виновен, когда до сих пор Саксония платила за грехи своего курфюрста.
Состояние страны, мольба всех, настояния, наконец приказы самого короля, который, выдав неограниченные полномочия, приказал Флемингу дописать, чтобы не возвращались без заключения мира и освобождения Саксонии, сделали так, что два посла согласились на самые позорные требования и условия Карла XII, а Август этот трактат ратифицировал.
На самом деле позже он отделывался ложью, стыдясь, а Имхов и Пфингстен чуть жизнью не поплатились за послушание, в первые минуты Август готов был на любые жертвы, лишь бы спасти Саксонию. Совесть он имел достаточно свободную и открытую настежь, чтобы потом нарушать обязательства, толковать и уничтожать, ни в коей мере не имея ни малейших угрызений.
Брат, король шведский, который так долго тщетно ждал полного унижения Августа, которого презирал и ненавидел, когда прибыли вести с ним переговоры саксонские послы, показал себя безжалостным, жестоким. Навязанные условия были возмутительны.
Каждый другой смерть и боль предпочёл бы им: Август пренебрегал ими. Своё величие он как раз возлагал на этой холодности, равнодушии, всегда светлом уме, сердце, которое не могло разволноваться.
Он потерял всё, а с выдачей Паткуля даже честь. Одним криком возмущения весь свет приветствовал Альтранштадтские пакты, Август пожимал плечами и, позабавившись в пьяном кругу приятелей, готовился к Лейпцигской ярмарке.
Одинаково дикий и ненасытный в своём желании отомстить Карл, как и Август, был равнодушен у позору, навязав побеждённому самые тяжёлые условия, потребовал и выдачи Паткуля… которого считал за главного провокатора. Паткуля защищало общее право, служащее послам, потому что он, хоть с пенсией Августа, был при нём резидентом царя Петра, добавленным Долгорукому, но король готов был к нарушению прав и всяких привилегий для того, чтобы задобрить Карла, чтобы освободиться от него.
Он хорошо знал, что, покончив с ним, Карл начнёт яростную борьбу с Петром, а знал Петра и предчувствовал, что его железная выдержка сломит пылкий порыв шведа.
– Тогда!! – думал Саксонец, усмехаясь. – Тогда Альтранштадтским договором я себе трубку запалю.
А кости Паткуля? Никто о нём уже не помнил. Всё теперь с непомерной спешкой, как рухнувшее здание, валилось, бежало к концу и завершению драмы. Имхоф и Пфингстен, не смея даже спорить с Пипером о пунктах, вздыхая, ломая руки, принимали одно за другим. Ежели на каком-нибудь из них задерживались, Швед тем сильнее напирал именно на то, что больше могло досадить.
Через несколько недель Август, кусая губы, бледный тайно подписывал ратификацию. Ему казалось, что Швед тут же выйдет из Саксонии, но брат хотел насытиться своей местью. Привёл с собой Лещинского и надеялся вынудить Августа, чтобы кланялся и комплименты говорил тому, кто лишил его короны.
Лещинский тщетно отказывался от этих почестей, Карл, хоть любил его, не щадил. В Саксонии распоряжался, ездил, приказывал, деньги брал и людей, хозяйничал как дома.
Через девять дней после ратификации трактата Саксонец выиграл битву под Калишем, но тем заново поставил себя против Карла, который позволил ему объясниться, но отплатил тысячью мелких унижений.
Наконец-то Август выбрался из Варшавы… Не интересовало его то, что мог встретиться с врагом. Зато ждала его прекрасная Козель и та несравненная, потешная Лейпцигская ярмарка, тогдашние Сатурналии немецких герцогов.
Прекрасная Уршула смотрела на это всё издалека, стоя с краю, тихонько, она до тех пор крутила роман с князем Александром, пока он ей давал себя очаровать и соблазнить. По-видимому, только одно напоминание, о женитьбе, наконец сказанное шёпотом, испугало юношу.
Она хотела быть для него вдовой короля, он знал в ней только любовницу ненавистного человека.
Однажды… Собеского во Вроцлаве не оказалось; а потом вскоре и Август исчез из Польши.
Авроре Кёнигсмарк так хорошо было в Дрездене и в дружеских отношениях с Августом! Она тихо втянула в свой дрезденский дом Любомирскую и однажды кареты Цешинской показались на улицах. Они с Кёнигсмарк упали друг другу в объятия и расплакались.
– А! Что за ужасное время! – тихо шепнула Уршула.
– Бедный король! – прибавила Аврора.
И сели вместе горевать, пока не начали говорить о Козель. Козель ни на одну из них смотреть, никакой своей предшественницы знать не хотела… называла себя женой короля…
Чудеса рассказывали о её роскоши, произволе и обхождении с Августом и со всеми. Одного этого предмета хватало на долгие, неисчерпаемые разговоры, а потом княгиня Цешинская уже глазами искала кого-нибудь, чтобы выйти замуж.
Ей нужен был князь… впрочем, была уже почти равнодушна.
Август до сих пор ничего не отобрал, была, поэтому достаточно богатой, чтобы купить себе митру княгини, и была ещё достаточно красивой, чтобы её к себе приманить. Открылись прекрасные салоны, начались превосходные обеды; гостей прекрасной чародейки хватало.
Король Август только проехал через Варшаву, не показываясь никому. Победа под Калишем позволяла догадываться, что война ещё продолжится, потому что о трактате, заключённом в Альтранштадте, мало кто знал, а ещё меньше людей ему верило.
Ведь после заключения его Брандт ещё побил шведов.
Однажды вечером в окнах замка виден был свет, на следующее утро ворота стояли открытыми и замок был пуст. Кучки соломы и сена были рассыпаны по дворам. А король? Поехал на охоту? В Краков? В Беляны? Кто это мог знать? Тишина наполнила город, стражники у замка исчезли. Саксонцы разошлись в разные стороны…
Говорили, что остатки солдат, уцелевших, король продал куда-то на корабль, за море.
Тот, кто видел его на дороге, вроде бы следующим в Краков, рассказывали, что он был в хорошем настроении и смеялся, прощаясь: «До свидания!»
Саксонцы тихо напевали песенку «Der lieber Augustin!». A нота её долетела до Польши.
Тем временем в Дрездене готовились к приёму гостей. Королева-мать, королева, кто знает?.. может, даже король вернётся. Графиня Козель готовилась его принять. Из Чехии подъехал Огилви, а Стенау должен был заменить отправленного. А Карл XII свободно сидел в Альтранштадте, ездил в Лейпциг, осматривал своё войско, расположившееся на зимовку, навещал Лещинского в Лесьнике и приказывал сурово собирать контрибуции. Вечером пятнадцатого декабря Аврора заехала навестить Цешинскую.
– В замке ожидают короля, – сказала она. – У Козель все окна светятся. Может ли это быть? А швед под Лейпцигом.
– С ним заключили мир, это точно! – вздохнула Уршула. – Война всё-таки закончилась.
– Ты думаешь? – отпарировала Кёнигсмарк. – Я ничего не понимаю и ничему уже не верю.
– А я! Надеюсь на лучшие дни, – воскликнула Уршула. – Я просила погадать приведённую цыганку… она пророчила светлые дни и развлечения.
В дверях зашелестело женское платье, на пороге стояла графиня Реусс и, подняв вверх руку с платком, кричала еле дыша:
