Леа молча кивнула. Следом вышли Ришар Шапон и Люк Дельмас.
Сев в машину адвоката, директор «Маленькой Жиронды» заметил:
— Вам повезло, что вы еще можете пользоваться машиной. У меня уже давно нет автомобиля.
Люк Дельмас промолчал. Ришар Шапон снова заговорил:
— Знаете, а меня пот прошиб. Без вас бы все так гладко не прошло.
— Почему же, раз ей не в чем себя упрекнуть?
— С этой публикой всегда что-нибудь да сыщется.
Люк Дельмас снова промолчал.
— Я подвезу вас к редакции?
— Да, если вам удобно.
До самой улицы Шеверюс они больше не обмолвились ни словом.
— До свидания, Леа. Рассчитывайте на меня.
— До свидания, месье. Спасибо за все.
Дядя и племянница хранили молчание, пока не подъехали к дому. Уже в квартире Люк Дельмас сказал ей:
— Не шуми. Пошли в мой кабинет.
Так пугавший ее момент объяснений наступил.
Леа вошла в комнату, заставленную шкафами с книгами. Какое-то время ее дядя, заложив руки за спину, расхаживал из конца в конец кабинета. Наконец остановился перед оставшейся стоять девушкой.
— Пусть между нами не останется недомолвок. Я отправился за тобой только ради того, чтобы избежать скандала, который бы бросил на нас тень. В семье достаточно и одной заблудшей овцы, твоего дяди Адриана. Буду счастлив, если тебе удалось обмануть комиссара Пуансо и лейтенанта Дозе своей комедией с Шапоном.
Леа почувствовала, что, несмотря на всю ненависть и презрение, которые он ей внушал, его следует переубедить.
— Это была отнюдь не комедия. Я действительно ищу работу. В доме больше нет денег.
Она с такой искренностью это сказала, что Люк Дельмас заколебался.
— Ты что, убеждена в том, что можешь спасти Монтийяк?
Леа не пришлось слишком напрягаться, чтобы ее глаза наполнились слезами.
— Нет, конечно. Но хоть немного станет легче. К тому же ожидается прекрасный сбор винограда.
Уже чуть мягче тот спросил:
— Почему ты так держишься за эту землю?
— Ты ведь, наверное, тоже дорожишь своим старым домиком в сосновом бору неподалеку от Марш-прима?
По тому, как Люк посмотрел на нее, она поняла, что задела его за живое. Этого человека все считали озабоченным лишь приращением своего состояния, а он со страстью занимался скромной, окруженной лесом овчарней, полученной им в наследство от его кормилицы.
— Да, понимаю, — отступая, сказал он. — Иди спать.
Леа не скрыла удивления.
— Надеюсь, ты все-таки не думала, что я выставлю тебя на улицу?
Свежая, элегантно причесанная, одетая в платье из красно-синего фуляра, кузина Коринна разбудила ее поздно, принеся поднос с завтраком. Леа не верила своим глазам: варенье, белый хлеб, масло и — о, чудо! — бриоши и круассаны! При виде восторга Леа Коринна улыбнулась.
— Не думай, что так каждый день. Благодаря папиным связям у нас есть все, но круассаны, например, бывают только два раза в неделю.
— Похоже, сегодня для меня удачный день! — с набитым ртом вымолвила Леа.
— Да не глотай ты так быстро. Тебе плохо станет.
— Тебе этого не понять. Такая вкуснятина! А кофе! Это же настоящий кофе! Как вы выкручиваетесь?
— Я тебе дам пакет. Кофе достает папин клиент, корабли которого ходят в Южную Америку, на Антиллы и не знаю куда еще. Когда одно из судов прибывает в Бордо, он снабжает нас сахаром, кофе, какао и тряпками.
— Тряпками?
— Да. Нам удается их обменивать.
— Вижу, у вас хорошо все налажено.
— Что делать! Как иначе в такое время?
Она произнесла эту фразу пронзительным голоском мещаночки, озабоченной поддержанием своего дома. «Через несколько лет она станет вылитым портретом своей мамаши», — подумала Леа, заранее жалея ее жениха.
— Уже поздно. Тебе бы следовало разбудить меня пораньше.
— Папа позвонил в Монтийяк.
— Поблагодари его от меня. Я поеду четырехчасовым поездом.
— А ты не можешь остаться до завтра? Мне бы так хотелось познакомить тебя с моим женихом!
— Не могу. Мне обязательно надо быть дома. Так что в следующий раз.
— Не настаиваю. Папа рассказывал мне, что у тебя полно хлопот. Но я прошу, чтобы ты вместе со мной побывала у портнихи на примерке моего свадебного платья. В этом ты не можешь мне отказать.
С облегчением дождалась Леа времени отправления поезда. В ее чемодане лежали сахар, кофе и три красивых отреза. Коринна настояла на том, чтобы проводить ее до вокзала. Своего дядю Леа больше не видела.
