Когда дверь распахнулась, Джек бросил виноватый взгляд на стоявший на шкафу, уже наполовину опустошенный кувшин эля. Положение предводителя обеспечивало определенные льготы, и он не желал ни с кем делиться ими.
На пороге стоял Вудчерч. Его лицо было бледно, а под глазами виднелись темные круги от недосыпания. Половина людей, вернувшихся из Лондона, едва достигнув лагеря и найдя более или менее подходящее место, повалились на землю и уснули. Вудчерч и его сын оставались на ногах, занимаясь организацией медицинской помощи, питания и снабжения водой. После насыщенной бурными событиями ночи люди умирали от голода, и, по крайней мере, эта их потребность вполне могла быть удовлетворена. На королевские деньги Вудчерч приобрел у местного фермера дюжину молодых бычков. Среди выходцев из Кента и Эссекса было немало мясников, которые с готовностью взялись за привычную работу, разделывая туши и разводя костры. Джек чувствовал исходивший от лучника запах горелой древесины. Он улыбнулся. Деньги в карманах и перспектива сытного обеда – что еще нужно для счастья! Бог свидетель, он знал и худшие дни.
– В чем дело, Том? – спросил он. – Я мочусь кровью и не в состоянии вести разговоры до тех пор, пока не поем.
– Тебе будет интересно, Джек, – сказал Томас охрипшим от крика голосом, протягивая ему пергамент с кроваво-красной печатью.
Сощурившись, Джек смотрел на свиток, соображая, известно ли Вудчерчу о том, что он не умеет читать.
– Что это? – с недоумением спросил он.
Письменное слово всегда было его врагом. Каждый раз, когда его приговаривали к порке или штрафу, какой-нибудь белолицый писец выводил по этому поводу какие-то каракули с помощью гусиного пера и чернил. Томас был явно чем-то очень взволнован, а Джек хорошо знал, что лучник не из тех, кто будет волноваться по пустякам.
– Они предлагают нам амнистию, Джек! Амнистию, черт возьми! Все преступления будут забыты при условии, что мы разойдемся по домам.
Томас увидел, что Джек нахмурился, и поспешил продолжить, прежде чем этот упрямец успел что-либо возразить:
– Это победа, Джек! Мы пустили им кровь, и они больше не хотят иметь с нами дело! Мы добились своего!
– Там говорится, что они разгонят судей? – спросил Джек спокойным тоном. – Там говорится, что они отменят законы о браконьерстве и снизят налоги, которыми облагаются рабочие люди? Ты можешь прочитать, что там написано, Том?
Томас смущенно покачал головой:
– То, что написано на этом пергаменте, мне прочитал посыльный. И пожалуйста, Джек, не надо. Это амнистия – за все преступления, совершенные по сей день. Мы можем идти домой с деньгами, и никто не будет преследовать нас. Тебя будут чтить как героя, который взял Лондон и одержал победу над королевской армией. Разве ты не этого хотел? Смотри, здесь стоит подпись королевы. Чернила еще не успели высохнуть. Они написали это сегодня утром.
Кейд потер рукой шею. Ему страшно хотелось кричать и вопить, поскольку в глубине души он разделял радость Вудчерча. Но, немного поразмыслив, усилием воли он подавил это желание.
– Этой ночью мы нагнали на них страха, – сказал он после небольшой паузы. – И это главное.
– Именно так, Джек, – тут же отозвался Томас. – Мы показали им, что бывает, если дурно обращаться с такими людьми, как мы. Мы вселили в них страх Божий и страх Джека Кейда, и это уже результат.
Джек подошел к двери и принялся звать Эклстона и Пэдди. Те крепко спали, лежа на земляном полу первого этажа здания постоялого двора. Прошло некоторое время, прежде чем они, моргая мутными спросонья глазами и зевая, поднялись по лестнице. Пэдди бережно нес кувшин с выпивкой, нежно обнимая его, словно младенца.
– Расскажи-ка им, Том, – сказал Джек, усаживаясь на низкую кровать. – Расскажи ребятам то, что рассказал мне.
Он внимательно наблюдал за друзьями, слушавшими рассказ Томаса. Выражение лица Эклстона не изменилось, даже когда он ощутил на себе пристальный взгляд Джека и посмотрел на него. Пэдди в изумлении качал головой.
– Вот уж никогда не думал, что со мной произойдет что-нибудь подобное, – восхищенно произнес Пэдди. – Бейлифы, шерифы и эти ублюдки землевладельцы, все они дрожат от страха перед нами. Они сидели у меня на шее с детства.
– С тех пор ничего не изменилось. Они все такие же, – сказал Джек.
Ему все еще хотелось кричать, но он прилагал все усилия, чтобы не выдавать своих чувств.
– Мы убили множество солдат и вздернули нескольких королевских офицеров. Мы даже отрезали голову шерифу Кента. Но они найдут новых людей. Если мы примем амнистию, они продолжат обращаться с нами точно так же, как и прежде, и нам ничего не удастся изменить.
