— Когда в солдат полетят бутылки с зажигательной смесью, а смотровые щели водителей позакрывают брезентом и одеялами, они откроют огонь без всякого приказа, — обреченно произнес прапорщик. — В моем послужном почти два года «афгана» в воздушно-десантных войсках. Я знаю, что это такое.
— Отставить! — взъярился Банников. — Я сказал, что это всего лишь демонстрация силы. Устрашение для тех, кто не подчинится. А вы, прапорщик, ищите дорогу. Ищите способ добраться до штаба. Не можем же мы до утра простоять на какой-то там на обочине!
И тут вдруг всех удивил все тот же полковник-порученец. Он повел себя как переагитированный солдат, решивший, что в этой гражданской войне ему лучше сражаться по ту сторону баррикад.
— Прошу прощения, товарищ генерал армии, но бывают случаи, когда самое разумное — лишний часик простоять где-нибудь на обочине, всеми забытыми и никем не замеченными. И не надо было вам торопиться с возвращением из Украины. В конце концов у нас там три округа. А время такое, что самый раз проинспектировать их. Особенно Прикарпатский округ, тем более что когда-то вы им командовали.
В салоне машины воцарилось неловкое молчание. Банников понимал, что и полковник, и прапорщик-афганец по-своему правы. Как понимал и то, что теперь, когда выяснилось, что водитель — из афганцев, да к тому же из десантников, с ним следует вести себя уважительнее.
— Совет, может быть, и дельный, — неожиданно спокойно проворчал он. — Да только слишком уж запоздалый. И вообще если бы вчера я был в Москве, я бы сделал все возможное, чтобы всю эту «гусень» поганую в город не вводить. Ведь перепашут же все: асфальт, мостовые…
— А что касается инспектирования Прикарпатского военного… — неожиданно нарушил обет молчания генерал-майор, с которым Буров знаком не был и который, хотя и представился, но имя его сразу же было забыто. Судя по всему, он оказался всего лишь попутчиком, с которым Банников вместе вылетал из Киева. — Это как раз неплохой вариант. К нему еще не поздно вернуться.
— Было бы не поздно, может, и вернулся бы, — хрипло проворчал Банников.
Теперь он и сам вспоминал о пребывании в тихом, спокойном Киеве, как о спасительном реанимационном сне. Ведь никто же его из Украины не отзывал, никто не приказывал. В суете путчистской о нем бы попросту забыли. И вернулся бы он в опаленную Белокаменную уже после всего этого путч-борделя. К тому же вернулся бы чистоплюйчиком.
— Но ведь можно же организовать какой-то повод для возвращения, — молвил генерал.
— Организовать телефонный звонок от начальника разведки округа или одной из его армий, — дело не сложное, — продолжил свои размышления вслух Банников, — но… Только недавно прочел в книге этого вашего предателя из ГРУ Резуна-Суворова, — с явным наслаждением бросил он булыжник в огород Главного разведуправления в лице Бурова. — Там он как раз о Прикарпатском говорит. Почти дословно помню: «В Прикарпатском военном округе грандиозные изменения. Нагло умер командующий Прикарпатским военным округом генерал-полковник Бисарин». Кстати, — добавил от себя Банников, — я этого генерала знал и когда-то служил под его командованием. — Командование военным округом принял генерал-лейтенант танковых войск Обатуров. И сразу же в штабе военного округа начались массовые увольнения людей Бисарина и замена их людьми Обатурова. И сразу же волна изменений покатилась вниз, в штабы армий…» И дальше — в том же духе.
— Не слишком ли старательно изучаете труды одного из самых подлых предателей Родины? — подколол его Буров.
— А там немало поучительного. Сказано много такого, чего не сказал, и уже вряд ли когда-либо скажет публично, любой другой «грушник», вы, например, генерал Буров. Другое дело, что не надо было допускать, чтобы этот мерзавец настолько расписался, что его на десятки языков переводят и издают.
— Не так уж и просто это было сделать. Не те времена, да и под охраной он был; считайте, в подполье, в течение многих лет пребывал…
— Оправдать можно, что угодно. Поэтому в детали ударяться не будем. А коль уж дожились до того, что даже приговоренного к расстрелу перебежчика расстрелять не сумели, — тогда извольте читать и изучать.
— …Ибо это и есть тот взгляд, — уточнил Буров, — который отныне будет доминировать во взглядах на нас противника. А разведчик всегда должен дорого платить тому, кто поможет ему разгадать логику мышления, рассуждений и восприятия его страны и его разведки контрразведывательными службами противника.
