– Теперь убедились? – засмеялся Павел Петрович, но тут же оборвал смех и сухо сказал: – Давайте договоримся. Отдаете коллекцию и чек. Я ухожу и избавлю вас от многих неприятностей, связанных с отказом.
– Каких неприятностей? – вкрадчиво осведомился Борис Васильевич, поудобнее устраивая больную ногу. – Вы что, располагаете показаниями этого Григорьева, или как его там? Он что, указал на бумаге о преступных действиях по моему прямому приказанию? Хватит, господин Сарычев, надоело. Уходите!
– А если Евгений, действительно, жив? – бывший есаул взял из стоявшей на столике коробки сигару. Понюхав ее, одобрительно кивнул и раскурил от свечи. – Знаете, что означает моя фамилия? Сарыч – это ястреб из породы канюков, охотящихся в степи за грызунами. А уж хромую крысу я всегда достану.
– В моем доме? – вскинул голову Филиппов. – Я прикажу выкинуть вас вон!
– Не прикажете, – стряхнув в камин столбик серого пепла с сигары, усмехнулся Павел. – Хотя бы потому, что прекрасно знаете о случившемся с профессором, его сыном и коллекцией. И сейчас просто прикидываете, как лучше избавиться от меня. Заставить навсегда замолчать или откупиться? Применять физические и иные меры не советую: надежные люди знают, куда я пошел, и располагают материалами против вас. А вот откупиться? Я не против. Условия вам известны.
Борис Васильевич снял пенсне и потер пальцами покрасневшие глаза. Мозг его лихорадочно работал, отыскивая единственно верное решение. Вне сомнения, визитер знает многое, но не все. Есть ли у него веские доказательства? Ну, если Евгений Тоболин на самом деле остался в живых, – что мало вероятно, – он мог рассказать обо всем. Гришин будет нем как рыба. Этьен и крепыш тем более – они полностью во власти Филиппова. Значит, остается один Евгений? Но у него нет никаких доказательств! Коллекцию он получил сам, все документы в банке оформлены правильно, а рассказывать байки умеет любой. Что могут противопоставить деньгам Филиппова бывший есаул Сарычев и сопляк Тоболин? А ничего! Но не в собственном же доме разбираться с нахалом?
Хозяин встал, прохромал к бару, открыв дверцу, пробежал взглядом по бутылкам. Ехидно усмехнувшись, взял графинчик водки, настоянной на лекарственных травах. В микродозах эта настойка лекарство, а две-три рюмки могут привести человека в почти невменяемое состояние. Достав две рюмки и вазочку с конфетами, он вернулся к креслам и наполнил рюмки:
– Давайте поговорим, как деловые люди. Без лишних эмоций и ненужных оскорблений. Ваше здоровье! – пригубив рюмку он начал греть ее в ладонях.
Сарычев тоже выпил и затянулся сигаретой, ожидая продолжения.
– Вы, кажется, говорили о десяти тысячах? Поверьте, это слишком много. Подождите, не возражайте, – Борис Васильевич снова наполнил рюмки. – Надо все хорошенько взвесить, обсудить и прийти к обоюдному соглашению. Не так ли?
– Конечно, – согласился Павел Петрович и почувствовал, что тело его становится каким-то чрезвычайно легким, а голова тяжелой, как свинец.
– Поэтому не будем торопиться, – искоса посматривая на него, ворковал Филиппов. – Торопливость просто губительна при серьезных разговорах. Вы мне представляете свои доказательства, а я их оцениваю, и только тогда решаем, сколько они стоят? Согласны?
Сарычев сидел с отрешенным видом, силясь понять, что ему говорят. Слова хозяина с трудом доходили до его сознания, временами мутившегося до такой степени, что становилось темно в глазах. «Отравил, сволочь, что ли? – подумал Павел Петрович. – Или дает себя знать напряженная игра трое суток подряд?»
Он поднялся и, сделав нетвердый шаг, выбросил в камин недокуренную сигару. Руки казались вялыми, мутило, хотелось лечь и забыться, оставив все – Тоболиных, коллекцию, Филиппова…
– Ходзуми! – хлопнув в ладоши, позвал Борис Васильевич.
В гостиную вошел японец и поклонился хозяину. Сарычев неуверенно обернулся, недоумевая, зачем здесь слуга? Кажется, речь шла о серьезных вещах, не предназначенных для чужих ушей?
– Проводи господина, ему пора, – велел Филиппов.
– Н-не подходи, – сунув руку в карман, заплетающимся языком предупредил Павел Петрович, совсем забыв, что он безоружен.
Слуга кошачьей походкой приблизился и, увернувшись от удара ноги Сарычева, пытавшегося пнуть его в промежность, ловко врезал есаулу пяткой в живот. Павла сложило пополам и бросило на пол. Он даже не успел толком понять, что произошло. И не хотелось вставать, драться, не хотелось больше ничего.