Вудчерч сидел, уперев руки в бедра, и внимательно смотрел на Джека. Он видел, как страх борется у него в душе с радостью и искушением, и разделял его чувства. Перед глазами у Томаса стояли толпы лондонцев, выстроившихся вдоль улиц, по которым они уходили из города. Никто из Вольных людей Кента не признался бы в этом, но у них не хватило бы мужества вновь пересечь мост. Горожане кипели от ненависти, и их было слишком много. Однако по тому, как переглянулись Пэдди и Эклстон, Томас понял, что они пойдут за Джеком, если он поведет их на Лондон.
– Мы сделали свое дело, Джек, – заговорил Томас, прежде чем они успели открыть рот. – Нам больше нечего желать. А они после этого не останутся теми же. Они будут вести себя осторожнее, по крайней мере, в течение нескольких лет. Они наверняка уже поняли, что могут принимать только те законы, с которыми согласятся люди. Да, они все еще правят, но только с нашего разрешения. Теперь им это известно. Сегодня они знают то, чего не знали вчера. Они знают, что, если опять будут дурно обращаться с нами, мы опять соберемся вместе. Они знают, что, мы опять придем сюда, чтобы напомнить им кое о чем.
Джек улыбался. Ему нравился пыл, с каким говорил Вудчерч, и его уверенность. Он тоже видел толпы жителей Лондона, весьма недружелюбно провожавших их, когда они утром уходили из города. Мысль вернуться туда отнюдь не вызывала у него восторга, хотя он скорее умер бы, чем признал это публично. Ему было необходимо, чтобы его убедили, и Томас успешно справился с этой задачей. Он медленно поднял голову.
– Пэдди, Роб, вы с этим согласны?
Те молча кивнули, а Эклстон даже улыбнулся, и по его бледному лицу пролегли необычные для него складки.
Джек поднялся, подошел к сидевшим напротив него друзьям, хлопнул обеими руками им по плечам и обнял всех троих.
– Посыльный еще здесь, Том? – спросил он.
– Ждет на улице, – ответил Томас с облегчением.
– Тогда скажи ему, что мы согласны. Отошли его обратно и расскажи обо всем людям. Сегодня мы немного полакомимся говядиной с элем, а завтра я отправляюсь домой. Куплю дом того самого магистрата Элвина и подниму за него кубок в его собственной кухне.
– Ты ведь сжег его, Джек, – пробурчал Эклстон.
Бросив на него удивленный взгляд, Кейд задумался.
– В самом деле? Ну, тогда построю новый. Буду сидеть с ребятами на солнышке и попивать из бочонка за здоровье короля Англии, который заплатил за все это.
В постепенно сгущающихся сумерках Маргарита стояла на широкой стене Тауэра и смотрела на пострадавший от нашествия город. Садящееся солнце окрасило горизонт на западе в синие и кроваво-красные оттенки, суля еще один прекрасный день. По правде говоря, признаков разрушения с этого места было видно не так уж много. В течение долгого летнего дня город приходил в себя и восстанавливал порядок. Уорвик организовал вывоз трупов с улиц. Она вздохнула, подумав, как жаль, что такой замечательный молодой человек принадлежит к сторонникам Йорка. Кровь Невиллов текла в жилах слишком многих придворных ее мужа. Этот род будет представлять для них опасность до тех пор, пока у нее не родится наследник.
Она похлопала себя по животу, испытывая неприятное чувство, возникающее при приходе месячных, и глубокое разочарование в связи с этим. Итак, в этом месяце ничего не будет. Она слегка зарделась, вспомнив, как мало интимных встреч было у нее с мужем. Возможно, наступят времена, когда их станет так много, что они не будут откладываться у нее в памяти в деталях, но сейчас каждая такая встреча была событием, не менее важным, нежели свадьба или штурм Тауэра.
Она начала читать шепотом молитву, и свежий ветер уносил ее слова прочь.
– Мария, Матерь Божья, я уже не девочка, предающаяся мечтам и грезам. Пожалуйста, молю тебя, сделай так, чтобы я зачала.
Она закрыла глаза, ощущая всем своим существом давление со стороны окружающего ее города.
– Подари мне ребенка, и я буду благодарить тебя до конца жизни. Подари мне сына, и я буду возводить часовни в твою честь.
Открыв глаза, она увидела в отдалении череду медленно двигавшихся по дороге повозок, доверху нагруженных мертвыми телами, завернутыми в белую ткань. Она знала, что уже вырыты большие ямы, куда аккуратно укладывались все покойные мужчины и женщины, и что священник читал над ними заупокойную молитву, прежде чем могильщики забрасывали их землей и холодной глиной. За повозками шли рыдающие родственники. В условиях летней жары хоронить мертвых следовало быстро, чтобы не началась эпидемия. При мысли об этом Маргарита содрогнулась.
