— Великий государь, никак за вами околотошный, а с ним енярал с усами!
Оглянулся царь, встал. Человек в морской форме доложил, покачиваясь от волнения:
— Кабинет-курьер-Чеботарёв! Смею доложить о прибытии с секретной бумагой от консула, господина Аврамова.
— Где бумага? — Пётр протянул руку, предчувствуя, что весть должна быть весьма важная.
Кабинет-курьер торопливо вынул свиток, из сумки, подал царю. Пётр быстро прочёл, широко улыбнулся и облегчённо вздохнул:
— Ну вот, и на нашу улицу пришёл праздник…
В письме сообщалось, что из Исфагани в Решт приехал визирь шаха с сообщением астраханскому губернатору Волынскому о том, что «угнетаемая афганцами Гилянь с радостью отдаётся могущественному покровительству России и с нетерпением ждёт победоносные русские войска». Далее сообщалось, что афганцы захватили персидскую столицу, шаха Хусейна бросили а подземелье, но его визирю и наследнику, бежавшим в Гилянь, удалось скрыться. Ныне молодой принц Тахмасиб намеревается отправить к русскому государю своего посланника Измаил-бека, но не уверен, возможен ли договор с Россией.
— Возможен договор и необходим! — выговорил, ни к кому не обращаясь, Пётр и приказал немедля доставить к нему Волынского, Апраксина и Толстого.
Они явились в Учуги незамедлительно. Пётр сам зачитал им письмо консула. Спросил у Волынского:
— Велика ли Гилянь — сколько туда потребуется войск?
— Великий государь, Гилянь, как провинция, велика — в ней одной можно разместить всю российскую армию…
— Дело говори!
— Ежели по-деловому, то в Гиляни лишь одно достойное внимания место — это город Решт. Стоит он на берегу моря — там и базары, и лавки, и купечество в караван-сарае обретается. Мнится мне, двух батальонов хватило бы Решту, на первый случай.
— Не мало? — Пётр перевёл взгляд на Апраксина.
— Нет, государь, не мало. Для двух батальонов потребуется шесть судов, но, дай Бог, им проскочить через море с севера на юг да не угодить в шторма. Надо на флагманский корабль капитана умелого сыскать. Я бы на сей раз назначил лейтенанта Фёдора Соймонова: два года назад он проводил гидрографию на Каспийском море, берега хорошо знает. Он и во время похода к берегам Персиды со мной постоянно был.
Царь велел доставить Соймонова. Пока шёл совет и велась речь о полковнике Шипове, батальоны которого надобно отправить в Гилянь, привезли на шлюпке молодого лейтенанта. Царь и раньше приметил его, как офицера способного, ещё на Северной войне, но слишком молод был. Пётр решил проверить его способности.
— Хорошо ли Каспийское море изучил, господин лейтенант? — спросил нестрого. — В Гилянь плыть зимой при разбойных ветрах возможно ли?
— Если с умом, то не только через ветра, но и через геенну огненную пойти можно, государь, — смело отвечал Соймонов. — В случае штормов на мели можно отсидеться. Мест подходящих по западному берегу немало: за Дербентом сплошь бухты… Самур, Низовая, Бармак, Апшерон, Наргин, Буила, Везир, Кура, Кызал-Агач, Астара…
— Эка, ты молодец! — похвалил Пётр. — Назначаю тебя, капитан-лейтенант, командиром флагманского корабля, поведёшь пехотные батальоны, полковника Шипова в Решт.
— Великий государь, вы оговориться изволили. — Соймонов смущённо пожал плечами. — Я всего лишь лейтенант.
— Нет, не оговорился, — возразил царь. — Отныне капитан-лейтенант российского флота. Принимай командование!
Вскоре Соймонов вывел парусники в море. Пётр про водил экспедицию до самого взморья и, вернувшись в, Астрахань, стал собираться в Санкт-Петербург.
На прощальном обеде наставлял Волынского:
— Персидского посланника, как появится в Астрахани, следует снабдить добротными проводниками, стражу надлежащую посланнику выдели. Поставь дело так, Артемий, чтобы гостю персидскому во всём угождали и всё нравилось ему у нас. Прежде всего, заставь службу сам город Астрахань в порядок обратить. Чтобы улицы были чисты и пьяниц по ним не шлялось. В кабаках бы драк и поножовщины не было. Насильников и воров смертью карай или в Сибирь на каторгу. Заметил я, Артемий, находясь тут, что рука твоя не очень тверда. Да и попривыкли за лето обыватели астраханские лишь о царём считаться, а губернатора за власть не принимают. Напомни им об этом, как только проводишь меня.
— Да уж это. точно, государь, всяк норовит в рожу плюнуть. Но я покажу каждому, где его место. Об этом не изволь беспокоиться, великий государь. — Волынский, переполненный усердием, сжал кулак и по столу; хрястнул, аж посуда зазвенела.
Царь заметил:
— Вижу давно, что силы в тебе необузданной много. Тратишь её попусту. Кузину мою впредь не вздумай обижать — голову снесу. — Пётр бросил взгляд в конец стола, где сидела с государыней супруга Волынского, подурневшая от беременности.
