— С чем прибыл? — поинтересовался Батько. Вид у него усталый, подавленный. Серая папаха съехала на ухо.
— Юг прорван, — доложил Билаш.
— Знаю, это рядом. А север? Умань как?
Виктор медлил. Их обступали повстанцы.
— Наша! — выпалил Билаш.
— Ура! Ура! — закричали вокруг.
Эту весть давно ждали. Махно же и не улыбнулся.
— А у вас тут что? — задал вопрос и начальник штаба.
— Упёрлись, как волы рогами. Ни туда ни сюда.
— Давайте подождем подкреплений. Эй, повар, неси кашу! — попросил Виктор. — Веришь, Нестор Иванович, маковой росинки во рту не было.
— Кого ждать? — не согласился тот. — Еще раз ковырнем их!
— Правильно, — поддержал его командир охраны Гавриил Троян.
Но Билаш осуждающе покачал головой, взял миску, ложку, сказал:
— Не спешите. Кавалерия скоро прибудет. Калашников по тылам вот-вот врежет. Тогда и навалимся.
А Нестору Ивановичу перед тем доложили, что пал в бою брат Григорий и Петя Лютый пропал без вести окончательно.
— Поднимай охрану! — резко приказал Батько Трояну. — Мы им покажем, шакалам. Где пушки? Ану влупите по передовой!
Не притронувшись к еде, он повел своих рубак на Перегоновку. Билаш смотрел на них и все качал головой: «Что за лихость? Глупо! Глупо!»
Напор был силен, и белые оставили село на правом берегу, а затем и его центральную часть. Вскоре они, однако, опять потеснили махновцев.
Тут и показались кавалеристы, идущие с севера, от Умани. Лошади как на подбор, еще и запасных ведут. Но люди усталые, многие в бинтах. К Билашу подъехал инспектор кавалерии Максим Дорож, шахтер из Юзовки, вчерашний красный комбат.
— А где Каретник? — не понял начальник штаба.
— Ранен. В обозе. Приказ выполнен, — докладывал инспектор, глядя в сторону села. Там заливались пулеметы. — Никак не можете взять?
— Уперлись рогами. Подсобите? — попросил Билаш.
— Силы, считай, на исходе, Виктор Федорович. У хлопцев глаза слипаются.
— Вижу, потому и не приказываю.
Вокруг них крутились верховые, прислушивались. Другие сразу же подались в Перегоновку, где дрались у кого отец, у кого друг или брат. Оттуда прискакал Михаил Уралов:
— Спасайте пехоту! Батько в опасности!
Кавалеристы молча переглядывались. Они не спали, измотались. Кроме того, не всем пришелся по нраву один из последних приказов Махно. Видите ли, хлопцы обыскали в селе какого-то Евдокима Бабия. Взяли штаны, кожу для сапог, женский платок, перочинный ножик и три рубля 75 копеек. Чи не богатство? А хлопцев-то тютю. Еще и возвратили всю эту чепуху Евдокиму, чтоб он подавился. «Цэ, бля, вжэ зовсим! За шо ж воюем?» — говорили между собой повстанцы. Видя, что они не торопятся ударить по врагу, Михаил вскочил на тачанку, достал книжечку.
— Братишки! В моих руках дневник офицера. Вот он, смотрите и слушайте! — голос Уралова звенел. Верховые подъезжали, останавливались. — Это исповедь. Он пишет: «Добивать пленных красноармейцев мало удовольствия. Привязали его к дереву, между ног повесили гранату. Дернули шнур… и вдребезги! Поймали махновца. Решили поджарить. Кинули на лист железа, развели под ним огонь. Как он извивался! Поручик Ника разрывной пулей снес ему голову». Братишки! — кричал Мишка. — Отряхнем с плеч панов и палачей! Вперед на тирана!
Загремело «Ура!» Инспектор Дорож, видя такое, скомандовал:
— По коням! Рысью марш!
Эскадрон за эскадроном вперемешку с тачанками двинулись в сторону села. Билаш на ходу давал последние распоряжения. Эту разъяренную лавину нельзя было остановить. Она ринулась через Ятрань и, взблескивая саблями, устремилась на деникинцев. Те стойко отбивались, но вскоре вынуждены были отступить. Часть кавалерии пошла вправо и в сельце Краснополье окружила Лабинский полк. Кубанцы воткнули штыки в землю. Их пощадили. Литовский полк не сдался и был полностью изрублен.
Другая часть кавалерии охватила Перегоновку слева. Симферопольцы и феодосийцы, отступая, пытались проскочить в лесок, но он уже был занят махновцами. Пришлось уходить по полям на восток.
— Почему они не стреляют? — недоумевал поручик Миргородский.
— Нет патронов, Ника… Но нас это вряд ли спасет, — отвечал командир батальона Гаттенбергер. Они шли, спотыкаясь, по пахоте. Раненых и пулеметы везли на подводах. Вдали темнел еще один лесок. Над ним вилось воронье. Припекало солнце — последний дар бабьего лета. А вокруг, на небольшом расстоянии, гарцевали махновцы. Самые удалые (среди них был и Сашка Семинарист), презирая пули, подскакивали поближе и бросали гранаты.
