Ознакомительная версия.
Только Бен-Гурион, который был уже далек от власти, предвидел будущее и призвал еще в 1967 году немедленно возвратить все территории, как сам он сделал после Синайской кампании – особенно сектор Газы, в котором он видел главную опасность для будущего Израиля. Но кто хотел слушать его слова? «Он стар, выжил из ума…»
Народ и его руководители думали, что мы можем делать все, что нам вздумается, ни с кем не считаясь, и мир будет аплодировать нам. Мы победили – и точка. Никто больше не осмелится поднять на нас руку. Таков был «Израиль до» (вой ны Судного дня).
Прошло всего лишь шесть лет – и мы оказались в другом Израиле, том, который я называю «Израиль после».
Это Израиль, который как был, так и остался стороной в кровопролитном конфликте, который с большим трудом отбился от врагов, научившихся воевать и наносить нам большие потери. Эти враги, хотя и потерпели поражение, не хотят даже говорить с нами и принимают на знаменитой Хартумской конференции резолюцию о трех «нет»: «Нет – миру, нет – переговорам, нет – признанию». Никто в Израиле не забыл первые страшные дни войны, когда страна была в настоящей опасности, когда прославленный полководец Моше Даян произнес леденящие душу слова: «Рушится наш Третий Храм…»
Израиль победил, но с политической точки зрения не выиграл ничего и вернулся к исходной точке. Это был важный урок: можно победить на поле боя, но ничего не выиграть в результате этой победы.
Израильская сионистская общественность раскололась на два противостоящих лагеря. До того различия в политических позициях касались в основном экономических вопросов, но основа была едина: все мы любим свою страну, все мы строим ее, все мы хотим защищать ее, все мы чувствуем себя в безопасности. Теперь перед народом Израиля стояли насущные вопросы, как жить дальше, и два лагеря в народе давали на эти вопросы противоположные ответы.
Одна часть народа спрашивала: что дали нам территории, занятые ЦАХАЛом в Шестидневной войне – благо или беду? Не ради ли владения этими территориями мы потеряли более двух с половиной тысяч лучших наших сыновей, не говоря уже о тысячах раненых, из которых многие остались инвалидами на всю жизнь? Может быть, война была бы предотвращена, если бы мы попытались пойти на компромисс с арабами? Существует также демографическая проблема: власть над миллионом с лишним арабов, в дополнение к арабским гражданам Израиля, темпы естественного прироста которых превосходят темпы прироста еврейского населения, может со временем превратить «неделимый Эрец Исраэль» в страну с арабским большинством населения – иными словами, в арабскую страну.
У другой части народа таких сомнений не было. С ее точки зрения, нет понятия «территории», само использование этого слова нелегитимно. Это Эрец Исраэль, он целиком наш, у нас есть дарственная грамота на владение страной от самого Всевышнего – Тора. Нельзя возвращать ни пяди – во-первых, потому, что все это наши земли; во-вторых, потому, что это будет истолковано как слабость и подстегнет арабов к новому нападению. Никакой компромисс не поможет уладить конфликт, так как арабы стремятся к одной цели – сбросить всех нас в море. Чтобы закрепить за нами освобожденные земли Эрец Исраэль, нужно заселить их евреями – и чем быстрее, тем лучше.
Так народ Израиля раскололся на два лагеря – левый и правый. Каждый лагерь был уверен, что его идеология верна, а идеология противоположного лагеря ведет Израиль к гибели. Понятия «левое» и «правое» в Израиле имеют другой смысл, чем принятый в мире: там имеется в виду противоборство между социализмом и капитализмом, а у нас – противоборство между двумя позициями в отношении к будущему территорий.
Я не намереваюсь входить во все идеологические тонкости позиций каждого из лагерей. Для меня вопрос был конкретным: где мое место на расколовшейся общественной арене.
Это нелегкое дело для гражданина, который прожил в стране три года и пока еще строит свою израильскую идентичность. В доводах каждого из лагерей была определенная логика, но были и черные пятна. Доводы левого лагеря были мне ближе, особенно доводы, касающиеся демографии. Удерживание другого народа под властью военной администрации, без предоставления ему гражданских прав, казалось мне положением, которое не может сохраняться долго; это проблема, требующая решения. Решение же станет невозможным, если Израиль пойдет по пути, предлагаемому правым лагерем, и начнет переводить на контролируемые территории гражданское население.