Японец подхватил под мышки рослого Павла и, кряхтя от напряжения, поволок его к лестнице. На верхней площадке он сбросил тело Сарычева вниз и сбежал следом за съехавшим по ступенькам полубесчувственным визитером. Взяв есаула за ноги, японец потащил Павла к калитке, не обращая внимания на стоны и проклятия, раздававшиеся за спиной. Дотащив гостя до ворот, Ходзуми сильным пинком выбросил его на улицу…
Приземлившись на мостовую, Сарычев услышал, как сзади лязгнул замок калитки. С трудом встав на четвереньки, он помотал головой, разгоняя туман в мозгах. Отдышавшись, Павел поднялся и, держась за стенку, медленно побрел к ресторанчику, где ждал Евгений.
Увидев Сарычева, Тоболин ахнул и бросился помогать ему привести себя в порядок.
– Что произошло? – прикладывая мокрый платок к ссадине на щеке есаула, тихо спрашивал Евгений, боясь привлечь ненужное внимание хозяина заведения. Не ровен час, тот вызовет полицию и потом объясняйся в участке.
– Так, повздорили, – неопределенно ответил Павел Петрович. Проклятый япошка, надо же, как больно стукнул. Будь Сарычев в нормальном состоянии, он сумел бы постоять за себя, не таких еще видали, как этот Ходзуми.
– Господи, – вздохнул Тоболин. – Куда же вы теперь, в таком виде. И что все-таки случилось?
– Придется туда зайти еще разок, – пообещал есаул, рассматривая себя в зеркало. – Поехали ко мне. Кровать, правда, всего одна, но разместимся как-нибудь. Не стоит тебе сегодня возвращаться домой.
– Хорошо, хорошо, – согласился Тоболин. Ему и самому не хотелось оставаться в одиночестве, да и Павла Петровича нужно проводить до дому, пусть этот дом и в меблированных комнатах.
Вид Сарычева встревожил Евгения. Глаза мутные, неживые, язык заплетается, движения неуверенные, вялые, как у сонной мухи. Живого, энергичного Павла словно подменили. Что же произошло в этом таинственном доме?
До меблированных комнат «Бристоля», где квартировал Сарычев, добрались на извозчике. Взяв ключ от своей комнаты, Павел Петрович повел Тоболина наверх. В номере, похожем на узкий гимназический пенал, он долго держал голову под краном умывальника. Евгений, опасаясь, что его другу станет хуже, помог Сарычеву лечь.
Устроившись на кровати, он слушал, как рядом похрапывает Павел Петрович, и думал о том, что не прошло и недели после смерти отца, а жизнь уже несколько раз повернулась в разные стороны. Возможно, скоро придется продать и маленький коттедж…
* * *
Всю ночь Сарычеву снились кошмары – жуткие драконы разверзали огнедышащие пасти, усеянные мириадами длинных, острых зубов; копошились в зловонных ямах клубки отвратительных гадов, кто-то душил его, а потом появился Филиппов с графинчиком в руке, и графин был полон темной крови…
Проснувшись, Павел некоторое время лежал с закрытыми глазами, приходя в себя и тревожно прислушиваясь к собственным ощущениям – как голова, руки, ноги? Болят? Похоже, все в порядке? Мозг работает четко, улетучился вчерашний туман, мешавший понять, где ты и зачем здесь, но в теле еще сохранилась некоторая слабость. Протянув руку, Сарычев, не открывая глаза, нащупал спящего у него за спиной Евгения. Но почему он за ночь столь отощал и уменьшился ростом?
Проснувшись, Павел рывком сел и поглядел, кто лежит рядом. К его изумлению, Тоболина на постели не было! Сладко посапывая, подложив маленькие ладошки с накрашенными ногтями под желто-смуглую щеку, на кровати лежала молодая голая женщина. Что за чертовщина?!
На полу в беспорядке разбросаны предметы женского туалета, на спинке стула – Сарычев точно помнил, как Евгений вешал на него свой пиджак! – висели тонкие дамские чулки, а под стулом стояли маленькие изящные туфельки. На столе и подоконнике единственного окна выстроились пустые винные бутылки и грязные стаканы, а Тоболина нигде нет. Ушел? Но куда и зачем?
И китаянка?!
«Все, подставили! – похолодел Сарычев. – Ловко сработано».
Помотав головой в тщетной надежде, что странное видение исчезнет как бред, Павел достал часы и поглядел на стрелки – десять утра! Китаянка не исчезала, и он потряс ее за плечо:
– Эй, ходя! Вставай!
Девица открыла глаза и прикрылась простыней. Подтянув ноги к груди, она сжалась в комок, готовясь закричать.
– Тихо ты! – прикрикнул на нее по-английски Сарычев. – Как ты сюда попала? Отвечай!
Китаянка завизжала – пронзительно, на высокой ноте, так, что разом заложило уши. Орала она самозабвенно, широко открыв рот, во всю силу легких.