— Не ты один, Буров, подобными байками действия своих развед-предателей оправдываешь. Но если хочешь изложить что-то конкретное по Украине — изложи.
— Самое время поменять командующих всеми украинскими округами. И в первую очередь — Прикарпатского.
— Да «свой» там командующий, свой, — равнодушно заметил главком. — Из штабистов тоже пока что менять никого не нужно
— Они вроде бы все «свои», — медлительно подключился к разговору безымянный генерал-майор. — Но как только Ярчук пообещает кому-либо из них, что оставит на старом теплом посту или с повышением в Киев переведет, например, на пост замминистра обороны, — он тут же заявит: «Не я Союз разваливал, не мне и на амбразуры ложиться». И согласится служить Независимой Украине.
— Ты, генерал, прав, — признал главком. — В Украине войсками должны командовать исключительно «наши» люди. Даже в том случае, если она действительно станет независимым государством. Но ведь ты же у нас инспектор, вот и поделись с министром обороны своими инспекторскими наблюдениями.
Колонна бронетехники, пересекающая им путь, тоже почему-то остановилась, и там, на перекрестке, в ста метрах от машины главкома, образовалась непроходимая пробка, которая изрыгала сейчас ревение сотен моторов да сатанинскую какофонию машинных клаксофонов, на которые жали уже исключительно от бессильной ярости. А над всем этим столпотворением угрожающе витали клубы чадного дизельного дыма.
— В Украине сейчас все активизируется, — возбужденно убеждал генерал-инспектор, опасаясь, что пробка начнет рассасываться и о нем попросту забудут. А когда еще выпадет возможность изложить все то, маниакально наболевшее, что гложет его в последние месяцы, причем изложить самому главкому? — Всегда найдется какой-нибудь полковник, который предаст, а за добровольцами там дело не станет. Они в течение месяца такие дивизии развернут, да так по горам укрепятся…
— Короче, что вы предлагаете, генерал-майор? — не выдержал его натиска Банников. — Расформировать его, этот Прикарпатский военный округ, что ли?
— Ну, я бы прежде всего…
— Панику гнать — все мастера, — не дал ему высказаться главком. — Чуть что — сразу в панику.
— Да я не из паникеров. Но работать надо в округах. Там основа армии, поэтому…
— А чем занимается наша разведка, мать вашу?! — вновь обратился главком к Бурову. — У нас ведь мощная армейская разведсеть, от батальона включительно, — все еще не давал ему возможности излить душу. — И что же? Общие фразы да предположения. Вы нам факты давайте. Да-да, факты, аналитику, рекомендации. А паниковать… паниковать мы все научились…
— Но вы не поняли меня. Я ведь потому и говорю, — опять ринулся в бой генерал-инспектор, однако Буров, которому уже надоела его словоохотливость и которому очень не хотелось, чтобы эта стычка переросла в конфликт, вполголоса одернул его:
— Прекратите, ради бога, не время сейчас. И так уже нервы у всех на пределе.
— Вот именно, — поддержал его Банников, прогромыхав это свое «вот именно» таким басом, словно перед ним в одном гигантском каре выстроили весь взбунтовавшийся и предавший отчизну, «насквозь украинский» Прикарпатский военный округ.
Глоров, как всегда, появился неожиданно и неслышно. Он вторгся в размышления как раз в тот момент, когда Ярчук окончательно решил для себя, что ситуация не настолько патовая, чтобы отказываться от ее продолжения, и что стоит рискнуть. А значит, нужно идти на обострение ситуации, обострение отношений с Москвой. С нынешней Москвой, «гэкапутчистской».
Ни слова не произнеся, Глоров положил на стол перед Ярчуком диктофон.
— Хочешь, чтобы я повторил все, что только что сказал Кремлевскому Луке? — иронично поинтересовался Ярчук.
— Зачем? — это банальное «зачем» прозвучало так неожиданно, что Предверхсовета не сразу подыскал ответ.
— Не знаю. Вам виднее, — проговорил он уже без своей хуторянской ироничности и даже чуточку смутившись. — Зачем-то же вы…
— Вас, товарищ Ярчук, ваши разговоры — я никогда не записывал, и записывать не стану. Это вопрос принципа.
— Странно.
— Только что передала какая-то радиостанция, — постучал кагэбист пальцем по диктофону. — Не украинская, и, похоже, из тех, что не находятся под контролем гэкачепи… гекапутчистов, — решил хоть чем-то угодить шефу.
