«Удерживаться от шалостей над служащими, от неистовых издевок над бедными лакеями, от всякой с ними фамильярности…»
Вот-вот, все-то и уменье — пощипать иную девку!
«Не позволять ему притаскивание в комнаты всяких непристойных вещей — палок, ружей, барабанов. Дворцовые покои не лагерь солдатский и не кордегардия…»
Да уж это точно: смех и грех! Наследник Российской империи до сих пор игрушками тешится!
«Наблюдать, чтобы Их Высочества показывали истинное усердие…»
В чем?!
«Понеже Ее Императорское Высочество достойною супругою дражайшего нашего племянника избрана, то… своим благоразумием, разумом и добродетелями Его Императорское Высочество к искренней любви побуждать…»
Час от часу не легче! В постель к ним, что ли, залезать, да это самое… побуждать-то?!
«Добродетелями сердце его привлещи и тем Империи пожеланный наследник и отрасль нашего высочайшего Императорского Дома получена быть могла».
Да ведь не получена до сих пор?..
Он поплакался как-то Алексею Разумовскому, что «инструкция» — до сих пор не выполнена, но тот с обычным своим смешком ответил: «Поживем — увидим». А чего видеть? Он нес эту «инструкцию», чтобы в последний раз посоветоваться. Ведь петля на шее, петля!
С этой горькой мыслью он и вошел к графу Алексею Разумовскому. И каково же было его удивление, когда за столом свояка он застал Ивана Шувалова… и саму императрицу!
Канцлер Бестужев было попятился к двери — вот влип в несообразную компанию! — но Алексей Разумовский быстро поднялся навстречу:
— Вот хорошо, Алексей Петрович! Заодно и дражайшую Авдотьюшку помянем…
Ивану Шувалову не оставалось ничего, как привстать и поклониться. Елизавета некоторое время раздумывала, как ей поступить, но под взглядом Алексея Разумовского тоже решилась:
— Примите, канцлер, мои соболезнования… и не говорите ничего о Европе! В самом деле, лучше помянуть Авдотьюшку…
Какие Европы! Подходя к ручке, все-таки настороженно протянутой, он сам вызвался:
— Поскольку я опоздал, позвольте мне наполнить бокалы?
Елизавета разрешительно кивнула, Алексей Разумовский добродушно подвинул распечатанную бутылку. Иван Шувалов многозначительно крякнул, потому что этикет нарушался — хозяином застолья был все-таки граф Разумовский. Но Елизавета отчаянной смелости канцлера не заметила, а хозяин?.. Он поспешил сгладить некоторую неловкость:
— Мое нижайшее благодарение государыне, которая утешила меня в этот скорбный день. — Скромный, но глубокий поклон в ее сторону. — Моя признательность свояку Алексею Петровичу. — Ему поклон интимно-дружеский. — Особливо новому камер-юнкеру, который и при своей молодости смог понять наше горе. — Ему поклон, который принимай как серьезный… или как шутовской. — Все в руце Божьей! Молча помолимся.
На этот призыв встала и сама Елизавета. Природное ехидство Бестужева отметило: «Трудненько ей уже подниматься!» Верно, Елизавета в последний год сильно располнела, но при ее внушительном батюшкином росте это можно было назвать всего лишь дородностью.
Разговор не вязался. Да и как он мог вязаться, когда из четверых присутствующих двое по крайней мере были явно не ко двору.
Всем в утешение уже несколько раз заглядывал в дверь барон Черкасов. Елизавета, обычно не обращавшая внимания на его мельтешение, тут вдруг проявила прямо-таки царскую любезность:
— Что у тебя, наш секрет-министр?
Барон замялся. Весть, видимо, была такого свойства, что ее следовало докладывать приватно. Елизавета поняла затруднения:
— Говори. Здесь все свои.
Он уже не мог более скрытничать:
— По нашим тайным каналам получено известие, что главнокомандующий генерал-фельдмаршал Апраксин отступает поспешно к русским границам.
— Как — отступает?! — гневно вспыхнули глаза Елизаветы. — Это после грос-егерсдорфской-то блестящей баталии?..
— Не могу знать, ваше императорское величество. Но известия верные.
Канцлер Бестужев уже знал это, с тем и шел во дворец. Но барон Черкасов и тут его опередил. Ему оставалось только подтвердить:
— Да, ваше императорское величество. Отступает Апраксин. Вернее, отводит войска к российским границам.
— С ума все посходили! Возможно ли?..
Отвечать было нечего. Кто знал все в доподлинности? Даже самая срочная эстафета скакала несколько дней из прусской земли, куда уже углубились русские войска.
— Срочно готовьте именной Указ… о временном отстранении Апраксина… и замещении его генералом Фермором. До выяснения всех обстоятельств! Я сей минут буду в кабинете, барон. В составлении срочных Указов тебе поможет камер-юнкер Шувалов. Человек изрядной начитанности и похвального слога.
