Пэдди Кеван уже звал к себе сиделку:
— Сестра! Сестра!
Голос его поднялся до неистового визга, словно ему было страшно, что девушка поймает его на слове и уйдет.
Салли и Динни, спускаясь по лестнице, слышали, как он захныкал, потом снова принялся истошно вопить:
— Сестра! Сестра!
Дочь Маританы сказала им, что ее настоящее имя Мерита, но она называет себя Ритой Вест. Ничто в этой высокой бледной девушке не напоминало о том, что в ее жилах течет кровь коренных жителей страны. Разве только глаза, подумала Салли, да еще, пожалуй, руки — тонкие и смуглые, совсем как у Маританы и Калгурлы.
Салли хотелось побеседовать с Меритой. Ей впомнилась худенькая девочка-подросток, которую полиция нашла в кустах неподалеку от участка Фреда Кернса, вспомнилось, как поразила ее тогда страстная привязанность этого ребенка к своим младшим братишкам и сестренкам. У Салли мелькнуло в голове, что надо помочь Мерите разыскать ее сестер и братьев, но слишком сильно бурлил в ней гнев, слишком она была взволнована воспоминаниями, которые пробудил в ней Пэдди Кеван, чтобы мысль эта удержалась у нее в сознании. К тому же она все еще чувствовала дурноту — так невыносимо удушлив был воздух в комнате больного, где резкий запах карболки не мог заглушить тошнотворного запаха тления.
Хорошо было снова очутиться на залитой солнцем улице, вдохнуть полной грудью свежий воздух и почувствовать, как он разгоняет дурноту и приводит в порядок взбаламученные чувства.
— Ну что ж, — произнес Динни. — По крайней мере, мы теперь знаем, куда девались эти акции, на которые Моррис возлагал такие надежды.
— Много нам от этого пользы! — с горечью промолвила Салли.
Ей припомнилась ночь, когда она добралась до Хэннана и была расстроена и смущена, увидев, что ей предстоит жить за лавкой, под навесом из валежника. А на утро Моррис обнаружил пропажу бумажника и устроил скандал мамаше Баггинс. После этого он годами не переставал упрекать Салли за то, что она не позаботилась спрятать хорошенько его бумажник, в котором были эти злосчастные акции. Из-за этих акций Моррис надолго затаил досаду на нее. Он всегда утверждал, что только раз в жизни ему действительно повезло, — когда он ухитрился купить эти акции Большого Боулдера. Возможно, что Пэдди прав и Моррис не сумел бы удержать их в руках и нажить на них состояние. Но сам Моррис свято верил в то, что, сохранись у него эти акции, он бы непременно разбогател и Салли не пришлось бы так туго, когда их дети были еще малютками.
Год за годом Пэдди Кеван злоупотреблял ее доверием и доверием Морриса, а потом преследовал их с жестокой злобой, порожденной нечистой совестью. Это он состряпал против Морриса и Тома обвинение в утайке золота. Впрочем, Салли всегда была убеждена, что он главным образом злоумышлял против Дика. Пэдди пытался оправдать свои поступки любовью к Эми. И он добился Эми в конце концов и погубил Дика, разбил ему жизнь.
Салли припомнилось вдруг, как после смерти Морриса у нее возникло смутное подозрение, что бумажник украл Пэдди Кеван. И вот он сам признался в этом. Но разве это признание могло искупить его вину перед ее семьей, перед Маританой, перед жителями приисков? Нет, она никогда, никогда не забудет и не простит, говорила себе Салли. И нисколько не жалеет, что сказала ему это в глаза.
— Пэдди таков, каким сделала его наша система, — размышлял Динни вслух. — Еще мальчонкой его вытолкнули в жизнь и предоставили самому бороться за существование. Он должен был защищаться, и он защищался — весьма нагло и бессовестно, надо сказать. А впрочем, брал пример с других. Занятно все-таки наблюдать, как зло, которое он натворил когда-то, не дает ему теперь покоя.
— Не верьте вы ему, — нетерпеливо сказала Салли. — Он боится, как бы на том свете не пришлось держать ответ. Пэдди и сейчас такой же невежда, каким был мальчишкой, и так же напичкан суевериями.
Она повела плечами, словно стараясь сбросить невидимый груз.
— Бесполезно раздумывать над тем, что было когда-то и с чем давно покончено. Мне жаль только, что Пэдди разворошил старое. Пока война не кончилась, у нас с вами, Динни, довольно забот; нам некогда беспокоиться о спасении души Пэдди Кевана.
— Что верно, то верно, — согласился Динни.
Через несколько дней после описанного выше свидания Динни, просматривая газету, заметил:
— А Пэдди Кеван-то раздумал умирать на приисках. Видали: «Сэр Патрик в сопровождении секретаря и сиделки отбыл сегодня утром на самолете в Мельбурн».
