– Асгерд очень красивая.
– Да, она красивая, – невозмутимо прозвучало в ответ.
– Она нравится тебе? – нахально спросила Луури.
– Она многим нравится, – равнодушно процедил Ольвин.
Больше ничего не приходило в голову. Она устала думать об этом и стала засыпать. Ей снилось, что кто-то настойчиво спрашивает и она непременно должна ответить, нравится ли ей самой Ольвин. Она нашла вопрос важным и с готовностью ответила «да». Но вопрос звучал снова и снова. Это разбудило ее. Оказалось, что это Ольвин коварно воспользовался ее сонливостью, чтобы спросить о том, что заботило его самого: нравится ли он ей? Подчеркнуто заинтересованно он спрашивал и спрашивал, с удовольствием выслушивая каждое ее простодушное «да». Его глаза светились лукавством: «Ты призналась мне!» Это было нечестно, и Луури стала вырываться, но Ольвин держал ее железной хваткой, крепко и как-то жадно прижимая к себе. Она затихла: не вырываться оказалось приятно. Ольвин, не отводя взгляда, смотрел ей в глаза и чего-то ждал. Сердце заколотилось, и она тут же услышала, что у внешне невозмутимого Ольвина сердце бьется так же неистово. И эти глухие сильные удары его сердца вдруг открыли ей то, что происходило с Ольвином последнее время. Он не отводил от ее лица выжидательного взгляда. Но она смешалась, отвела глаза, и разочарованный Ольвин натянуто усмехнулся.
Когда солнце стояло уже высоко, начиная припекать, они сделали привал. В тени деревьев пели птицы, и все располагало к беседе. И Луури решилась порасспросить Ольвина о том, что ей не давало покоя.
– Я говорила кое о чем с Хьёгной… – начала она отважно.
Ольвин, начавший было дремать под щебет птиц, повернул к ней голову.
– И что? – лениво спросил он.
– Ну, в общем, оказалось, что я многого не знаю… – Она запнулась, не зная, как уточнить, что речь идет об отношениях между мужчиной и женщиной.
Но Ольвин прекрасно ее понял!
– Да уж, – он сел и оперся руками о землю за спиной, – кое о чем ты даже не имеешь представления!
– Почему же Учитель не учит меня этому?
– Он говорит – ты другая, не как все. Тебе нужны иные знания.
– Разве нельзя понять и то и другое? Я же стараюсь!
– Эти знания тебе надо получить до того, как ты… – Ольвин осторожно подбирал слова, – до того, как ты могла бы узнать мужчину.
– Что в этом плохого? Так все живут.
– Ты другая. – Голос Ольвина стал хмурым: разговор, похоже, не развлекал его.
– А может ли так быть, Ольвин, что Учитель просто не знает… м-м-м… этого?
Ольвин так дико вытаращился на нее, что она сразу пожалела о своем вопросе.
– Хьёгна еще сказала мне… – Она замялась.
– Ну, что тебе еще выболтала эта простушка Хьёгна? – Он принялся жевать орехи, раскалывая их в кулаке сразу по нескольку штук одним нажатием.
– Она сказала, что когда мужчина ласкает, то все узнаешь сама. Это правда?
Он промычал что-то нечленораздельное, и Луури подумала, что надо дать ему прожевать. Она подождала и снова приступила:
– Ты, верно, можешь… э-э-э… научить меня, если… Ну, словом, ты ведь сможешь меня ласкать?
Ольвин поперхнулся орехами и долго тряс головой, то ли откашливаясь, то ли рыдая от смеха. Наконец справился и спросил:
– И все?
Она не поняла.
– Больше ты ничего не хочешь? Только ласки?
– Да.
– Нет, не могу!
– Но ты же мужчина!
– Вот поэтому и не могу!
Она помнила, как жарко он прижимал ее к себе, как часто билось его сердце, как он смотрел, не отрываясь, в ее гла за. «В чем же дело?!» Луури обиженно повернулась к нему спиной:
– Ты отказываешься от меня.
И вздрогнула: Ольвин подскочил как ужаленный и сел перед ней на корточки:
– Я отказываюсь от тебя?! Я?!
Он стиснул ее ладони в своих и заговорил горячо и торопливо:
– Луури, Зверек мой, обычай требует, чтобы я пришел для сговора к твоим родичам, но я не знаю их. Обычай требует, чтобы я просил твоей руки перед свидетелями у твоего отца или опекуна. Но никого нет. Горвинд просил подождать до весны, а уже лето, и он не говорит мне ничего! Если ты согласишься, я буду ждать тебя, сколько захочешь, пока ты сама не примешь решение – стать или не стать моей женой!
Луури задохнулась от волнения. Это было неожиданно, безум но, странно! И она вдруг почувствовала необыкновенную нежность. Протянув руку, она прикоснулась к его колючей щеке, и он закрыл глаза:
– Ты говоришь мне «да»?
