в одной избе, – пытался пошутить Алёша. – А я у тех, коих поразил, даже лика не вспомню…
– Вспоминайте, – требовал Еремей Глебович. – Всё может сгодиться.
Не встретив ни единого врага, даже мечом не помахав, возвращались ростовские ратники в родной город из Чернигова.
В бездонной, слепящей синеве неба, в котором ни единого облачка, парили могучие орлы, высматривая добычу. Где-то пониже беспокойно кричали жаворонки.
Лесные птахи трещали разноголосо, радуясь погожему дню; пышно зеленели дубы и осины, берёзы и клёны. И лишь могучие ели величаво глядели на всё это великолепие.
Погода стояла на диво, но никого это не радовало.
…Новгород-Северский обошли стороной, лишь подивились тому опустошению и разгрому, который учинили монголы. Веси выжжены, нивы потоптаны, люди побиты.
Окрест никого. Только собаки воют по покойникам.
…Как-то воины сторожи, заслышав в чаще шорохи и плач, подобрались поближе и, отогнув мохнатые лапы ели, обнаружили на полянке стайку оборванных, грязных детушек.
Окликнули бережно, дабы не испугать ненароком:
– Мы – русичи. Не сбегайте, чадушки, не страшитесь…
– Страшимся, – плачуще лепетали он. – Но оголодали мы шибко, а избы наши сгорели, тятя и мама убиты…
Вперёд вышел самый рослый, лет шести от роду.
– Я – самый старший, кликать Асташка… А вы взаправду не монголы? – с надеждой спросил он.
Посмеялись над его страхами. Воины постарше всплакнули, вспомнив своих.
Накормили чадушек, еды с собой дали.
Воевода приказал оставить им какую-нито одежду.
Порылись в сумах перемётных, нашли, отдали.
Радостно светились лики чадушек, не хотели отпускать своих благодетелей. Просили взять с собой. А куда?
Пасмурные ехали ратники далее, кто сжимая древко копья, кто тиская рукоять меча.
Хмурился князь Василько, бледнел лицом Еремей Глебович, думая о том, какой разор от пары десятков тысяч недругов. А ежели их пожалует пару сотен тысяч?
«Вот тогда грядёт бедствие, а ныне – только его начало».
Евпатию казалось, что он постепенно стал поправляться после тяжёлого ранения: стрела ли в грудь иль дротик под рёбра… Мучительно думал о том, как иногда тяжело русскому витязю выполнить приказание старшего. Он ощущает в себе силы, в нём кипит огромное желание сражаться, а ему велят уходит подальше от врага… Праведно? Да, слово старшего – заповедно! На этом стоит и будет стоять боеспособность дружин.
Сейчас он ещё не думал о том, что через какие-то неполные пятнадцать лет и сам он, и все сейчас идущие рядом с ним будут противостоять единому врагу, но – порознь, каждый в своём граде. И в этом – вся беда.
– Евпатий, а ведь ныне мы с тобой кровные братья, – сказал Алёша Суздалец, выведя Коловрата из смутных воспоминаний.
– Да, мы – братья, верно, – отвечал Евпатий. – Но стали мы ими не сейчас, а тогда, когда пошли вместе со всеми на Калку.
– Твоя правда. Теперь мы никогда не расстанемся, будем как Олёша Попович и Добрыня Злат Пояс.
– Видит Господь, так и станется. Но расстаться нам с тобой, брате, придётся.
– За какой надобностью?
– Лучшие витязи земли Русской побиты, нас вживе оставили для чего? Помнишь, что говорил Александр Леонтьевич? «Знаете, почему на Руси всегда будут богатыри могучие и витязи светлые? Потому что одни приходят на смену другим. Теперь вам быть!»
– Потому нас и отослали подальше от смертного боя… Нам теперь быть, Алёша, – мягко повторил он. – Ехать тебе во Владимир и родной Суздаль, Ростов и Ярославль, а мне в Рязань, Пронск, Муром… Надобно дружину славных витязей возрождать немедля. Мы расстанемся, но ненадолго.
– Да, надобно домой, – вмиг посветлело лицо Алёши. – А ты не думал, брате мой, что дома нас с тобой уже отпели?
– Как это отпели? – оторопел Евпатий. – Мы ведь вживе.
– Отпели в церквах. Весть пошла о том, что побиты русские витязи на Калке, и никто не ведает, что нас с тобой Александр Левонтьевич в Чернигов снарядил.
– А ты ведь верно говоришь…
Евпатий горестно покачал головой, вспомнив родных.
– То-то же.
Воевода Еремей Глебович кликнул, велел подъехать ближе.
Князь Василько посмотрел рассеянно, вздохнул, судорожно глотая воздух, повлажнел глазами и спросил:
– Скажите мне, витязи, что сказал дядька мой напоследок?
«Молодший князюшка ещё, – подумал Евпатий, – тоскует за Александром Левонтьевичем, как за родным».
– Он заповедал нам князя Михаила Всеволодовича доставить в Чернигов, – отвечал Евпатий. – Он сказал так: «Князь – охранитель земли нашей, а вы охраните его».
Василько Константинович истово перекрестился и сказал:
– Спаси вас Бог, что были с ним! Я вас не забуду, доблестные витязи.
Еремей Глебович мотнул головой, мол, возвращайтесь на место.
Молод был ещё князь Василько, молод и впечатлителен, а потому, погоревав немного за дядькой, вновь стал думать и мечтать о княжне Марии, чьи прекрасные глаза пленили его навсегда.
Козельск, куда полк пришёл уже ночью, стоял на левом берегу притока Оки – Жиздры. Обычный город-крепость, каких много ставилось на Руси, сплошь деревянный.
Городские стены с надзорными башнями были высокие, крепкие, дубовые; из дерева был центральный собор Успения Пресвятой Богородицы, княжий терем с искусно вырезанными фигурами на окнах и кровле; бояре тоже старались не отставать и ставили просторные деревянные дома с петушками и завитушками; свысока глядели на тёмные посадские избушки амбары и подклети богатых гостей.
Городок был основан на год раньше Москвы, в 1146 году, и первоначально принадлежал Черниговскому княжеству. Затем отошёл к Новгород-Северскому, выделившись в самостоятельный удел.
Первым его правителем был погибший на Калке князь (великий князь черниговский) Мстислав Святославич. Пал смертью героя и его сын Дмитрий (Василий), двенадцатилетний отрок, князь козельский.
Теперь все ждали приезда нового князя, им должен стать следующий сын Мстислава Святославича – Иван.
Пока городком заправляли родовитые бояре, а дружиной командовал воевода Ермолай Жидиславич.
Ростовских ратников приняли радушно, угощали от души.
Ночлег определили на городской площади, начальные люди ночевали в боярских домах.
Князя Василько Константиновича и воеводу Еремея Глебовича козельские бояре упросили «быть хозяевами» княжеского терема.
Отдыхали ратники, отдыхали начальные люди, сладко спал, по-юношески раскинув руки в стороны, молодой князь Василько Константинович, и снилась ему прекрасная княжна Мария.
Не спал Еремей Глебович, всё время вглядывался в ночную темень с городских стен. Тревожился воевода…
Городок обычный, ничем не примечательный. И никто не мог предугадать судьбу, ему уготованную в трагической истории трагического для Руси тринадцатого столетия.
Но об этом чуть погодя…
Утром Евпатий простился с дружинниками, воеводой, поклонился князю Василько.
Путь его и верного Найдёна лежал на Пронск, а далее – в Рязань.
Алёша Суздалец со щитоносцем Кондратом стали провожать.
