Выражение официальной вежливости исчезло с лица гофмейстера. Он нахмурился, глаза его зловеще блеснули.
— Его милость светлейший король венгерский и чешским, являясь справедливым государем, который помнит о своих обещаниях и о данном им слове, весьма удивлен, что чехи ни слова не написали ему о происшедших волнениях. Они не оказывают ни малейшего знака верноподданнической покорности Фердинанду, хотя он и является их законным королем. Наоборот, чем дальше, тем непокорнее становятся они в своем упрямом неповиновении.
— Позволю себе почтительнейше ответить на эти упреки: как только этот инцидент произошел, сословия тотчас же уведомили о том императора. Но император объявил их бунтовщиками.
Этот ответ весьма не понравился гофмейстеру.
— Это отговорка, ваша магнифиценция, которая только подтверждает, что все, что исходит от императора, вы полагаете несправедливым, но все предпринимаемое чешскими сословиями любезно вам. В любом случае чешские сословия обязаны были обратиться к своему законному королю.
Есениус обдумывал ответ, который оправдал бы чешские сословия в этой оплошности или, как назвал бы это гофмейстер, в уклонении от верноподданнического долга.
— К его королевскому величеству чешские сословия не обратились. Ведь у них в памяти жив был пример императора Матиаша, который, когда ожидал еще чешского королевского трона, ответил на просьбу сословий помочь им получить у императора Рудольфа религиозные свободы тем, что при жизни императора он не будет вмешиваться в дела королевства. Мы боялись, что его королевская милость Фердинанд ответит точно так же…
Разговор не принес ожидаемых результатов.
И Есениус решил отправиться еще раз к палатину Форгаху.
Король Фердинанд сразу же после коронации вернулся в Вену. Когда несколько стихла суета, Есениус собрался к палатину, в прешпоркский дворец. Студенты сопровождали его.
Во дворце к ним присоединился и Даниель Есенский, который оставался в Прешпорке, желая быть поблизости от брата на случай несчастья.
Ждать им пришлось недолго. Есениуса пригласили войти, сопровождающие остались за дверью.
Палатин сидел за столом, покрытым искусной резьбой, и делал вид. что кончает какое-то письмо, так что Есениус должен был ждать, пока палатин отложил перо, встал и любезно приветствовал его.
Прежде чем пригласить Есениуса к столу, палатин осведомился, как понравилась ему коронация, как чувствует он себя в Прешпорке, который, конечно, не может сравниться с прекрасной и величественной Прагой. Наместник заключил разговор такой фразой:
— Я убежден, что вы увезете с собой незабываемые воспоминания о Прешпорке.
Есениус поблагодарил его наклоном головы.
«Даниель напрасно беспокоился», — подумал он при этом.
Когда палатин замолчал, Есениус решил, что теперь самое время заговорить о деле.
— Позвольте, ваша милость, сообщить вам о цели моего посольства от имени чешских сословий. Так как сейм уже распущен и я не могу больше выступить на нем…
Форгах любезно улыбнулся:
— Да, конечно. Только подождите немного. Не согласитесь ли бы перейти со мной в другую комнату… У меня там есть для вас кое-что. Это удивит вас…
Они вошли в другую комнату.
Форгах взял со стола грамоту, которая была уже приготовлена.
— У меня для вас, ваша магнифиценция, императорский приказ. Прошу ознакомиться.
И, раньше чем Есениус опомнился, Форгах вышел и оставил его в одиночестве.
Есениус начал читать. Он не верил своим глазам. Это был приказ об аресте. Форгах не постеснялся нарушить столь грубо основные права посла.
Не успел он дочитать, как в зал вошел начальник дворцовой стражи с офицером.
— Именем императора я арестую вас, отдайте шпагу, — сказал офицер.
Есениус не защищался. Он знал, что любая его попытка обречена на неудачу. Он вручил офицеру шпагу и сказал огорченно:
— Я решительнейшим образом протестую против такого попрания прав посланника!
— Я извещу его милость палатина о вашем протесте, — отвечал начальник стражи. — А теперь позвольте мне обыскать вас, чтобы убедиться, нет ли при вас какого-нибудь тайного послания.
Есениус взглянул на вооруженного офицера и понял, что все протесты напрасны. Его обыскали. Потом в сопровождении начальника стражи и офицера он вышел в зал, где ожидали студенты, окруженные солдатами.
Они тоже были арестованы.