Она нерешительно кивнула, и он, не открывая глаз, понял ее и счастливо засмеялся. Потом встал и громко, на весь лес, так что замолчали птицы, прокричал:
– Луури, дочь Виторда, с этого дня ты помолвлена с Ольвином, сыном Торка. Вы все (он обвел взглядом лес вокруг) это слышали, и Один этому свидетель!
* * *
Нескольких взглядов на нее и на Ольвина хватило Учителю, чтобы сразу подметить происшедшую с ними перемену. Но он ничего не сказал.
Луури несло по течению какой-то новой реки. Когда Учитель возобновил занятия, сознание не всегда подчинялось ее воле, внимание рассеивалось. Горвинд терпеливо ждал, пока она сосредоточится. Один раз заметил:
– Выбери, о чем тебе думать.
Конечно же, она настроилась на учение. Дело пошло на лад, и Горвинд перестал хмуриться.
Как-то раз Рангула, от которой тоже не ускользнуло, что отношения Луури и Ольвина несколько изменились, заметила Горвинду:
– Не напрасно ли ты отпустил ее в поселок и не предостерег?
Луури не понравились ни сами слова, ни то, что Рангула говорит это прямо при ней, да еще будто упрекает Учителя. Помолчав, Учитель ответил:
– Почти нет шансов, Рангула, избежать некоторых событий. А прямое предостережение, напротив, ускорит их.
– Возможно, ты прав. Возможно, и нет, – пробормотала Рангула. – А теперь уж и я не знаю, хорошо ли поступаю, что отговариваю Ольвина.
– Твои старания не подействуют. Впрочем, кажется, и мои тоже.
* * *
Со дня их возвращения из Тьярнарвада Ольвин почти совсем не оставлял Луури. И когда Учитель решил пойти с ней к морю, Ольвин оказался рядом. Учитель не возражал, и мужчины всю дорогу увлеченно проговорили. Луури сразу отправилась купаться, наслаждаясь небольшими волнами, а вскоре к ней присоединился Ольвин, старавшийся под предлогом помощи лишний раз прикоснуться к ней.
Луури всегда любила воду, понимала эту стихию, как никакую другую, и не удивилась, обнаружив однажды ее новое качество: вода запоминала, хранила и сообщала посвященному многое о силе и дыхании жизни живущих или находящихся в ней существ. Запоминала, пожалуй, даже лучше деревьев, а сообщала все самое глубинное и сокровенное.
Об Ольвине вода сказала многое: от него шел зов. Луури не могла ошибиться, это была не просто любовь, которая светилась в его глазах, это был именно зов мужчины: «Я жду тебя». Глаза не выдавали его, но раз «услышав» глубину его души, она увидела Ольвина в новом свете и поняла, что он имел в виду, когда там, в лесу, отказал ей в ласке и когда сказал: «Я буду ждать тебя».
Она вышла погреться к костру, который Учитель уже развел на берегу, где и сидел в своей излюбленной восточной позе, скрестив ноги. Вышел и Ольвин. И они продолжили с Горвиндом прерванный купанием разговор: что-то о судьбе, о звездах… Она слушала невнимательно. Через огонь костра она чуяла все тот же таящийся в глубине взгляда Ольвина волнующий зов. Луури хорошо помнила то удивительное ощущение детства, когда, испуганную и продрогшую, Учитель согрел ее в своей землянке. От него исходила великая сила отеческой любви и заботы. Никогда она не чувствовала себя более защищенной и умиротворенной. Ольвин тоже заботился о ней, с детства она знала его как верного друга, как доброго старшего брата, на защиту и покровительство которого всегда могла рассчитывать. Но та сила, что шла от Ольвина теперь, проникала в некую таинственную область ее души, трогая самые сокровенные ее струны. Это было совершенно новым, вселяло беспокойство, будоражило и лишало способности думать. И этот огонь под звездным небом в треске рассыпающихся искр говорил ей о том же, о чем шептали волны: «Он ждет тебя!» Луури больше не могла и не хотела сопротивляться. Она пыталась еще перехватить взор Учителя, чтобы спросить его, как ей быть, но – увы! – Учитель не смотрел на нее.
Стемнело. Учитель погрузился в созерцание. Ольвин поднялся и, не глядя на нее, ушел куда-то в темноту, прихватив свой плащ.
Горвинд не пошевелился и не повернул головы, когда она, тихо ступая, ушла вслед за Ольвином.
* * *
Берег пологими уступами спускался к морю. На одном таком уступе Луури увидела Ольвина. Он сидел, подогнув колени, лицом к морю и казался погруженным в свои мысли. Было совсем темно, и она хотела подойти незаметно. Но Ольвин, как истинный викинг, услышал ее тихие шаги и немедленно обернулся.
– Девочка моя, ты пришла…
Луури подошла совсем близко, но он не поднялся, а лишь привстал перед ней на колени и, обхватив за талию, привлек к себе, прижавшись щекой к ее животу. Она почувствовала себя очень неуверенно и призналась:
