если ее вновь поймают, она не пощадит и его. Подвинется с готовностью на скамье подсудимых, чтобы со злорадством предложить там местечко и ему…
А если женщина-«сменщица» через какое-то время вдруг передумает играть роль Соньки и потребует вернуть ей честное имя? Или ненамеренно чем-то выдаст себя? Бог мой, да ведь за мадам Блювштейн до сих пор следят десятки и даже сотни любопытных глаз! Неужели не найдется дотошный и глазастый обыватель, который обратит внимание на несовпадение внешности, привычек, походки! И снова ему, Ландсбергу, конец!
Но что-то делать было нужно! Ландсберг не сомневался, что мадам Блювштейн не оставила своих замыслов исчезнуть с острова под чужим именем. Начнется навигация, а он, допустим, никуда не поедет. Либо, поехав, вернется с пустыми руками. Вернее, без «сменщицы». Вне всякого сомнения, Сонька, не задумываясь, осуществит свою угрозу. И тогда на Ландсберга и его семью начнется настоящая охота…
Съезжу, погляжу, решил Ландсберг. Тем более — всё одно ехать во Владивосток надобно.
* * *
С открытием на Сахалине навигации, собираясь отправиться каботажным пароходом во Владивосток и далее в Японию, Ландсберг направился в присутствие помощника военного губернатора фон Бунге в полной уверенности, что никаких препятствий при выезде ему чиниться не будет. К тому же, Федор Федорович, будучи не только толковым администратором, но и умным человеком, всегда относился к Ландсбергу если не с симпатией, но пониманием и сочувствием к его жизненной драме. И, безусловно, видел и ценил вклад, сделанный Карлом в деле приобщения Сахалина к цивилизации.
Помощник военного губернатора Федор Федорович фон Бунге заведывал на Сахалине делами гражданской администрации. Эта должность была новой и образовалась благодаря множеству хлопот военного губернатора острова Николая Михайловича Ляпунова. Приняв под свое начало Сахалин, Ляпунов был немало шокирован тем обстоятельством, что ему, генерал-лейтенанту, приходится решать тут множество вопросов, к военному делу никакого отношения не имеющих. Более того: решение этих вопросов отнимало у военного губернатора практически все время, не оставляя никакого просвета для занятий привычными армейскими делами.
Было и еще одно немаловажное обстоятельство, подвигнувшее Ляпунова на борьбу с неповоротливой бюрократической машиной империи. Не понаслышке знающий о главной составляющей успешного карьерного роста всякого разумно-тщеславного человека, Ляпунов со своего назначения военным губернатором столкнулся с невозможностью выезжать в Петербург и даже в Хабаровск, в ставку генерал-губернатора Приморской области — для личных докладов о положении дел. А без этого и думать было нельзя о благоприятной оценке его тщания на новой должности. Недаром в народе говорят: под лежачий камень и вода не течет! Соответственно, не «текли» ни награды, ни высочайшее монаршее благоволение, ни начальственное одобрение…
Огромные расстояния от Российского Охотоморья до Северной столицы империи и потребное время для преодоления сих жутких расстояний исключало всякие возможности для блиц-визитов в Санкт-Петербург. Самый малый срок такого путешествия, причем только в условиях короткой сахалинской навигации, составлял четыре с половиной — пять месяцев, не принимая в расчет время пребывания в столице. Чего ж удивляться, что его высокопревосходительство Приморский генерал-губернатор всякий раз накладывал на мотивированные рапорты Ляпунова о необходимости личного выезда с докладом категоричные резолюции с отказами.
— Да мыслимое ли дело, господин Ляпунов, на полгода, считай, оставить без хозяйского пригляда ваш каторжный остров? Нет уж, батенька мой, только почта! А для срочных донесений и уточнения деталей благоволите пользоваться телеграфом. Вы, кстати, и так нагружаете его сверх всякой, по моему разумению, надобности, — по-отечески, а то и с раздражением говаривал генерал-губернатор Гродеков.
Единственным выходом для Ляпунова было введение должности вице-губернатора, доселе штатным расписанием островной администрации не предусмотренной. На то, чтобы «пробить» новую штатную должность, у Ляпунова ушло без малого три года. И, как показало время, позиции Гродекова относительно выездов Ляпунова в Санкт-Петербург это практически не изменило. Слава богу, что удалось хоть спихнуть с себя уйму возмутительных в своей гнусности и великом многообразии статских дел и вопросов!
Военным губернатором Сахалина Ляпунов стал через год после отставки предыдущего губернатора, Мерказина. «На хозяйстве» перед своим выездом в Европейскую Россию тот оставил, в числе прочих, товарища прокурора Приморского областного суда по острову Сахалин фон Бунге. Федор Федорович сразу «показался» новому губернатору: он был хоть и велеречив, однако при этом весьма деловит. Самое же главное — он, как и Ляпунов, был из судейских. Сразу по приезду на Сахалин нового военного губернатора фон Бунге, не проявляя ни малейшего сожаления о потерянной власти, высказал ряд советов новому хозяину острова, предоставив тому в самом скором будущем убедиться в верности своих высказываний. Это Ляпунов оценил, и хлопоча перед столицей и генерал-губернатором Приморья о введении в административную лестницу новой штатной ступеньки, имел в виду прежде всего фон Бунге.
К нему нынче и направил стопы Карл Ландсберг.
Глава одиннадцатая. Деловая поездка
Вице-губернатор принял Ландсберга безо всяких проволочек, запросто. Мужчины несколько минут поговорили о погоде, о наиболее удачных охотничьих экспедициях, обсудили последние сахалинские новости.
— Слыхали, Карл Христофорыч, про Сонькиного дружка Богданова и иже с ним? Пятерых нашли отравленными — видимо, травкой-борцом в «казенке» угостились! Слава те, господи!
Ландсберг вежливо удивился, покачал головой — хотя еще две недели назад, через Михайлу, передал мадам Блювштейн свое намерение выехать во Владивосток для решения известного ей дела. А также и то, что вступление в аферу Ландсберга будет только в случае выполнения Сонькой данных ею обещаний. Похоже, мерзавка умеет держать слово! Не выказывая своей осведомленности, Ландсберг лишь поинтересовался:
— А что следствие, Федор Федорович? Кто же их этак-то? Нет ли каких зацепок?
— Какое следствие! — махнул рукой собеседник. — Какие в наших пенатах полицейские дознания! Овцу украденную найти не способны наши «пинкертоны», о чем вы говорите! Дознание проводится, но результаты, скорее всего, будут отрицательные. Да и особенного старания искать отравителя, признаюсь, ни у кого нет. Богданов со своей шайкой многим на острове насолил — администрации острова впору перекреститься, да свечку за отравителя втихомолку поставить в церкви! Скорее всего, добычу шайка не поделила, — вот и результат-с!
— А не могла сама мадам Блювштейн избавиться таким образом от своей беспокойной свиты? — закинул удочку Ландсберг.
— И вы туда же, тоже в пинкертоны целите! — посмеялся фон Бунге. — Разумеется, подумали и о ней! Увы, Карл Христофорыч! Чиста наша знаменитость! Накануне отравления мадам Блювштейн выезжала в Рыковское, где и пробыла до вчерашнего дня. К тому же в посту говорят, что в последнее время сия дамочка сильно изменилась. Зачастила в церковь, только туда и ходит. Продала свои квасные лавки и здесь, и