— Не теряй надежды, Янко! Я попрошу за тебя своего господина, — сказал на прощанье обеспокоенный брат.
Офицер приказал доктору и его свите следовать за ним.
Арестованные шли вместе, солдаты — за ними.
Их провели в другую часть двора, где располагались службы и помещения для солдат; там были и темницы.
Посольство заперли в темной и сырой комнате, пропитанной запахом гниющей соломы.
Есениус вздрогнул от отвращения, когда его глаза немного привыкли к темноте и стали различать окружающую обстановку. Сначала узники не решались даже сесть на такую грязную подстилку. Они бродили по душной и тесной комнате, наталкиваясь друг на друга.
— Где вы ляжете, ваша магнифиценция? — спросил Схлейдан, усаживаясь по-турецки на гнилой соломе.
— Не думаешь ли ты, что нас оставят здесь на ночь! Они могут арестовать меня, но обязаны содержать сообразно с моим положением! — ответил Есениус.
Схлейдан молчал. Возможно, он думал, что претензии ректора теперь неуместны. А впрочем, с какой это стати благородные господа должны сидеть в тюрьмах? Черт возьми! Он улегся на соломе под оконцем. Через некоторое время к нему присоединились и остальные двое, только Есениус никак не мог смириться со своим положением. Но тщетно он посылал стражников за начальником и за палатином — солдаты делали вид, что ничего не слышат.
Несколько позже пришел тюремщик. Он принес им в деревянных мисках какую-то похлебку, более похожую на помои. Кроме этого, им принесли по краюхе хлеба и кувшин воды. Это было все.
День тянулся бесконечно долго, потом начало смеркаться, а вскоре и совсем стемнело. Есениус устал. Все его надежды оказались напрасными. Он улегся на солому и уставился глазами в потолок. Спать он не мог.
И студенты не могли уснуть. События сегодняшнего дня взволновали молодых людей. Тяжелые заботы и опасения мучили их, и тоску увеличивало еще чувство, что они на чужбине, далеко от дома, и никто из знакомых ничего не сможет узнать об их судьбе. Одному богу известно, доколе будут они тут заживо гнить… Орнитобоск был, конечно, не слишком приятным местом, но провести хоть одну ночь в университетском курятнике среди студентов почиталось чуть ли не героизмом, это почти приравнивалось к шуточной церемонии приема студентов: пока молодой человек не побывал в орнитобоске, он не считался настоящим студентом.
В курятнике они не испытывали этого чувства неуверенности и тоски, которое охватило их здесь.
Есениус слышал, как студенты ворочаются на соломе, и стал утешать их.
— Не беспокойтесь, спите, молодые люди. С вами ничего не случится. Они поступили с нами постыдным образом, но все это выяснится в самом ближайшем времени. Если у вас будут что-либо выпытывать, всю вину свалите на меня. Вы только исполняете мои приказания.
Студенты вскоре заснули. Есениус же большую часть ночи провел без сна.
Утром их повели к начальнику стражи.
Есениус выразил протест против заключения их в тюрьму.
— Я не получил приказа касательно того, что с вами нужно обходиться по-особому, — ответил, пожимая плечами, начальник стражи. — Притом, с сожалением должен сообщить вам, что сведения, полученные мною о ваших планах, столь ужасны, что, если бы вам удалось осуществить вашу миссию, мятеж распространился бы по всей Венгрии. Поэтому и обращаются с вами, как с наиболее опасным преступником.
— Это ложь, будто я желал вызвать в Венгрии мятеж. Моя миссия заключалась в том, чтобы установить братские связи между чешскими и венгерскими сословиями.
— Суд подробнее разберется во всем, — ответил начальник стражи и добавил: — Так как было установлено, что находящиеся с вами прямо не участвовали в ваших действиях, направленных против короля и императора, его милость палатин приказал отпустить их на свободу.
Есениус вздохнул с облегчением. По крайней мере, студентов освободят.
Они ведь и в самом деле ни в чем не виноваты. Если уж кто-то должен страдать, так пусть это будет он, глава посольства. Кроме того, если его провожатые окажутся на свободе, и ему скорее удастся выбраться. Студенты вернутся в Прагу и поставят в известность чешские сословия обо всем, что произошло. И помощь не заставит себя ждать.
— А вы, ваша магнифиценция, приготовьтесь к дороге. Вечером вас отвезут в Вену.