На следующей неделе газеты оповестили о смерти сэра Патрика Кевана. Покойного превозносили до небес. Динни прочел Салли восторженный некролог, напечатанный в одной из газет восточных штатов, где описывалось, как сэр Патрик, некогда босоногий мальчишка, сумел стать одним из самых богатых и влиятельных людей на приисках. Большую часть своего состояния он завещал на благотворительные дела. Заупокойную мессу отслужили в соборе святого Патрика, после чего траурный кортеж, покинув святую обитель, направился на кладбище в Айвенго, где и были преданы земле останки сэра Патрика Кевана.
Подвижное, выразительное лицо Эйли, в котором, как в зеркале, отражались все ее чувства, сразу же выдало, что она пришла с дурными вестями. Да, вести были дурные. Войдя утром на кухню к свекрови, Эйли в первую минуту не нашла даже в себе силы заговорить.
— Что случилось? — спросила Салли, хотя она уже поняла, что ей предстоит услышать, и невольно вся напряглась, готовясь принять удар. — Билл?
— Ох, мама, он пропал без вести! — воскликнула Эйли. — Предполагают, что убит.
— Предполагают, что убит? — медленно повторила Салли. — Что это значит? Как можно что-то предполагать, если ничего не известно наверняка? Может, он заблудился в джунглях, как это было с другими. Может… его просто не сумели найти. Где телеграмма?
Эйли протянула ей телеграмму. Салли надела очки, но руки у нее дрожали. Ничего не видя, смотрела она на узенькую полоску бумаги. Эйли поняла, что Салли не может прочесть телеграмму — буквы расплываются у нее перед глазами.
Тогда Эйли взяла у Салли телеграмму и прочла ее вслух; слезы струились по ее лицу.
«С прискорбием извещаем, что командир саперного батальона 28866 капитан Уилбар Гауг с 10 ноября с. г. числится пропавшим без вести; есть основания предполагать, что он убит».
— Я не верю им, — сказала Салли глухо. — Я бы почувствовала, если бы он был убит. С чего это они взяли? Может быть, его ранили, он уполз в чащу и спасся. Как другие. Еще вчера я читала о том, как одного летчика полгода считали пропавшим без вести, а потом нашли — голодного, оборванного. Он был невменяем и потому не мог добраться до своих.
— Да, да, я знаю, — сказала Эйли, но в голосе ее звучало отчаяние. Эйли видела, что Салли хватается за соломинку, и у нее недостало духу лишить ее последней надежды, но про себя она подумала: если бы оставалась хоть малейшая надежда, военное командование не прислало бы такого извещения.
Ей припомнилось, что во время прошлой войны были случаи, когда люди, которых считали убитыми или пропавшими без вести, возвращались домой после очень долгого отсутствия. Так могло случиться на любом другом фронте—всегда можно ведь предположить, что пропавший без вести находится в плену. Но японцы не брали пленных на Новой Гвинее — это было хорошо известно всем. Когда в сыром, тяжелом мраке джунглей австралийские солдаты шли в бой с японцами, они знали, что перед ними только два пути — убить или быть убитым. Зверское уничтожение пленных в Толле открыло им глаза на то, что ждет их в японском плену.
Во время отступления от Какоды изможденные, больные тропической лихорадкой люди, в течение месяца державшие проход в горах против превосходящих сил противника, помнили об этом. И они стояли насмерть, бесстрашные, исполненные решимости так отплатить за свою гибель врагу, чтобы ни один патрон не пропал даром. Эйли бросало в дрожь, когда она думала об этом. Она понимала, что попасть живым в руки японцев страшнее смерти, и знала, что Салли тоже это понимает.
Но Салли сидела перед ней неподвижно, словно каменная, уставясь сухими глазами в одну точку; она не могла поверить, что Билла нет в живых. Быть может, она нарочно обманывает себя, чувствуя, что ей не под силу перенести этот удар? — думала Эйли. Или она и вправду верит и — как знать — верит недаром?
— Возможно, ты и права, мама, дорогая, — сказала Эйли, стыдясь, что она плачет перед этой старой женщиной, на окаменевшем лице которой застыло такое странное выражение. — Мы не должны терять надежды.
— Да, не должны, — сказала Салли.
— Может быть, написать Пэт? — спросила Эйли.
— Напиши.
Эйли провела у Салли все утро, хлопоча по хозяйству, а Салли продолжала все так же молча и неподвижно сидеть на стуле, глядя перед собой в одну точку. Динни не было дома — он уехал в город за покупками, и Эйли дождалась его возвращения, чтобы сообщить ему о случившемся. Она знала, что никто не может помочь Салли так, как Динни.