— В лес! — приказал Гаттенбергер. Но опушка, словно на грех, была окопана глубокой канавой. Пришлось бросить раненых и пулеметы.
— Ради всего святого, пристрелите меня! — попросил Николай Миргородский, валясь на бок. Его зацепило осколком. Гаттенбергер молча взглянул на верного помощника, достал наган и выстрелил.
Едва остатки батальона выбрались из леска, как их снова стали преследовать по пятам. На этот раз палили картечью прямой наводкой. Люди теряли рассудок. Но, слава Богу, впереди засинела вода. Над ней пригорюнились вербы.
— Доберемся… и вплавь! — подбадривал офицеров комбат. Из полутысячи их осталось человек шестьдесят. Все ускорили шаг. Вот уже и вода-спасительница! Впереди тихо плыла меж полей и курганов река Синюха. Но на том берегу… Лучше бы и не видеть… Их ждали махновцы на лошадях.
— Давай сюда! Давай! — звали, размахивая на солнце клинками.
Капитан Гаттенбергер вынул из кобуры наган, постоял минуту, приставил дуло к сердцу и нажал на курок.
Петлюра действовал вяло и нерешительно. Оставался один типичный бандит — Махно, не мирившийся ни с какой властью и воевавший со всеми по очереди…
Это умение вести операции, не укладывавшееся с тем образованием, которое получил Махно, даже создало легенду о полковнике германского генштаба Клейсте, будто бы состоявшем при нем и руководившем операциями, а Махно, по этой версии, дополнял его военные знания своей несокрушимой волей и знанием местного населения. Насколько все это верно, сказать трудно.
Я. Слащев. «Материалы по истории гражданской войны в России».
Отдохнув полдня у речки Синюхи и раздав бедным крестьянам лишние подводы и коней, повстанцы готовы были лететь домой. Ждали решения реввоенсовета. Он заседал на пасеке, под старым дубом. Виктор Билаш наклонился над картой и провел три линии, что лучом расходились на восток.
— Наш рейд — это нож в спину белых. Они даже не подозревают, что им грозит. Захватим базы с оружием и продовольствием, перережем дороги, связь. Это крах всей их стратегии! Бьем тремя колоннами…
— Может, рано? — усомнился Алексей Марченко. Члены совета зашумели недовольно — всем давно хотелось домой.
— Что ты имеешь в виду? — спросил начальник штаба Билаш. Ему не нравилась всегдашняя въедливость высоколобого Марченко. С таким характером в конторские крысы иди, а не лезь в стратегию.
— Хай бы они сцепились намертво под Москвой, — объяснил Алексей. — Порвут глотки друг другу — тогда и ударим. Иначе, вот увидите, поднесем победу комиссарам на широком блюде!
Мысль была колючая. В суматохе боев, от которых еще не остыли, об этом не думалось, и все примолкли.
— Он прав, прав, — согласился Махно. — Подождать бы не мешало. Да хлопцы уже как на иголках. Не усидят же, барбосы. По юбкам и хатам скучают. И тут оставаться опасно, на этой Синюхе. Деникин тоже не дурак, скоро опомнится, нагрянет, — Нестор Иванович вздохнул. — Пойдем напролом. Такая уж наша планида. Что будет, то и будет. Как считаете?
Его поддержали.
Первая колонна отправилась севернее — на Екатеринослав. Главная — в Александровск, а третья — на Никополь и Кривой Рог. Получался гребешок.
— Мы им крепко почешем затылок беляков! — грозился Батько. Но четкий замысел сразу же был нарушен им самим. С кавалерийской бригадой он заехал на часок в Песчаный Брод: навестить тещу-вдову и взять с собой Галину. Домна Михайловна была убита горем.
— Посыдить хоть зи мною, диты, — просила, беспомощно качая головой. — Що ж я одна останусь? На кого вы мэнэ кыдаетэ?
— Поедете с нами! — решил Нестор.
— А як же могыла Андрия Ивановыча? Свижа ище, и травка нэ выросла, — теща заплакала, по-детски ловила слезы ладонями. — А хату на кого оставлю? Собаку, кота, курэй. Та тут же вси наши ридни кости. Ой-йо-йой!
Нестор смотрел на мокрые заскорузлые ладони Домны Михайловны, представил мать, что тоже где-то горюет, вздохнул. Уважить просьбу, остаться здесь хотя бы на денек, ну никак нельзя. Тысячи повстанцев ждут его в пути. Мало ли что там может случиться в любой момент. Страдания близких и личные привязанности теперь должны быть безжалостно отброшены прочь! «Но ради чего? — спросил он себя. — Разве счастье все^с дороже слез одной вдовы?» Тут и Галина всхлипнула, заикнулась о Пете Лютом, что пропал без следа, о гибели брата Григория. Сердце Нестора зашлось, кровь ударила в голову.