В противоположность этому мой брат занял крайне правую позицию. Я немало раздумывала над вопросом: как могло случиться, что мы, росшие в одной семье и получившие одинаковое воспитание, развили столь противоположные мировоззрения? После раздумий я пришла к выводу, что большинство людей выбирают позицию «не головой, а чувствами». Иными словами, здесь решает не логика, а темперамент. Человек жесткий и не склонный к компромиссам, привыкший полагаться на силу, будет придерживаться крайней идеологии – правой или левой. Перейти от одной крайности к другой очень легко. Достаточно просто поменять полюса местами. Человек более мягкий и склонный к компромиссам изберет умеренную позицию, попытается понять также побуждения противника.
При советской власти нас воспитывали в духе экстремистской идеологии деления мира на черное и белое, на хорошее и плохое, на друзей и врагов. Всякие сомнения и раздумья толковались как неверность государству. Немало людей погибли за то, что сомневались, хотя бы в малой степени, в верности «генеральной линии».
Нас приучали мыслить не логично, а на основе догм. По-моему, многое из этого догматизма нашло свое выражение во взглядах правого лагеря в Израиле: отсутствие сомнений в правильности пути, склонность отвечать «нет» на всякое предложение о компромиссе. Общеизвестно, что большая часть выходцев из СССР занимают в Израиле правые позиции – в глазах многих даже Ликуд является слишком умеренным. Вчерашние коммунисты по прибытии в страну вливаются, как правило, в правый лагерь: крайний подход к вещам коренится в самом образе их мышления. Это, разумеется, грубое обобщение, имеются немало исключений из этого правила.
В тот период я уже писала самостоятельные статьи в газете и старалась в них объяснить справедливость позиции борцов за мир и опасности, скрывающиеся в позиции правого лагеря. Алия 70-х годов была открыта для различных мнений, и, несмотря на перевес правых позиций среди читателей, мои статьи находили чуткий отклик. Иногда между мною и читателями возникали бурные споры, я получала много писем, все это делало мою работу намного интереснее, чем она была вначале.
Когда человек не находит логичных ответов на проблемы, логику зачастую заменяет вера. Бог поможет, Он всегда помогает своему избранному народу. Тот факт, что Всевышний не проявлял склонности вмешиваться в дела своего народа со времен Моисея, не убеждает верующего человека. Это тоже тип догматического мышления, игнорирующего факты.
Недовольство правящими лидерами, на фоне внутреннего раскола на лагеря и усиления роли религии, привело к концу гегемонии блока левых партий и к победе правого лагеря на выборах в мае 1977 года. Что теперь будет? Означает ли смена правящей партии изменение режима?
Я не сразу поняла, что в условиях демократии нет ничего естественнее, чем переход власти от одной партии к другой. Воля народа – здесь это не пропагандистский лозунг, а действительное положение. Если изменение мне не нравится, значит, я в меньшинстве. К такому положению тоже нужно привыкнуть.
Несмотря на мое потрясение приходом к власти правительства во главе с Менахемом Бегином и опасение, что он приведет Израиль к войне, я в глубине души осознавала, что правящая верхушка левого блока в большой мере обюрократилась за девятнадцать лет пребывания у власти. Партия Труда (Авода на иврите), вопреки ее названию, перестала представлять интересы масс работающих по найму и превратилась в партию бизнесменов и высокопоставленных чиновников. Большие государственные и кооперативные компании, будучи монополистами в своих отраслях, закостенели и стали непродуктивными, а граждане, нуждающиеся в их услугах, терпели от волокиты. Общество нуждалось в притоке свежих сил – и это произошло в результате политического переворота.
Изменения действительно произошли, и многие из них были полезны. Одряхлевшие монополистические гиганты были расформированы и частично приватизированы, хозяйство освободилось от многих бюрократических пут. Но были вещи, с которыми мое сердце не могло примириться, и среди них главная – политика ползучей аннексии территорий, перевод туда гражданского населения. Такая политика, по моему убеждению, обрекает на провал всякую попытку прийти к миру. Четыре десятилетия, прошедшие с тех пор, подтверждают этот вывод: никаких сдвигов в сторону мирного урегулирования не произошло, и мы по-прежнему живем под постоянной угрозой кровопролитных войн.
Ознакомительная версия.