— Каюсь во всех грехах, государь, и обязуюсь свято хранить очаг семейный. — Волынский перекрестился и поклонился до пояса.
— В церкви будешь каяться, — оттолкнул его Пётр. — А мне достаточно твоего слова.
Утром «Орёл» отчалил от берега, вышел на середину Волги и поднял паруса. С адмиральского корабля в честь отбытия государя загремел пушечный салют. Мощным залпом ответили ему береговые пушки. Волынский с астраханской знатью стоял на берегу, махал шапкой в кричал: «Виват императору всероссийскому!» Домой возвратился радостный, плюхнулся в кресло, шляпу бросил на кровать. Александра Львовна подошла к мужу:
— Проводили, стало быть?
— Проводили… Дай Бог хорошего пути… Но ты, стерва, если ещё раз пожалуешься на меня государю, пеняй тогда на себя!
— Да ты что, Артемий?! — испугалась губернаторша. — Да я только и рассказала о твоих шалостях с этой, прости господи, да и то государыне, а не самому императору.
— Бог высоко, царь далеко, придётся астраханцам кланяться и подчиняться мне во всём, — вставая, рассудил Волынский. Снял шубу, сел за стол, выпил бокал водки и стал думать о том, как далее управлять Астраханской губернией…
Родословная Артемия Волынского была настолько знатна, что окажись в государстве российском безвластие, то и его бы могли вспомнить и назвать одним из претендентов на царский престол. Своей знатностью Артемий Петрович хвастался где надобно и ненадобно, а особенно на пиршествах, принимая какого-нибудь именитого гостя. Захмелев, Артемий начинал принижать значение крупных боярских и дворянских родов, а когда гость выражал несогласие, на стол ложилась родословная, увенчанная российским гербом, в коей значилось, что Артемий Петрович Волынский — сын комнатного стольника Петра Артемьевича, родился в 1689 году, а знатнейший род его происходит от очень древней фамилии, родоначальник которой выехал в Россию из Волыни во второй половине четырнадцатого столетия. Этот родоначальник есть потомок Святополка-Михаила II, знаменитый воевода князь Дмитрий Михайлович Волынский-Боброков, разделивший с Дмитрием Донским славу Куликовской победы. Был он женат на родной сестре Дмитрия Донского Анне Ивановне, имел от неё двух сыновей: Бориса и Давида. И от Бориса пошли Волынские… Знатность Артемия много возросла, когда он женился на Александре Львовне Нарышкиной, породнившись с домом Романовых. Со слов Артемия было видно, что государь Пётр Первый сам обвенчал Волынского со своей двоюродной сестрой, ибо Артемий за несколько лет до этого сослужил ему великую службу, будучи при кабинете у царского фаворита барона Петра Павловича Шафирова. Барон, возомнив о себе, как о человеке самого высокого ума, вёл себя по отношению к Петру Первому с некоторым пренебрежением. Император терпел до поры до времени, хотя Артемий и извещал его об интриганстве Шафирова. Чаша терпения, однако, хлынула через край, когда Шафиров учинил скандал в Сенате, и за нарушение указа «о грубом нарушении регламента» по закону был приговорён к смертной казни. Голова его уже лежала на плахе и палач занёс над ней топор, и в это мгновение император смилостивился: заменил смертную казнь ссылкой. При выборе чрезвычайного посланника в Персию царь обратил внимание на молодого, статного и красивого, услужливого и знатного Волынского. Вскоре он и отправился с посольством в Исфагань, к шаху Хусейну, с целью утверждения постоянных и прочных торговых сношений с Персией, через которую можно было проложить путь в землю обетованную — Индию. Волынский заключил торговый договор с шахом. Возможно, смог бы проторить и торговый путь в Индию, но, как говорят на Востоке, «на всё воля Аллаха». Воля Всевышнего склонилась к восставшим афганцам: захватив Хорасан, они бросились на Исфагань, свергли Хусейна-шаха. Младший сын шаха Тахмасиб, бежавший с визирем к Каспийскому морю, объявил себя шахом, но фактически власть в Персии находилась в руках афганца Мир-Вейса. Не признали молодого шаха Тахмасиба ни Турция, ни иные страны, а на Кавказе началось освободительное движение: персидские провинции с падением Хусейна мгновенно отложились от Персии и запросили у турецкого султана Ахмега принять всех суннитов Кавказа, живущих между Чёрным и Каспийским морями, в турецкое подданство… Кавказ бушевал, словно Каспий в штормовую погоду. Сунниты, оказывая сопротивление русским войскам, звали на помощь турецкого султана. Христианские нач роды — грузины и армяне — просили защиты у России. В круговороте этих жарких событий и жил Артемий Волынский, назначенный после возвращения из Персии астраханским губернатором. Сознавая, какая тяжёлая ноша легла на его плечи, он понимал, что никакими другими мерами губернию в руках её удержишь, кроме применения силы и наказания. В знаменательный для него день, после проводов императора, сидя в раздумья за столом, Артемий Петрович пришёл к такому выводу, а утвердившись в нём, позвал супругу:
