. – Кто заставляет меня просыпаться так рано?
– Солнце, – ответил Людовик, вставая у окна и загораживая свет.
Мадам де Монтеспан села на постели, моргая сонными глазами и отводя с лица пряди волос.
– Ваше величество, мне без вас было так одиноко. Сегодня ночью я вместо вас целовала подушку.
Она почувствовала, что настроение Людовика далеко не игривое.
– Что-то случилось? – осторожно спросила маркиза.
Людовик присел на постель. Мадам де Монтеспан сразу заметила его воспаленные глаза.
– Наша дорогая Генриетта… заболела.
«Ну конечно, Генриетта, – недовольно подумала Атенаис. – Надо за языком последить, чтобы ненароком не обидеть короля».
– Ваше величество, меня совсем не удивляет ее обморок. Ее высочество совсем ничего не ест.
– Обморок Генриетты был вызван не голодом. Она серьезно больна.
– Тогда я должна ее немедленно навестить! – спохватилась мадам де Монтеспан. – Она у себя в спальне?
– Нет, у меня. Она пришла ко мне искать помощи.
Атенаис ощутила укол ревности.
– Я бы сделала то же самое, – нехотя призналась она и приказала служанке подать одежду.
Людовик безучастно смотрел, как она переодевается.
– Я приказал отрезать дворец от внешнего мира. Движение внутри тоже прекращено. Если хотите навестить Генриетту, поторопитесь.
Атенаис кивнула. Она надеялась, что король проводит ее или хотя бы поцелует перед уходом. Но Людовик остался сидеть, уткнувшись глазами в стену. Мадам де Монтеспан ушла, остро ощущая свое одиночество и неудовлетворенность.
Слуга подбросил дров в камин и разворошил поленья, чтобы они горели равномерно и согревали помещение, однако теплее не стало. Мария Терезия продолжала истово молиться в углу, взывая к Божьей помощи. Бонтан ждал, присев у королевского ложа. Как всегда в моменты потрясений, он начисто забывал о себе. Филипп стоял рядом с Клодиной, следя за каждым движением жены.
Клодина осторожно надавила больной на живот. Генриетта вскрикнула и забилась, словно в судорогах, пытаясь оттолкнуть руку врача.
– Привяжите ее высочество, иначе я ничего не смогу сделать! – крикнула Клодина.
Несколько слуг, схватив шарфы и пояса, привязали руки и ноги Генриетты к столбикам балдахина.
– Вы убиваете ее! – не выдержал Филипп. – Это безумие какое-то!
– Согласна, вашей жене сейчас очень больно. Но мне необходимо найти источник ее боли, иначе я не буду знать, как и чем ее лечить.
Клодина склонилась над Генриеттой:
– Ваше высочество, вы мне поможете? Прошу вас, не противьтесь моим действиям.
Дыхание Генриетты было частым и неглубоким. Ее лицо, чтобы не усугублять страданий, не стали отмывать от слез и крови. Выслушав слова Клодины, она слабо кивнула и тут же закрыла глаза, приготовившись к новому кругу ада.
Войдя в спальню мадам де Монтеспан, Бонтан нашел короля сидящим на постели придворной дамы. Людовик был один.
– Как ее состояние? Что-нибудь изменилось? – спросил король.
– Нет, ваше величество.
– Ей стало хуже?
– Да.
Людовик встал, прошел к окну. Ему хотелось увидеть сады, белый снежный покров на лужайках, кустах и деревьях. Но оконное стекло лишь отражало его лицо и ужас, застывший в глазах короля.
– Я не жалею, что послал ее в Англию, – сказал Людовик. – У меня не было даже секундного сожаления. Она с честью выполнила мое поручение и принесла славу нашему двору.
– Ваше величество, мы все горды ею, – ответил ему Бонтан.
Короля душили слезы, но он знал, что не позволит им пролиться. «Короли не плачут, что бы ни происходило на их глазах», – вспомнились ему слова матери. Он не заплачет. Он – король. «Король-солнце». Эти мысли придали Людовику решимости.