Иван Шувалов, поклонившись, вышел следом за бароном, даже не дожидаясь императрицы.
«Хват-мальчик!» — про себя отметил Бестужев, ожидая и в свой адрес каких-нибудь приказаний. Но их не последовало. Елизавета устало и отрешенно посидела некоторое время за столом и бессловесно, будто одна здесь была, удалилась в свой кабинет. Канцлер остался не у дел. Хотя что могло быть сейчас важнее дел прусских?
— А я еще хотел, Алексей Григорьевич, посоветовавшись с вами, о невыполненной инструкции докладывать!
— Какая еще, к черту, инструкция?..
— А насчет того, чтобы поскорее произвести наследника…
— Да она уже давно выполнена! — расхохотался Разумовский. — Сергея Салтыкова-то за ненадобностью в Стокгольм спровадили. Чижолая Екатерина! Чи-жо-ла-я! Будем надеяться, что после двух выкидышей на третий-то раз что-нибудь да появится… Извини, Алексей Петрович, — по-дружески приобнял он растерянного свояка. — Елизавета запретила мне с кем бы то ни было делиться этой новостью. Зря мы, что ли, в Иерусалим ходили? Так что — давай за наследника! А потом уж и Авдотьюшку потихоньку помянем…
Но выпили-то они все-таки стоя и не чокаясь. Что, плохая примета?..
Петербургские события, отсвечивавшие дальней искрой на Малороссию, зажигали там большие и малые пожары. Мнили распустившие пояса полковники: мальчик-гетман им не указ! То ли лубенский, то ли киевский, то ли полтавский — все едино, привыкли жить при себе и для себя опять же. Москва далеко, Петербург еще далее, да и войной с пруссаками занят, — Малая-то Русь может жить хотя бы при малой своей власти? Тем более и фавор старшего брата вроде как на убыль пошел. Младший-то, хоть и державный малороссийский гетман, на плечах старшего в рай въехал. А отсюда гни свое: как жилось, так и будет житься.
Полковники Танский, Апостол и всякие другие лесть перевели на тихую зависть. Они-то что, хуже какого-то Кирилки Разумовского? Слухом земля полнилась: фавор-то царствующего брата кончается. И ради чего великие стройки развел Кирилка? Старый дворец Мазепы, что в Батурине-столице, пребывал в развалинах; новоявленный гетман и восстанавливать его не стал, строил новый, о трех каменных этажах. Там тебе и гетманская канцелярия, и жительство, и парадные дворцовые залы, и театр италианский, и прочие чуды-причуды. По заграницам пошатался нынешний гетман, на европейскую ногу все ставит. Вроде и не видит, что фавор старшего брата на нет сходит! Так судили-рядили лубенские, полтавские и киевские полковники.
Пока гетман Кирилл Разумовский развлекался своими европейскими затеями, они ведь тоже время зря не теряли. Государыня своими любовными утехами занималась — да как же, с таким-то молодым камер-юнкером! — а старым полковникам что оставалось? Вот-вот, помаленьку копать под гетмана. С Шуваловыми-то у него нелады, а Шуваловы сразу целой ордой в силу входят. Мигай им да подмигивай!
Но не так это было просто: Кирилл Разумовский греб все до Малороссии, а не наоборот. Рядовое казачество вздохнуло при нем привольно. Петербургских да московских нахлебников он от украинских хлебов отвадил. Всех разогнал и единым перстом власть правил. Много ли одному-то надо? Если даже с европейским размахом! Пылили, конечно, деньжищами италианцы и французы, кокотки Батурин заполонили, но в то же время гетман Разумовский выпер на российские земли, а стало быть и харчи, полки московские. Войны с Турцией нет, чего им обирать малороссов? Нет, изволь купить харчи за свои денежки. Опять же: не моги кабалить малороссиян в крепостничество. Слыхано ль, гетман какое послабление дал казакам! Стеной стояли за него.
Но старинные полковники любили всякий подвох, а гетман без греха ли?..
Помимо резиденции в Батурине, он развел и другие дворцы на своих пожалованных землях. Деревянные, но из отменного дуба, и опять же о двух этажах, никак не менее. Не слишком ли?..
Пока старший брат вкупе с канцлером удерживали грешный фавор, его подкузьмили с очередным Указом императрицы. А именно: платить налоги со всякой постройки. Война с Пруссией, то есть с Фридрихом самовластным, захлестывала всю Европу и требовала денег неслыханных. Можно было менять главнокомандующего Апраксина на Фермора, Фермора — на Салтыкова, а потом и на Бутурлина, — но как поменяешь солдатское жалованье? Входивший в силу Иван Шувалов купно со старшим братом Петром Шуваловым изобретали все мыслимые и немыслимые налоги, чтоб военные-то расходы покрыть. Так вот и до Малороссии докатился налог на дворцовые постройки.
