— Ты хочешь сказать, что твой ответ – смириться.
— И да, и нет. Смирить гордыню – да. Смирить душу – нет!
— Это слишком сложно для меня. Не мог бы ты объяснить попроще?
— Проще тебе объяснит твоя супруга.
— Мне запретили видеться с ней.
— Тебе известна причина?
Нинурту даже передернуло от отвращения, однако он сдержал гнев – ответил спокойно, искренне.
— Я думаю, кто‑то из ее ближайших служанок донес царю, что у нее прошли месячные и теперь самое время отправить меня в отставку.
— Я тоже так думаю. Тогда тем более тебе надо встретиться с Шами. Если ты хочешь помочь Шами, ты должен встретиться с ней. Невзирая ни на какие препятствия!
— Как в сказке? Схватить ковер–самолет и оказаться в Калахе, в ее спальне?
— Может, и так. Сказки, Нину сбываются редко, но главное не в этом. Твоя жена объяснит тебе, каким образом слабые могут установить справедливость, которая была бы удобна всем черноголовым, от мала до велика, от края земли до края. Пусть на небесах удивятся – это двуногие, созданные, чтобы обрабатывать землю, прокладывать каналы, возить грузы, возводить храмы… эти смертные, которые были созданы для того, чтобы обслуживать небожителей, сами способны договориться между собой, утвердить справедливость, достойную человека, научиться жить в согласии.
— Без помощи других мне не овладеть ни ковром–самолетом, ни сапогами–скороходами, Сарсехим.
— В этом ты, безусловно прав, храбрейший.
Через несколько дней Нинурта получил приглашение от Мардука–закира–шуми I посетить его в загородной резиденции, где его «ближайший друг, небезызвестный Сарсехим прочитает нам свою новую поэму, повествующую о праведнике, которому приоткрылась истина – каждый, обреченный на жизнь, имеет право не только восторгаться богами и поклоняться правителям, но и мечтать о счастье не только для себя, но и для своей жены и для своих детей».
Такого рода поэмы никогда не интересовали Нинурту, но отказаться от приглашения, присланного тестем, он посчитал неудобным и точно в срок прибыл в летний дворец, находившийся в нескольких беру от Вавилона. Сопровождавшую его охрану, которой Азия приказал не спускать глаз с туртана, пригласили на хозяйственный двор и сытно накормили.
На читке было все два слушателя – сам Закир и удивленный странным малолюдством Нинурта.
Сарсехим начал как обычно – с завывания, предназначенного возвеличить мощь и щедрость Мардука, а также его любимца Мардука–закир–шуми I.
Нинурта, усевшись в кресло, установленное перед выходом на просторную террасу, с которой открывался вид на город и, прежде всего, на священную башню–зиккурат, с тоской подумал о необходимости соблюдать серьезный вид, постараться не зевать и попытаться запомнить хотя бы пару строк, чтобы потом ловко ввернуть их в похвалу сочинителю. Следом, по привычке, его посетила мысль о примирении с Шамши–Ададом, от этого стало совсем муторно на душе.
Он встрепенулся только, когда Сарсехима принялся вдохновенно описывать прелести молодой красавицы, разлученной с законным супругом.
Увидев меня ко мне подошел он
Я не смущалась, приняла его дыхание!
Распахнула одежду, на меня возлег он.
Дала ему наслажденье – дело женщин…
Перед кем теперь груди свои обнажу?
Срам свой обнажу? Кто ляжет сверху?
Соперник немилый? Хвастливый богач?..
На этом месте Закир неожиданно прервал чтеца.
— Не надо о грустном, Сарсехим.
Затем повелитель Вавилона обратился к зятю.
— В последнее время ты совсем упал духом, уважаемый Нинурта?
Застигнутый врасплох туртан кивнул.
— Может, мы с Сарсехимом сумеем помочь тебе? – спросил Закир.
Нинурта не сдержал усмешку.
— Каким образом, государь? Я не первый день знаю этого говоруна и сочинителя. Он предложил мне воспользоваться ковром–самолетом, чтобы повидаться с твоей дочерью.
— Это не так уж глупо! – рассмеялся Закир.
— Да, если у тебя есть в запасе ковер–самолет, – в тон ему засмеялся Нину. – Говорят в Вавилоне полным полно всяких чудес, так что, может, какой‑нибудь прохудившийся волшебный ковер есть и в твоей сокровищнице, государь.
— Отыщем. Раньше это было ни к чему. Теперь самое время. Кстати, ты слышал последнюю новость?
— О какой новости говорит государь? – не понял Нину.
— Среди глупой черни на вавилонских рынках ставки на Шаммурамат выросли вдвое.
— Стоит ли обращать на досужие сплетни, которыми кормятся рынки, – усмехнулся ассириец.
— Но ты, дорогой зять, не спросил, по какой причине нашу чернь обуял такой восторг.
— По какой же?
— В Вавилон дошли вести, будто моя славная дочь возвращается в Ашшур, – объяснил он, искоса поглядывая на Нинурту.
Сарсехим исполнил роль простака.
— Ты хочешь сказать, наиславнейший, что твоя дочь отказала обремененному волосами претенденту?
— Нет, Сарсехим, это вряд ли. Кто может устоять против повелителя вселенной. Я полагаю, что моя дочь отправилась в родной город, чтобы устроить семейные дела. Мне кажется, что ты, Нинурта, тоже не прочь повидаться с супругой перед тем, как принять участие в великих свершениях, которые наши боги доверили Шамши–Ададу.
Нину несколько минут переваривал предложение вавилонского царя, затем, вполне безыскусно поинтересовался.
— А как же моя стража?
— Это моя забота, храбрейший.
Сарсехим обратился к царю.
— Не устроить ли нам охоту на диких онагров, государь? Насколько мне известно, наш гость и твой родственник – заядлый охотник. Как, впрочем, и твоя благословенная дочь. Правда, на охоте все так устают, что ночью не добудишься. Вдруг тебе повезет и ты, умчавшись от своих спутников, вдруг отыщешь волшебный замок, а в нем ковер–самолет? Чего не бывает на охоте.
Нинурта задумался
— Как посмотрят на эту затею в Калахе? – осторожно поинтересовался он.
— Эту напасть я беру на себя, – ответил царь Вавилона. – Кстати, моя дочь будет извещена, что ты согласился принять участие в охоте. Она со своей стороны тоже может на пару дней покинуть Ашшур и поучаствовать в ловле онагров. Что касается твоих спутников, вечером их будет ждать обильное угощение и много выпивки, так что им будет не до тебя. А тем, кому и вино не помешает исполнять свой долг, мы приготовим увесистые кошельки с золотом. Это удивительный метал, один только его вид способен любого лишить дара речи.
Выезд царя Вавилона на охоту был обставлен торжественно. Впереди шли слоны – возможно, последние животные, обитавшие к северо–востоку от Страны двух рек в предгорьях Хомрина. Вслед за ними рабы пронесли паланкин вавилонского царя, овеваемого с двух сторон опахалами из страусовых перьев, затем сами охотники, каждый из которых старался вырядиться побогаче, наконец, рабы, тащившие охотничьих псов, а за ними всякие повозки с припасами. До места гона добирались неделю. Здесь, на берегу Евфрата к северу от Вавилона, был разбит охотничий лагерь, в котором было столько народу, что затеряться в нем не составило бы труда великану, не то что человеку среднего роста, каким был Нинурта.
В назначенный день, по окончанию ловли онагров, ближе к закату, Нину пересел на лихого скакуна, названного за резвость Летающим по воздуху, и провожаемый доверенным царским слугой помчался на север в сторону Ашшура.
Они встретились на берегу какой‑то мелкой речушки, протекавшей на территории Вавилонии. Здесь по повелению Шами, заранее прибывшей к месту встречи, был установлен шатер. Она встретила мужа возле входа.
Нинурта, взглянув на жену, сразу почувствовал – Шами сохранила верность. Шаммурамат, взглянув на мужа, сразу почувствовала – выхода нет.
Но о грустном после.
Сначала поговорили о погоде, затем Нину рассказал о здоровье отца, о его добром и участливом сердце, сообщил, что Амти–баба на днях ушла к судьбе. Шами в свою очередь перевела разговор на хозяйственные нужды. Потом они рука об руку отправились гулять. Долго молча стояли на берегу тающей в сумерках реки, наблюдали восход Иштар, считали звезды, целовались.
Когда вернулись в шатер, и Шами сама собрала ужин, туртан поздравил жену – ты станешь царицей.
Шаммурамат заплакала, присела к нему на колени, прижалась к бороде.
— Такова воля царя, – добавил Нину.
— А твоя воля?
— Я буду воевать на западе, на севере, на востоке. Но недолго
— Почему?
— Меня скоро убьют. Скорее всего, отравят. Я знаю Шамши. Я знаю побратима лучше, чем кто‑либо другой на свете. Надеюсь, ты не позволишь казнить меня открыто?
Шами словно не услышала. Она с любовью перебирала пряди мужниной бороды, придирчиво отыскивала седые волосы и откусывала их. Вырвать волоски было невозможно – она еще лет двадцать назад отчаялась бороться с ними.
