Вдруг на ум Эдгару пришла неожиданная мысль: а что если посоветоваться с королевой Элеонорой? Рассказать ей всё и спросить, возможно ли ему теперь просить Ричарда Львиное Сердце посвятить его в рыцари? Уж она-то не выдаст, почему-то юноша был в этом совершенно убеждён. А в самом деле — пойти прямо сейчас и поговорить! Скорее всего, королева не на пиру, давно уже ушла оттуда — вряд ли ей приятно, когда кругом столько пьяных.
Шатёр Элеоноры Аквитанской располагался в стороне от шатров её сына и молодой королевы. Охраны возле него не было — воины стояли лишь по углам небольшой площадки, где разместились походные жилища царственных особ и палатки их слуг.
Эдгар подошёл к шатру сзади. Вовсе не потому, что прятался от стражи — просто так было скорее. Кто-то из воинов видел его, но, узнав, лишь приветственно помахал рукой — героев, с риском для жизни сделавших подкоп под Проклятую башню, знали теперь почти все.
Молодой человек уже собирался, обогнув шатёр, войти в него, как вдруг до него долетел взволнованный женский голос. Вернее, не голос, нет, женщина полушептала, захлёбываясь словами и, возможно, слезами. И это была не Элеонора!
— Напрасно! Напрасно вы меня утешаете, ваше величество!.. Сир Эдгар никогда меня не полюбит, никогда!
Молодой человек замер, даже отшатнулся, словно кто-то резко толкнул его в грудь. Женщина говорила о нём! Но КТО это был?! Поздним вечером, почти ночью, здесь, в шатре королевы-матери... Сдавленный полушёпот не позволял узнать голос, было лишь понятно, что это — молодая женщина.
Меж тем послышался голос Элеоноры. Вернее, сперва она коротко засмеялась, потом проговорила:
— Девочка моя! Какой же ты хочешь любви, появившись перед ним в таком виде? Не думаешь ведь ты о нём дурно?
— Нет, нет! — отвечал дрожащий шёпот. — Но у меня просто не было другого выхода. Да если бы и был! Между нами пропасть, бездна... Он не станет и думать обо мне!
В голове, в душе, в мыслях Эдгара всё смешалось и спуталось. Одна лишь мысль, обжигающая и пугающая: Беренгария?! Она?! Это она говорит с королевой?! И говорит о том, что... его любит?! Да нет, нет, такое невозможно! Но кто же это может быть ещё? В лагере, если не считать пленных мусульманок, всего шесть женщин: принцесса Алиса, которая любит его друга Луи, её служанка Эмма, которая ни разу не видела Эдгара (даже её имя он узнал от Луи), королева Элеонора, почтенная Клотильда Ремо, служанка Беренгарии, но та говорит по-французски с каким-то смешным акцентом, и... и сама Беренгария!
«Она сказала, что между нами — бездна! Да — королева и простой рыцарь... Рыцарь? Ха-ха-ха! Знала бы она правду! Какая там бездна... Между нами — ад! Но отчего Элеонора упрекнула её? В каком таком виде явилась она передо мной? А-а-а! Её задранные юбки и стёртые о седло бёдра... Да, по мнению знатной дамы, это позор — так показаться рыцарю! Но мне-то только в радость было увидать её красоту!»
Эдгар поймал себя на том, что, кружась в вихре этих сумасшедших мыслей, он на самом дне сознания всё же оценивает происходящее трезво и понимает, что, скорее всего, находится во власти какого-то дьявольского наваждения. Не может королева, преданная и пылкая жена Ричарда Львиное Сердце, питать тайную любовь к безвестному рыцарю, который даже близко не равен её герою! Однако разговор в шатре продолжался, и Элеонора ответила своей собеседнице жёстко и печально:
— Нет, девочка, ты не права. Бездна — это совсем-совсем другое. Обычно бездна бывает, когда мужчина и женщина равны по положению. А невозможность — это только смерть! Когда любимый умирает, быть вместе становится невозможно. У меня это было.
— Я знаю. Я слышала, что вы любили, и вашего возлюбленного...
— Да-да! Но это было пятьдесят лет назад. Стоит ли вспоминать? Речь ведь не обо мне, а о тебе. Ты хочешь любви Эдгара, но ничего не делаешь ради того, чтобы её завоевать.
— Но у меня же нет никакой надежды...
Кажется, она заплакала. Её голос совсем угас, зато очень твёрдо прозвучал голос Элеоноры:
— Сколько же раз повторять: невозможно, когда человек мёртв! А вы оба живы. Живы, глупышка! И я бы хотела тебе помочь.
Тут вдруг Эдгара резанула новая мысль, столь очевидная, что было невероятно, как она не пришла ему в голову раньше:
«Боже Праведный! Но она же мать Ричарда! И она хочет помочь Беренгарии ему изменить?! Или правду говорят, что она колдунья и у неё какие-то свои дьявольские замыслы?..»
В это время чуть в стороне мелькнул свет факела, и послышались голоса. Несколько человек шли к королевским шатрам, видимо, возвращаясь с праздника. Это были воины охраны и один из рыцарей, поставленных охранять лагерь. Кузнец тотчас представил, что будет, если его застанут подслушивающим разговор двух королев... Конечно, самое разумное было бы, покуда люди с факелами не подошли ближе, просто обойти шатёр и войти туда — никого не удивило бы, что французский рыцарь, близко знакомый с Элеонорой, зашёл её навестить. Да и обе дамы никак не смогли бы заподозрить Эдгара в том, что он их подслушивал. Но войти после того, что он услыхал! Юноша прекрасно понимал, что выдаст себя. А потому повернулся и, как вор, неслышно скрылся в темноте, быстрыми шагами направившись в сторону площади, расположенной в середине лагеря. Оттуда до сих пор доносились звуки флейт и неугомонный шум пирушки.
Эдгар добрался до площади, где его почти сразу схватил за руку какой-то английский рыцарь и немного нетвёрдым языком произнёс:
— П... послу-шай-те, мессир! Я всё время хотел у вас спросить... А... г-где вы научились так славно кидать нож? И н... не научите ли меня? Моё имя — Блондель. Эт-то я стоял возле вас, когда вы, там, на Кипре, убили сарацина.
Кузнец сперва опешил, потом