Она миновала поместье Приулетт. Еще одно небольшое усилие, и покажется дом, наконец-то избавленный от немецкого постоя. Она воображала радость обитателей Монтийяка, когда раскроется чемодан…
За кухонным столом сидели подавленные Камилла, Лаура, Бернадетта Бушардо, Руфь и старуха Сидони.
— Леа! — закричала Лаура, бросаясь сестре на шею.
— Наконец-то ты! — вздохнула осунувшаяся Руфь.
Бернадетта с опухшим от слез лицом стенала:
— Какое горе! Какой стыд!
Державшаяся за живот Сидони пробормотала:
— Бедная крошка!
Леа повернулась к молчавшей Камилле. Та встала.
— Что происходит?
— Уехала Франсуаза.
— Уехала? Когда? Куда?
— Думаю, вчера вечером. Но выяснилось это только сегодня утром. Она оставила письмо отцу, а также написала тебе, — сказала Руфь.
— Где письмо?
Гувернантка вынула помятый конверт из кармана платья.
«Сестренка моя, я уезжаю к Отто. Вдали от него я слишком страдаю. Надеюсь, ты меня поймешь. Знаю, что причиняю папе большое горе, но рассчитываю, что ты его утешишь. Скажи Лауре, что я ее люблю, и пусть она простит мне тот дурной пример, который я ей подаю. Мне будет очень недоставать Руфи, скажи ей об этом. Обними тетушку Бернадетту. Пусть Камилла помолится обо мне, она лучше вас всех знает, что я выстрадала. Время от времени вспоминай с доброй Сидони о ее малышке Франсуазе и выпей за мое здоровье ее наливки.
Я оставляю тебе тяжкий груз. Но у тебя достанет силы выдержать. Ты гордо и мужественно встретишь все, что бы ни случилось. Никогда тебе этого не говорила, но меня всегда восхищало, как ты тянула весь дом на своих плечах, сбивая себе руки до мозолей на земле, и стремилась обеспечить наше пропитание. Рядом с твоими овощами горек был вкус моих скромных, но хоть как-то скрашивавших повседневность гостинцев.
И еще одно. Будьте осторожнее. И Камилла, и ты. Надо, чтобы вы знали: на стол к Отто попало много анонимных доносов, утверждавших, что вы перебрасываете письма из свободной в оккупированную зону, бываете у террористов и проводите через демаркационную линию англичан. Отто порвал эти письма, но его преемник может обратить внимание на новые доносы. Вдобавок скажу, что одобряю вас. С моей стороны, это может показаться удивительным. Правда, я люблю немца, но люблю и свою родину.
Леа, ты сможешь писать мне «до востребования» в восьмой округ. Как только у меня появится адрес, я тебе его сообщу. Ты ведь мне напишешь, не так ли? И не оставишь меня без известий об отце?
Не осуждай меня, моя любимая, и прости за то, что я вас покидаю таким образом. Но мне не хватает мужества вас снова увидеть. Нежно тебя целую».
Когда Леа закончила чтение, взгляд ее был пуст, а губы дрожали.
— Франсуаза уехала в Париж, — с трудом произнесла она.
— К своему бошу, — прошипела Бернадетта.
Брошенный Леа взгляд оборвал на этом ее комментарии. С трудом собравшись с духом, Леа каждому сообщила касающиеся его слова письма.
У Камиллы она спросила:
— Как отнесся папа?
— Сначала впал в ярость, а потом подавленно сидел на придорожной скамейке, время от времени поглядывая на дорогу, словно надеясь на ее возвращение. Потом справился о тебе. Как раз в этот момент позвонил дядя Люк, и они долго разговаривали. Не знаю, что они сказали друг другу. Твой отец взял трость и шляпу. Он пошел в сторону часовни. С той минуты никто из нас его не видел. Пришла Сидони, чтобы сообщить, что встретила его на кладбище в Верделе, где он молился перед могилой твоей матери. Она к нему подошла, заговорила. Он на нее посмотрел, словно не узнавая, и знаком дал понять, чтобы она удалилась. Выглядел он так, словно рассудок опять его оставил.
— А с той поры?
— Лаура побывала в Верделе. Там его не было.
— Я зашла в церковь и к его знакомым, а вернулась через часовню, но нигде его не встретила, — подтвердила Лаура.
Леа сказала:
— Его надо обязательно разыскать до ночи. Вечером наверняка разразится гроза.
Гроза началась к восьми часам, когда Леа только что пришла домой. Никто не напал на след Пьера Дельмаса. Предупрежденный об исчезновении старого друга доктор Бланшар приехал, как только смог. Файяр, со своей собакой обшаривший каждый уголок виноградников, вернулся с наступлением темноты промокший до костей. Постепенно собрались все участвовавшие в поисках соседи. Каждый обсыхал на кухне у печи, высказывая свои соображения и попивая подогретое Руфью вино. Ужасно возбужденный непривычной сумятицей Шарль ходил плача меж гостей. К полуночи все, кроме доктора Бланшара, разошлись.