– Кто-то пытается через Генриетту уничтожить меня, – сказал он, резко отворачиваясь от окна.
– Но у них ничего не получится, – послышался голос Рогана.
– Если ты ищешь мадам де Монтеспан, ее здесь нет, – раздраженно бросил ему король.
Роган угрюмо кивнул:
– Когда я услышал печальную новость, я сразу принялся искать вас. Возле двери мадам де Монтеспан увидел вашего телохранителя, потому и зашел. Ваше величество, говорю вам как давний друг и ваш верный подданный: можете целиком располагать мною.
– Мой сын все еще во дворце?
– Да, – ответил Бонтан. – Теперь, когда дворец изолирован, дофин оказался запертым в своих покоях вместе с гувернанткой.
– Держите мальчика как можно дальше от моей спальни. Ему незачем видеть и слышать страдания Генриетты.
– Ваше величество, я знаю, чем занять дофина, – сказал Роган. – С вашего разрешения, я бы взял его на прогулку верхом. Гувернантка вряд ли учит его верховой езде, а дофин уже в таком возрасте, когда эти уроки просто необходимы. Да и свежий воздух с переменой обстановки – тоже.
– Ты прав, Роган. Верховая прогулка займет его тело и разум. Спасибо за прекрасное предложение.
Бонтан кивнул:
– Мы отправимся в леса. За безопасность дофина ручаюсь собственной головой. Вот только… – Роган растерянно улыбнулся. – Вы же запечатали дворец.
– Бонтан, обеспечьте Рогану и дофину беспрепятственный проход по дворцу, – приказал первому камердинеру король.
– Мадам, вы меня слышите?
Мадам де Монтеспан вытерла слезинку и подняла голову.
– Король ждет вас, – сказал ей Бонтан.
Атенаис поднялась со стула:
– Мне нужно немного успокоиться.
– Конечно, мадам. Я вас не тороплю.
Мадам де Монтеспан подошла к очагу, положила руки на мраморную доску и склонила голову. Ей не надо было успокаиваться. Маневр был задуман с целью подслушать разговор о состоянии Генриетты.
– Сейчас ее высочество отдыхает, – сказала Клодина, обращаясь к Филиппу. – Но перелом, к сожалению, еще не наступил.
– Мой брат всегда доверяет вашим словам.
– Признание короля – большая честь для меня.
– Вряд ли я даже отдаленно могу представить, каково сейчас Генриетте, – признался Филипп.
– Да, вашей супруге сейчас очень страшно. И всем, кто ее любит, тоже страшно.
– Мы все здесь подвержены болезни. Она может пустить корни в каждом из нас. Каждый может оказаться на месте Генриетты.
– Недуги воздействуют на разных людей по-разному. Кто-то легко поддается их натиску. Но есть и те, кто сразу бросается сражаться с болезнью.
Слезы, давно сдерживаемые Филиппом, все-таки прорвались наружу. Он отвернулся, спрятав лицо в ладонях.
Вполне успокоившаяся мадам де Монтеспан была готова покинуть королевскую спальню. Неожиданно к ней подошла вставшая с колен Мария Терезия.
– Позвольте присоединиться к вашей молитве, – сказала королева.
– Я не молюсь, – ответила Атенаис.
– А следовало бы. – Мария Терезия наклонилась к ней почти вплотную. – Уж поверьте моему слову.
– Ваше величество, меня смущает ваш тон.
– Дорогая, советую быть осторожной в своих желаниях. Те, кто слишком приближается к солнцу, обычно получают ожоги.
Костюм Рогана великолепно подходил для верховой езды и охоты. Осмотрев себя в зеркало, Роган остался доволен собой и своим портным. Расторопный слуга навел глянец на его сапоги. Перо на шляпе было наклонено под правильным углом, а шарф – завязан надлежащим образом. Оставалось лишь надеть перчатки. В этот момент кто-то заскребся с внешней стороны двери.
– Входи, – крикнул Роган.
Вошла горничная Мари. В руках она держала метлу, хотя явно не собиралась мести пол.
– За время моего отсутствия в комнате стало не чище, а грязнее, – упрекнул ее Роган.
